Юрий ЩЕРБАКОВ
Юрий ЩЕРБАКОВ
Русский советский писатель, прозаик, публицист и поэт. Член Союза писателей СССР (с 1989 г.). Секретарь правления Союза писателей России с 2010 года. Руководитель Астраханской областной писательской организации (с 1998 г.). Родился 14 июля 1956 года в Астрахани в семье с казачьими корнями. Его предки были в числе основателей станицы Замьяновской.
С 1973 по 1978 год обучался в Астраханском техническом институте рыбной промышленности и хозяйства. С 1978 по 1984 год работал судовым механиком на судопромышленных предприятиях и в должности журналиста дальневосточных печатных изданий. С 1984 по 1997 год работал в должностях корреспондента Астраханского радио и телецентра, руководителем бюро пропаганды художественной литературы Астраханской областной писательской организации Союза писателей РСФСР, в последующем являлся специальным корреспондентом «Литературной газеты» по Калмыкии и Астраханской области.
Первые литературные публикации появились в 1967 году. Автор книг «Предчувствие дороги» (1989), «Ещё не проснувшийся день…» и «Моё время» (1990), «Стихотворения» (1995) и др. В 2011 году вышел исторический роман «Ушкуйники Дмитрия Донского: спецназ Древней Руси». Произведения писателя печатались в различных литературно-художественных газетах и журналах.
Лауреат всероссийских литературных премий: «России верные сыны» им. Александра Невского, «Традиция», «Имперская культура», им. Василия Тредиаковского, международной премии Курмангазы Сагырбаева.
«Артиллеристы, Сталин дал приказ!» –
Хрипел отец за чаркою до пота.
Пел как умел, фальшивя всякий раз,
Он, командир зенитного расчёта.
И некому помочь и подтянуть
Ему в застольной песенной кручине –
Его расчёт земной окончил путь
Под Сталинградом и в днепровской стыни.
Не трижды ли сержанта обошла
По кругу поведённой смертной чашей
Судьба – хозяйка бражного стола,
Где вместе за столом и наши, и не наши…
Отец, прости, что в прежние года
Я не болел твоей заветной болью.
Казалось мне, что это навсегда –
Твой слёзный хрип в негаснущем застолье.
Наверно, время делает мудрей,
Вдруг возвращая главный смысл понятьям.
«Из сотен тысяч батарей
За слёзы наших матерей,
За нашу Родину! Огонь!»
Ты слышишь, батя?
День пропах вишнёвым садом,
Шпал распаренных смольём,
Дёгтем, сеном, самосадом,
Пылью, тронутой дождём.
Пахнет мятой и ромашкой,
Полынком, и чабрецом,
И армейскою фуражкой,
Мне подаренной отцом
На дорожку. Пахнет срубом
И колодезной бадьёй,
Кукурузным пышным чубом
И дорожной колеёй.
Пахнет разомлевшей речкой
И расшитым рушником,
Необъятной летней печкой,
Свежим хлебом и борщом.
Мазанки белёной глиной
И соломой на полу.
Самой пышною периной
И лампадкою в углу.
Пахнет бабушкой и дедом.
Нет роднее этих двух
Астраханским непоседам…
Отпуск. Детство. Русский дух.
«Трансвааль, Трансвааль, земля моя,
Ты вся горишь в огне!» –
Откуда дед мой это взял,
Что пел когда-то мне?
Пел с настоящею слезой
Он много лет назад.
Его украинской весной
Вишнёвый слушал сад.
Он останавливался вдруг,
Рукой чертил в пыли:
– Вон там, где хутор Балайчук,
Людей фашисты жгли!
Дрожала дедова рука,
Дрожал его фальцет:
– Злодейство это на века
Запомнил белый свет!
А я запомнил майский сад,
Как недопитый сон,
Как облака над ним летят
К Одессе на поклон…
С тех прошло полсотни лет,
И снова мир во зле.
Стоит по-прежнему село,
Но на чужой земле.
Гляжу в экран, и худо мне,
Я опускаю взгляд –
Там люди вовсе не во сне,
А наяву горят!
Опять беда одна на всех
И общая вина
За этот неизбывный грех:
СС. «Галичина».
И слышу снова деда я
В душевной глубине:
«Трансвааль, Трансвааль, земля моя,
Ты вся горишь в огне!»
Нет, Новороссия жива!
Земля моя в бою!
И эти дедовы слова
Я внуку пропою!
Малыш, скорее подрастай
Для радости земли!
Чтобы назвать победным май
С тобою мы смогли!
ВЕРА
А на Чуркинском острове птицы поют,
Пахнут смолью венцы недостроенных храмов.
Здесь когда-то нашёл свой последний приют
Государев посол Севастьян Авраамов.
Принял мирную грамоту хан Ямгурчей
И по царскому слову был щедро одарен.
