Один день. Рассказ

Быть строителем дома –
значит быть в состоянии строить дом.
Аристотель

Будильник изобрели садисты. Андрей всегда был в этом уверен, а в последнее время убеждался в этом каждое утро. И немудрено – он забыл, что такое ранний подъём, немало лет проработав на дому, где рабочее место было в двух шагах от спального – какой тут мог быть будильник? Никогда в жизни. Проснулся, глазки раскрыл, поднялся, нажал на кнопку и пошёл умываться. Вернулся, а компьютер уже загрузился – всё, вот ты и работаешь. А в последние недели всё сломалось. В город пришла война.

Сначала эту войну лицемерно называли АТО. Антитеррористическая операция. И в первые дни это казалось нелепым и смешным. Все говорили: ну какие здесь террористы? Хотят их найти – пусть поищут, побегают по полям и успокоятся. И действительно, пришедшие войска поначалу бегали по полям. А  потом стали заходить в города. На первый раз люди вышли навстречу танкам, встали у них на пути и остановили. И разжалобились при виде голодных, грязных и уставших пацанов. Накормили их, напоили и отправили назад, в расположение. То же повторилось и на второй раз. А в третий раз по мирным людям был открыт огонь. И в одночасье пришло понимание того, что это уже не игрушки, что это уже война. Гражданская война.

Пару недель Андрей изумлённо смотрел по сторонам, впитывая в память всё происходящее, а потом сказал себе, что, когда начинают убивать твоих друзей и земляков, нельзя оставаться в стороне. Нужно что-то делать. И с этим он пришёл в здание исполкома, ставшее штабом народного ополчения. Пришёл просто так, без каких-то конкретных предложений, на общих основаниях. А войдя в кабинет коменданта города, оторопел – за столом сидел человек, которого он называл другом детства, с которым учился в одной школе. И ещё со школьных лет этот человек имел репутацию надёжного и справедливого мужика.

«О как, – сказал себе Андрей. – Хорошие люди здесь обосновались. И главное, свои. А всякие козлы в Интернете кричат во всю глотку, что здесь исключительно заезжие российские наёмники. Засланные казачки. Пограбить приехали. А здесь свои. Будем знать».

В действительности Андрей давно не верил ни Интернету, ни городским слухам. Сказать, что они были сильно преувеличены, значило ничего не сказать. Поскромничать. Он верил только своим глазам и призывал к этому всех окружающих. К примеру, за пару дней до прихода в штаб, услышав сплетню о том, что по здешнему базару ходили чеченцы с автоматами, он насмешливо спросил говорившую:
– А что, у них было на лбу написано, что они чеченцы? Или ты их об этом спрашивала?
Вразумительного ответа не последовало, и тема была закрыта.

Поздоровавшись с комендантом, как со старым товарищем, Андрей сказал:
– Я не знаю, чем я могу быть здесь полезен. У меня болят ноги, поэтому я не боец. На войне быстро гибнет тот, кто медленно бегает. Но тем не менее… вот моя визитка с перечнем всех моих специальностей. Посмотри и скажи – нужен я тебе или нет.
Комендант заглянул в визитку и тут же ответил:
– Так ты помимо всего и компьютерщик? Конечно, нужен!
– И что от меня будет требоваться?
– Как что? Работа в штабе. Штаб, дорогой мой, это прежде всего куча бумаг. Очень важных и не очень важных. Но все они – нужные. Вот и будешь заниматься делопроизводством за компьютером. Здесь собрались сплошные бойцы, а мне нужен штатский человек, который отвечал бы за документацию. Никакой военной романтики, обычная рутина. К такой работе ты готов?
– А я что, так похож на романтика? – хмыкнул Андрей.
– Ну тогда завтра к девяти утра жду тебя здесь.
– Буду, – согласился Андрей и шагнул к двери.
– Постой, – задержал его комендант. – Давай определимся сразу с твоим позывным.
– А что определяться… Погремуху нужно принять?
– Это на зоне погремухи, – заметил комендант. – В войсках позывные. Говори, как называть тебя будем.
– А что меня называть, – не задумываясь, произнёс Андрей. – Вы тут все бойцы, военные, а я штатский. Вот тебе и позывной – «Штатский». Как Шостакович. Он тоже форму не носил.
– Годится, – одобрил комендант. – Моё имя тоже можешь забыть. Здесь я Якут.
– Очень приятно, – ехидно хмыкнул Андрей. – Похож… Значит, до завтра?
– Да, к девяти добирайся.
Вот тут Андрей поневоле завёл на утро будильник. Впервые за много лет.

