Метель. Рассказ

1

Однажды я ехал на машине ночью по накатанной зимней дороге в заснеженной степи. Началась метель, снег бешено закружился в лучах фар, не давая никакого обзора. Вскоре я окончательно перестал понимать, куда еду, и упёрся в сугроб. Надо было вылезать из машины на разведку. Сугроб вырос на остатках бурьяна, а далее вроде бы уже нащупывалась твёрдая дорога. Пришлось, мысленно проклиная погоду, да и саму поездку, доставать из багажника сапёрную лопатку и откапываться. Но минут через десять я убедился в бесполезности моего предприятия: всё, что мне удавалось отбросить, прокладывая колею, пурга следом нагло заметала, да и что там дальше, где дорога – неизвестно, всё было в мельтешащем мраке. Глухое раздражение, перерождающееся в отчаяние, невольно лишало воли, заставляя опускать руки. Замёрзший, распсиховавшийся, я вернулся в тёплое нутро машины, решив ждать рассвета, сориентироваться, и тогда уже что-то предпринимать. В привычном тёплом полумраке, под лёгкий озноб тихо журчащего двигателя я успокоился, даже попытался придать всей ситуации юмористическую окраску. Метель продолжала обстреливать мой автомобиль зарядами сухого снега, кристаллики которого, словно песчинки, с шорохом били в стёкла, струйками неслись по капоту, бешено плясали, проносясь в световых облаках подфарников. Вскоре глаза привыкли к однообразной сумасшедшей картине, к попыткам метели проникнуть ко мне в салон, к неровному гулу ветра, я начал шёпотом повторять знакомое с детства: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя…» Но как зверь она не выла, а скорее шипела и царапалась. Вскоре тело моё отогрелось, нервы притихли, и я под этот авангардистский аккомпанемент задремал.

Как долго длился мой сон, я не засёк, но в окружающем меня мире ничего не изменилось. По-прежнему было темно, бился в стёкла снег, сердито пел ветер. Чтобы стало чуть-чуть порадостней, я включил фары. В лучах света быстро неслись потоки снега, и всё же я снова решил проверить, далеко ли дорога, – сколько можно стоять и жечь бензин.
Я вылез из кабины – конец света продолжался! Ветер не просто дул, он хлестал наотмашь колючим снегом, проникая под куртку, под перчатки, в сапоги. Машину замело почти по ступицы, но колёса провернуть было ещё можно. Уклоняясь от агрессивного ветра, заряженного снегом, я побрёл по лучу, и уже через несколько шагов снег поглотил свет фар, и я понял, что заблудился. И мне показалось, что я совершенно один в мире: бесконечная темнота, бесконечный снег и единственный я. Сколько времени беспомощно и бессмысленно пробивался я сквозь пургу, которая яростно то ли плевала, то ли целовала меня в лицо?.. И где-то в гуле ветра послышалось какое-то бренчанье, и через минуту стало понятно, что это колокольчик. Я стал пробиваться на звук, в бело-чёрной сумятице начал проявляться чёрный силуэт, и это оказался странный экипаж – возок, запряжённый тройкой покрытых снегом, как попонами, лошадей. Лошади, упёршись в меня, остановились, кучер в тулупе с поднятым воротником и с заиндевевшей бородой, наклонившись в мою сторону, спросил:
– Мил человек, а где дорога на Моховой? – Потом спрыгнул с облучка, подошёл к окошку возка, поднял его и прокричал: – Барин, тут человек прохожий! Странный какой-то, немец, что ли?
Барин выглянул из окошка, неровный огонёк свечного фонаря осветил его голову в высокой меховой шапке, смуглое лицо, обёрнутое в бакенбарды, как будто это был Пушкин, и я тут же уверовал, что узнал его – да, Пушкин! Почему я не удивился, не знаю. Хотя мгновением раньше мелькнула внешне трезвая мысль, что это загримированные артисты или просто шутники – но тройка! Карета!
В степи, ночью, в метель! И я поверил, что это Пушкин. Мне отчаянно захотелось что-нибудь сказать ему. И я, преодолев смущение и застенчивость, неожиданно сказал, перекрывая шум ветра:
– Здравствуйте, Александр Сергеевич!
– Поэт коротко вздрогнул, удивился, наверное, моей ярко-красной куртке с логотипом «Russia», что-то ответил, похожее на приветствие. А кто-то другой, вроде бы и не я, вдруг быстро достал из кармана записную книжку с карандашиком в петельке, раскрыл её и протянул ему в окошко:
– Дайте автограф, пожалуйста, распишитесь на память!
Поэт улыбнулся, снял перчатку с руки, взял книжку, размашисто, во всю страницу по диагонали, расписался и вернул книжку, которая сразу стала раритетом, сокровищем.
– Спасибо огромное, Александр Сергеевич! – крикнул я, и имя поэта звучало так вкусно, что хотелось его повторять вновь и вновь. – А это вам, сувенир!
И протянул ему кохиноровский карандашик.
Пушкин взял маленький подарок, и в этот миг кучер с ноющей интонацией прокричал:
– Пора ехать, барин, лошади стынут! –
И полез на своё место.
Щёлкнул кнутом, лошади, перебирая ногами, сдёрнули пристывшие полозья, и возок покатил в снежную кутерьму. Напоследок окошко кареты открылось, и рука гения помахала, прощаясь.

Я, улыбаясь, махал вслед до тех пор, пока метель не поглотила удивительный экипаж. Потом вспомнил про автомобиль, про нестихающую метель, которая била мне в левую щёку, когда я шёл сюда, и, выбрав нужное направление, двинулся обратно. Свет от машины обнаружился на удивление быстро. Нырнув в своё гнездо, я извлёк из бардачка бутылку виски и подумал: «Вот бы её с Александром Сергеевичем распить!» Я нисколько не удивлялся фантастической встрече, не искал объяснения, не сомневался, я просто уверовал в чудо!
И, забыв о непогоде, с мечтательно-радостным ощущением крепко напился прямо в машине.
Кстати, драгоценный автограф я никогда никому не показывал и об этом случае не рассказывал.

2

Из письма А.С. Пушкина П.В. Нащокину
«…А по дороге случилось со мной, друг мой Павел, странное и чу´дное приключение. Попал я в ночь в снежную бурю, ямщик потерял дорогу, и тут возник из метели человек, одетый, насколько я смог разглядеть при свете фонаря, столь необычно, как и парижане не одеваются. Был он зимой с непокрытой головой и одет в нечто вроде венгерки ярко-красного цвета, только без снура и с capuchon, с какими-то литерами на груди, узкие тёмные панталоны, заправленные в короткие сапоги, и попросил он у меня оставить автограф в его записной книжке имеющимся в ней изящным карандашиком, похожим на стило. Он горячо поблагодарил и оставил мне сувенир, тот самый карандаш, по всей видимости английский. Незнакомец растворился в метели, а я так и не мог догадать, кто и откуда он был…»

Евгений КРАСНИКОВ

рисунок Н. Н. Воронкова

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.