Девичья грусть

Алексей УЛЬЯНИЩЕВ

Лето 1954 года. Первый раз приехал в незнакомый мне городок поступать в Плодоовощной институт. Раннее утро. На привокзальной площади кругом цветники, в центре большой розарий. На лепестках роз блестят капли воды, то ли от росы, а может, и от ночного дождика, но смотрелись они, как рассыпанные бриллианты. Необычно тихо. На площади ни души, и не у кого спросить, как мне добраться до института. Ни такси, ни возчиков на бричках не было. Да и сошёл-то я, как мне показалось, один на этой станции. Пошёл по главной улице. Дома все дореволюционной постройки. В городе чисто и пахнет утренней свежестью и цветами. За памятником Ленина – сплошное море роз в сквере среди улицы. Вышел на широкую площадь с памятником Мичурина. И опять цветущие розы. Это не город, а сказка! Так мне казалось в то время. В стороне увидел институт. В сквере вдоль аллеи к институту – плодоносящие яблони, увешанные зрелыми плодами. Через дорогу мемориальный комплекс могилы Мичурина с колоннами из серого мрамора.

Наконец открыли двери института. По красивой лестнице поднялся на второй этаж. Стою у доски объявлений приёмной комиссии. В вывешенном списке абитуриентов ищу себя.
Рядом пристраивается русый парень в белой с вышивкой рубашке-косоворотке, подпоясанной ремнём, в коротких узких штанишках. На ногах потрёпанные ботинки.

– Ого! Ничего себе! – сказал парнишка, глядя на список. В нём было больше 1200 фамилий, и все по алфавиту. Уже на другой день от местных абитуриентов мы узнали, что каждый год на плодоовощной факультет принимают по 120 человек. Это получается, что на одно место 10 человек?

Второй раз я столкнулся с этим парнем в подвале мужского общежития, где каждый получал матрац, подушку и одеяло. Постельного белья уже не было. Здесь я более внимательно рассмотрел этого парня. В нём было что-то от Серёжки Есенина, такой же русый чуб, похожие глаза, но губы были тонкие, невыразительные. И всё равно он чем-то напоминал Есенина.

– Ты случайно не рязанский? Не родственник Серёжке Есенину? – спросил я.

– Я бы рад с ним породниться, но я из Смоленской области.

Мы познакомились. Его звали Ваня Казаков.

Разместили нас на полу спортивного зала школы, которая располагалась недалеко от общежития, рядом с мельницей по улице Гагарина. Кинули матрацы на пол, личные вещи сдали в камеру хранения здесь же, в школе, а сами пошли гулять по городу.

Приходим, а рядом, с другой стороны от меня, лежит на таком же голом матраце высокий красивый парень. Волосы тёмные, слегка курчавые, нос прямой, очень красивые губы, вообще красавец парень. Это был Генка Лушников, и приехал он, если мне не изменяет память, с Поволжья.

Так мы трое подружились и вместе готовились к экзаменам, вместе ходили питаться в студенческую столовую, а вечерами выходили побродить по городу, посмотреть на девчонок.

Штудировали все предметы в двух пустых классах школы. Ваня нас «натаскивал» по русскому языку и литературе, Генка прекрасно знал биологию и нас консультировал, а я помогал им двоим решать задачки по физике. Ещё весной в местном своём университете купил сборник задач для поступающих в вузы. Эти задачки летом почти все решил, а сейчас делился с ребятами.

После сдачи первого экзамена, а это было сочинение, мы, уставшие, опустошённые, пошли гулять по городу. Идём по улице Карла Маркса вдоль ограды коллекционного сада, и Генка толкает нас локтем в бок.

– Вы поднимите глаза и посмотрите на балкон! Какая чудная, небесной красоты девушка!

Мы остановились как вкопанные. Такой красотой можно любоваться без конца. Ей было 17–18 лет, не меньше, но возраст у девушек определить трудно. Волосы светлые с дымчатым отливом. Глаза большие, немного выпуклые и ярко-голубого цвета, брови чёрные и по краям приподняты навзлёт, ресницы длинные, загнутые вверх и тоже чёрного цвета, нос прямой, аккуратный, губы алые, выразительные. В её лице не было ни малейшего изъяна. Шея высокая и тонкая, как у царицы Нефертити. На плечи накинут капроновый шарф с красивой вышивкой. Но всё её лицо выражало грусть, тоску, как будто у неё было горе на душе. Эта скрытая грусть передалась даже нам. При такой красоте надо радоваться жизни, а её глаза выражали скорбь и отрешённость.