Будильник действительно изобрели садисты. Оторвавшись от сна в непривычную рань, Андрей умылся (спасибо, что опять появилась вода), оделся, наскоро выпил кружку чая и вышел на улицу.

Улица была пугающе пустынной – транспорт который день подряд не ходил, да и частники предпочитали лишний раз не выезжать. После нескольких попаданий снарядов в маршрутки люди старались не высовываться из домов без дела. На работу – и с работы. Если была работа.

Не проявляя никаких эмоций, Андрей зашагал по проезжей части в нужном ему направлении.

Через несколько минут за спиной послышался шум одинокого мотора. Андрей не отвернул в сторону и не обернулся, машина остановилась сама.
– Куда идёшь, браток? – послышался вопрос водителя.
– На площадь, к исполкому.
– Заходи, подвезу.
Андрей сел в салон и спросил водителя:
– Что нового?
– Да ничего. С утра тихо, а ночью – сам слышал.
– Да уж слышал…
Дорога за беседой обо всём и ни о чём заняла минут пятнадцать. Выходя из машины, Андрей сунул было руку в карман, спросив, сколько с него причитается, и услышал в ответ:
– Ничего мне не нужно. Останься жив.

Это могло бы показаться странным или невероятным только тому, кто не видел ­войны. В осаждённом городе произошло смещение ценностей. И на первом месте оказалась ценность человеческой жизни. А деньги… да что деньги… Самого ценного на них не купишь. Так стоит ли пытаться урвать лишнюю копейку? У великого русского поэта Геннадия Жукова была строчка, как будто к этому времени и написанная:

А сколько скопить нужно денег, чтоб выстелить гроб?

Я не думаю, чтоб эта строчка была прочитана всеми жителями осаждённого города, но люди жили именно по такому принципу. Это война.

Зайдя в кабинет, Андрей поздоровался с комендантом здания штаба, носившим позывной «Шериф», с которым они делили кабинет на двоих, и спросил:
– Что хорошего?
– Да всё то же, – ответил Шериф. – Задержанных всех успеешь оформить?
– Много принято? – поинтересовался Андрей.
– Достаточно, – вздохнул Шериф с огорчением.
Его огорчение можно было понять. До вой­ны он работал в милиции, имел звание капитана, а во время осады пришёл в штаб ополчения и сказал: «Большая часть моих ребят уже здесь, и мне без дела сидеть негоже. Я к вам». И был назначен комендантом здания штаба. У него было множество обязанностей, и одна из них – содержание арестованных. А это непросто даже на первый взгляд, ибо каждый арестованный – как дитя малое. Каждому нужно отвести место, каждого нужно накормить, напоить, вывести на работу, встретить с работы, пересчитать и не дать возможности скрыться или улизнуть от исполнения наказания. Каждый задержанный становился его личной головной болью. Не говоря уже о том, что он отвечал за жизнь и здоровье каждого. Это работа нелёгкая и неблагодарная. Андрей мог только посочувствовать ему, что он мысленно и сделал, после чего включил компьютер и занялся первоочередными делами.