Но несчастной судьбою в руках палачей
Оказался нежданно маститый боярин.
Ах, не вовремя русские взяли Казань!
Огорошенный вестью, что братья побиты,
Астраханский владыка в сердцах указал
Без огласки, тайком полонить московитов.
Говорят, есть пределы на свете всему.
Только злобу унять и осилить непросто.
«Всех казнить, а посла – в земляную тюрьму! –
Указал повелитель. – На Чуркинский остров!»
Как из ямы прекрасна небесная высь!
Только в смрадном узилище – истины мера.
Ни еды, ни питья, лишь одно: «Отрекись!
От Руси, от царя, ну а прежде – от веры!»
Только ведомо нам: на весенней заре,
Зову плоти и воле чужой непослушен,
«Авраамов голодною смертью помре»,
Ни единым грехом не испакостив душу.
Над Сарбаем и Чуркой порвав облака,
Солнце ходит сазаном в апрельских полоях.
Неужели в Хвалынское море века
Унесли навсегда то геройство былое?
Неужели купились на лесть басурман,
На доступность лихвы, на измены свободу?
Раздаётся в ответ: «Что нам твой Севастьян!
Не молиться, а драться приспело народу!
Русь пропала? Спасём нашу матушку Русь!»
Не ори, богатырь голосистый, потише…
Смертный шёпот мне чудится: «Не отрекусь!»
Над землёй православною нашей. Ты
слышишь?
АЙ ДА ПУШКИН!
Пушкина убрать решил Житомир.
Выбрав для того ночную темь,
Чтобы свергнуть бюст, имевший номер
Не какой-нибудь, а «тридцать семь».
Магия числа ли виновата,
Пушкин ли взаправду рассерчал,
Только рухнул вдруг «москаль проклятый»
Прямо на загривок палача.
И остановились от удара
Жизни «самостийника» часы.
О себе поэт сказал недаром:
«Ай да Пушкин, ай да… чей-то сын!»
Там, где громыхает канонада,
Где за наш язык ведётся рать,
Не пора ли нынче на снарядах
Воинам «За Пушкина!» писать?!
Кипит разбойно море Интернета
И грязной пеной хлещет берега,
Где целят в душу выстрелы-наветы
Совсем не виртуального врага.
Вот он в упор палит из амбразуры
Длиной во весь компьютерный экран.
При чём здесь, господа, литература?
Стрелок иной идеей обуян –
Чтоб чисто поле стало полем рати,
Чтоб где-то на заснеженной стерне
Перечеркнуть свинцовой плетью ватник,
Который навсегда прирос ко мне!
По мне одежда ратная отцова!
Метель. Передовая. Сталинград.
Оттуда – из глубин сорок второго –
Сегодня пули хищные летят.
И надо страх дремучий пересилить –
Подумаешь, прицельная стрельба!
Такая уж у ватников России
Единственная, вечная судьба –
Вставать во имя света против мрака,
Который, словно пули те, свинцов.
Не захлебнётся русская атака,
Пока нам впору ватники отцов!
У ПОГРАНИЧНОГО ПУНКТА ПРОПУСКА «КАРАОЗЕК»
Что такое Ворота Позора?
В них в Дербенте с далёких веков
Убегали несмелые в горы
От нахлынувших полчищ врагов.
Бесконечны степные просторы,
Где гектаров пустынных не счесть.
Что поделать? Ворота Позора
И у нас, получается, есть.
Там ни больше ни меньше – на совесть
Проверяет безжалостный век
Всех подряд, население то есть,
На детекторе Караозек.
Пропускное окошко границы,
Где легко обнажается суть,
Где стремится машин вереница
В то окошко скорей проскользнуть.
Где Ахмет из Большого Могоя
Зло и весело трусам орёт:
– Зря стараетесь драпать, герои!
Всё равно вас шайтан заберёт!
Эй, Махмуд и Муса, может, хватит
Дурковать безо всяких причин?
Пацаны, в нашем военкомате
Ждут сейчас настоящих мужчин!
Ну а мы с вами что, не батыры?
Но молчанье Ахмету в ответ.
– Ну а сам ты, герой простодырый,
Неужель не боишься, Ахмет?
У него за прищуром за узким
Чертенята-смешинки в глазах:
– Я хочу заступиться за русских,
Потому что я русский казах!
И Россия мне жизни дороже!
Знаю, батя, такой дорогой,
Может, будет цена… А похожи
Два названья – Луганск и Могой!
Буква «Г» у обоих, в натуре!
И никак не обманешь судьбу!
Кто трясётся о собственной шкуре,
У того эта буква на лбу!
У меня её нет и не будет!
Никогда свет не выдам за тьму!
…Пожелайте же, добрые люди,
Непременной удачи ему!
И она самым главным ответом,
Как бессмертник в степи, прорастёт:
Если в битву уходят Ахметы,
То вернётся оттуда народ…