В старину бытовало мнение, что у девушек существует особое чувство, которому ещё, пожалуй, точного названия нет, – замирание сердца перед неизвестным будущем. При этом им бывает грустно, они чего-то ждут, а сами не знают чего. Может, и нашу красавицу одолевало это странное чувство? Мы решили отвлечь её от мрачных мыслей, попытаться развеселить, чтобы увидеть её улыбку, удовлетворение и даже радость в глазах. Ваня, как наиболее опытный в общении с девушками, начал развлекать её разговорами.

– Разреши, красавица, нам поговорить с тобой?

Девушка молчала, только моргала своими длинными красивыми ресницами.

– Посмотри, какая хорошая погода. Вечерняя заря окрасила всё в сказочный свет. Ну что ты сидишь на балконе? Выходи на улицу.

Смотри, сколько симпатичных ребят гуляет вокруг, покажи свою красоту, не стесняйся, доставь удовольствие на тебя смотреть, ведь это приносит радость, и хочется жить, когда смотришь на красивую девушку! Смотрим, наша красавица заволновалась, глаза стали излучать синий свет, она покраснела и стала ещё симпатичней. А Генка продолжал:

– При такой красоте у вас должен быть гибкий и тонкий стан, высокая грудь, и вся вы, как богиня, будете смотреться на улице…

Такие разговоры мы с ней проводили два или три вечера. Но наша красавица молчала и ни разу нам не улыбнулась.

– И всё же мы тебя когда-нибудь рассмешим, и ты улыбнёшься нам, – сказали мы в последний вечер.

На следующий день мы решили ей спеть серенаду. Я с собой привёз гитару из Воронежа, мне её подарила сестра после успешной сдачи выпускных экзаменов. Нот я, конечно, не знал, но быстро научился подбирать на слух любую песню. У нас троих оказались неплохие голоса: у Генки сочный бархатный баритон, у Вани тенор, а у меня ещё не сложившийся мягкий баритон. Мы уже несколько раз ходили по городу и пели песни втроём, и ребята говорили, что у нас неплохо получалось. Тогда вся страна пела в прогулках по городу, на отдыхе, дома во время работы.

В дни нашей юности культовыми фильмами были «Кубанские казаки» и «Свадьба с приданым». Вот из последнего фильма мы и решили спеть куплеты Курочкина. Фильм вышел на экраны в 1953 году, и песни из него все пели на улице. Это была серенада на советский лад, но другой мы не знали.

Подошли к балкону. Наша красавица, как всегда, сидела с потухшим взглядом. Генка и Ваня встали на одно колено, а я – в центре с гитарой, и запели:

Хвастать, милая, не стану –
Знаю сам, что говорю.
С неба звёздочку достану
И на память подарю…

Я тоскую по соседству
И на расстоянии.
Ах, без вас я, как без сердца,
Жить не в состоянии!

Мы ещё не успели допеть до конца, как со двора выскакивает мужик, весь чёрный, заросший волосами, даже на распахнутой груди заросли из волос. Глаза жгуче-чёрные и злые, нос с горбинкой, говорит по-русски, но с небольшим армянским акцентом. В руках двуствольное ружьё, и на ходу возводит курки.

– Сейчас же отойдите от балкона и идите своей дорогой. Больше к балкону не подходить, не петь песен и не вести никаких разговоров, а иначе буду стрелять. А ты, – он обратился к девушке, – марш в свою комнату и не выходи больше на балкон!

– Ты что, мужик, мы же с добрыми пожеланиями?! Ну как не полюбоваться такой красотой? – обратился к нему Иван. – Любуйтесь своими девушками, и нечего глаза пялить на чужих! – Потом более спокойным тоном продолжил: – Да поймите же, она волнуется, плохо спит ночами, начала разговаривать во сне. Вы влезли в её душу, а ей это совершенно не нужно!

Последующие три или четыре вечера красавицы не было. Мы приуныли: значит, ей запретили сидеть на балконе. И кем она ему приходится? Племянница, приёмная дочь или какая-нибудь дальняя родственница? Но дочерью такого орангутана она точно быть не может. Мы уже сдали все экзамены, вывесили списки зачисленных абитуриентов. Ура! Мы все успешно прошли экзамены и стали студентами. Только Геннадий не добрал двух баллов на плодоовощной факультет. Он очень расстроился и подал заявление на агрономический факультет, на котором конкурс был в два раза меньше, чем на плодоовощном. Его зачислили с этими баллами на специальность агронома общего профиля.

Завтра мы собирались разъезжаться по домам. На радостях выпили и пошли проститься с городом и с ребятами, которые тоже любили вечером погулять. Проходим мимо балкона, а наша красавица сидит и, чувствуем, ждёт нас. Мы подошли поближе и слышим её голос:

– Ребята! Спойте для меня что-нибудь!