Одной из обязанностей Андрея было составление реестра арестованных. А их прибывало каждый день. В самом начале осады в ополчении был организован отдел военной полиции, и первое, что было сделано, – люди с оружием пришли в милицейский горотдел и сказали, что все его функции они берут на себя. Задача милиционеров – сидеть в дежурной части и переадресовывать все звонки и сообщения во вновь образованный отдел. Затем в городе были жёстко прикрыты все известные по милицейской картотеке наркопритоны и самогонные точки. После чего такие же люди с оружием прошли по всем злачным местам – кафе, ресторанам, пивнякам, крупным магазинам, – оставили там свои визитные карточки и попросили в случае любых нарушений порядка звонить по указанным там телефонам, пообещав реагировать на звонки незамедлительно. И в самом деле, работали оперативно. Нарушители задерживались и доставлялись в штаб. Не помогали ни угрозы, ни посулы, ни попытки откупиться. Все ночевали в штабе, а утром представали пред ясны очи коменданта, который единолично творил суд и расправу. Суд был скорым, приговоры не отличались разнообразием – пять суток общественно-полезных работ. В эту категорию работ входило всё: рытьё окопов, подметание улиц, уборка помещений в штабе, да и мало ли что ещё могло понадобиться. И это действовало – попробуй порыть окопы под обстрелами хотя бы день, больше не захочешь. И это было справедливо – каждый, каким бы статусом он ни обладал, отвечал сполна за свои проступки. И  так было нужно. Как ни крути, а политика, не подтверждённая хорошей полицейской службой, – это миф. И по каждому случаю задержания обязательно поднимались ­реестры. И если обнаруживалось, что кто-либо задержан не впервые, к нему уже было другое отношение, да и срок работ ему давался побольше. Вот потому-то в городе, несмотря на тяжелейшее осадное положение, было спокойно. До того спокойно, что юные девицы не боялись гулять в одиночку по ночам. И что за этим стояло? Постоянная готовность военной полиции выехать в любую точку города и кропотливая учётная работа штабных. Рутина.

Сводка была составлена быстро и вовремя – к приезду коменданта в штаб. Пока Шериф отчитывался перед комендантом, Андрей успел втихомолку покурить в открытое окошко. Хоть курение в штабе и было запрещено, Андрей предпочитал не бегать лишний раз с четвёртого этажа на улицу и обратно. Это был единственный запрет, который он нарушал. Запрет на употребление алкоголя он соблюдал свято с тех пор, как однажды на его глазах комендант на подворье перед входом в штаб подошёл к ополченцу и спросил:
– Ты почему нетрезв? – И, не слушая оправданий, добавил: – Немедленно сдай оружие и иди под арест, завтра будем с тобой разбираться.

Боец попытался было возразить. Напрасно он это сделал, ибо тут же получил хлёсткий удар по печени, а автомат его словно сам собой оказался в руках коменданта. После чего Якут так же негромко приказал:
– Бегом в кутузку – и до утра. Сам, добровольно. Если я отведу – хуже будет.
Боец взглянул коменданту в глаза и увидел в них такое, что у него моментально опустились руки. Он произнёс: «Понял», развернулся и отправился под арест. Добровольно, как и было приказано.

Андрей это увидел, услышал и взял на заметку. С тех пор у него даже в помыслах не было выпить на рабочем месте или прийти с утра с запахом перегара. На войне не злоупотребляют.

Перекурив, Андрей вернулся за стол к компьютеру – и совершенно вовремя. У дверей в кабинет уже стояли освобождённые, и Андрею нужно было поставить в электронном реестре отметки об освобождении и вернуть каждому изъятые при задержании личные вещи. Всё – начиная от сигарет и зажигалок, заканчивая деньгами, документами и ключами от машины. Рутина…