А голосок такой нежный, без акцента, немножко протяжный, но приятный и ласковый. И мы неизвестно с чего запели кавказские частушки, в то время они были модные и выпускали пластинки с ними в исполнении П. Лещенко.

…На Кавказе есть гора самая большая,
А внизу течёт Кура, мутная такая,
Если на гору залезть и с неё кидаться,
Очень шансов много есть
С жизнью расстаться…

– Нет! Нет! Ребята, не то! Спойте мне что-нибудь романтическое, про любовь. Вы не бойтесь, папы нет дома, он придёт нескоро.

Мы опешили, этот орангутан – её папа?! Как же так? Как вышла такая небесная красавица у этого безобразного, похожего на обезьяну мужика? Только через двадцать лет я узнал от одного армянина, что коренные армяне все были светловолосые, с голубыми глазами. Это при Османской империи турки изменили наследственность, перемешали кровь истинных армян, и они почти все стали черноволосые. Только высоко в горах сохранились коренные армяне. Значит, мать её была именно из тех мест.

По её просьбе мы спели красивую песню о любви из кинофильма «Свадьба с приданым»:

На крылечке твоём
Каждый вечер вдвоём
Мы подолгу стоим
И расстаться не можем на миг…

И сады, и поля,
И цветы, и земля,
И глаза голубые,
Такие родные твои…

Я люблю тебя так,
Что не сможешь никак
Ты меня никогда, никогда,
Никогда разлюбить.

Девушка вся расцвела, глаза стали ярко-синие и излучали какой-то свет, как нам казалось. Радость светилась в её глазах. Губы что-то шептали, может, она нам подпевала, но мы, конечно, не слышали. Её милая детская улыбка не сходила с лица, она вся светилась. Мы не ожидали, что эта песня ей так понравится.

– А сейчас, красавица, – сказал Ваня – я расскажу тебе чудесное нежное стихотворение Серёжки Есенина. Ты не возражаешь? Ты знакома с поэзией Есенина? Она от волнения ничего не могла сказать и только кивнула головой в знак согласия.
Не бродить, не мять в кустах багряных Лебеды и не искать следа. Со снопом волос твоих овсяных Отоснилась ты мне навсегда… Смотрим, улыбка с лица девушки исчезла, глаза потухли, губы мелко задрожали и она вот-вот заплачет. Но Ваня ничего этого не видел. Он в экстазе, с большой душевной теплотой продолжал читать. И тут случилось непредвиденное. До этого момента была тихая безветренная погода. И вдруг налетел порыв ветра. Её капроновый шарф подняло с плеч вверх, и он вот-вот должен был улететь с балкона. Красавица вскочила на ноги, подняла руки вверх, вскрикнула «Ой!» и бегом умчалась с балкона. Шарф медленно опустился нам под ноги. А мы стояли в оцепенении. Левая рука у неё была, как у двухлетнего ребёнка, маленькая и недоразвитая. Пальчики растопырены и смотрят в разные стороны. За что же Бог её наказал? Создать такую нежную, прекрасную с лица девушку и одновременно наградить уродливой рукой! Как несправедливо и обидно. Нам стало её очень жалко. – Давайте для неё сделаем что-нибудь очень хорошее, – предложил я. Ваня сказал: – Я напишу прямо сейчас доброе, хорошее стихотворение.

Он нам раньше читал свои стихи. Мне они очень понравились. Через два часа он прочитал стихотворение, посвящённое этой девушке. Я его не могу вспомнить дословно, но смысл заключался в том, что и к ней придёт возлюбленный, что она будет счастливая и будут у неё дети такие же красивые, как и она. Генка Лушников предложил ей подарить большой букет роз. В него мы вложим стихотворение и перевяжем её шарфом. В два часа ночи мы перелезли через ограду городского сада со стороны школы и срезали почти все розы в цветнике, прилегающем к этой ограде. Тогда в городском саду было два розария: один около школы, второй на том же месте, где и сейчас растут розы. Рано утром, как только рассвело, мы кинули подготовленный букет на балкон и пошли спать. Больше мы этой красавицы никогда не видели. Мы даже не узнали её имени.

P. S. Ваня Казаков – известный селекционер, доктор с/х наук, профессор, академик РАСХН. Геннадий Лушников – доцент, кандидат экономических наук. Но в душе оставался приверженцем плодоводства, дизайнером декоративного садоводства, большим любителем виноградарства. Алексей Ульянищев – профессор, соавтор пяти учебников и учебных пособий, двух учебных фильмов для высших и средних учебных заведений, двух монографий. С 79 лет написал и издал четыре мемуарные книги по истории своей семьи.