Можно было бы сказать: зачем эту рутину описывать? Кому это интересно? Но только те, кто не видел этой рутины, смеют заявлять, что ополчение грабит простых людей, «отжимает» (словечко-то какое подленькое придумали) у них машины, квартиры, бизнес и всё на свете. Конечно, этим товарищам из Киева виднее, что на Донбассе происходит. Они всё знают. А Андрей видел, видел ежедневно, как всё изъятое возвращается владельцам. Он прекрасно знал, что те же машины могут использоваться на нужды ополчения в то время, как их хозяева, задержанные пьяными за рулём, проходят трудотерапию. Но на момент освобождения их машины стоят на пятачке возле штаба, заправленные, целые и невредимые, и ждут своих хозяев. И это справедливо. И об этом нужно говорить. Имеющий уши да услышит. Хотя кроме ушей нужно иметь ещё и желание услышать, а оно есть не у каждого.
Покончив с преступным прошлым освобождённых, Андрей поднялся и таки вышел покурить на улицу – не столько соблюдая запрет на курение, сколько потому, что возле входа в штаб в любое время дня был горячий чай. Для всех. А это стимул.

На подворье его увидел комендант, подозвал к себе и спросил:
– Штатский, ты почему так легко одет?
Действительно, на улице сегодня было нежарко, дул довольно сильный ветер, а Андрей спросонья выскочил из дома в одной лишь лёгкой футболке, а когда понял, что одет не по погоде, попросту не стал возвращаться. Ни слова не говоря, он молча развёл руками.
– Простудиться хочешь? – ехидно поинтересовался комендант. – А оно тебе надо?
– Да как сказать… – вздохнул Андрей.
– Никак не сказать, – последовал ответ. – Оно мне не надо. Вы все нужны мне живыми и по возможности здоровыми.
С этими словами комендант снял со своих плеч куртку, набросил её на плечи Андрея и сказал:
– Сегодня ходи в моей куртке, а завтра чтоб я видел тебя нормально одетым. Понял?
– Так точно, – ответил Андрей, вспомнив армейский устав.
– Свободен. Занимайся делами.

Андрей был даже не впечатлён – он был просто ошарашен. Таких командиров, так ­заботящихся о своих подчинённых, он никогда ещё не встречал. На службе в армии таких не было. Впрочем, армией службу Андрея можно было назвать весьма условно – стройбат. И командиры там были соответствующие. Но всё же… Сегодня Андрей увидел совершенно новую схему взаимоотношений. Это было что-то из будущего. Это нужно было хорошо обдумать и осмыслить.

С этими раздумьями Андрей поднялся к себе наверх, где его уже ждали. Заплаканная женщина с двумя маленькими девочками. При виде их Андрей поневоле тяжело вздохнул. Наступила самая невесёлая из всех его обязанностей – приём заявлений от населения. От мирных людей, каким-то образом пострадавших на этой войне.

Это была уже его головная боль. Такая же, как и у Шерифа за арестантов. И непонятно, кому было больнее. Каждый день в штаб приходили люди. В слезах или без слёз, замкнувшиеся в молчании или, наоборот, быстро лепечущие что-то невнятное, каждый со своим горем – с радостью сюда не приходили. Не то место. И всё их горе проходило перед Андреем. Во всей красе. И взахлёб, давясь слезами, пришедшие рассказывали ему о своих бедах. Чаще всего о бесследно пропавших людях. И это не удивительно – под прикрытием войны происходит много страшного. Сводятся счёты, припоминаются какие-то обиды, и люди пропадают. Или умирают. Непонятно где, как и за что. Андрей часто попросту не понимал, как пришедшие к нему люди держатся на ногах и откуда у них берутся силы обо всём рассказывать. Потому он всегда держал в столе корвалол и валидол для взрослых и конфеты для детей. Но самым неприятным было просить людей, только что рассказавших ему о своей беде, ещё раз изложить всё это на бумаге. В письменной форме. Он был бы рад этого не делать, но заявления от пострадавших должны быть написаны собственноручно. С личной подписью на каждой странице заявления. Бюрократизм, но ничего не поделаешь. И Андрей, ежедневно пропуская через себя чужое горе, не раз ловил себя на мысли о том, что когда-нибудь ему самому понадобятся корвалол или валидол из ящика стола. И молил Бога, чтобы это случилось как можно позже. Вот и сейчас он внимательнейшим образом выслушал пришедших, дал им ручку и бумагу, принял от них написанные заявления и проводил до дверей. Заявления сложил в специальную папку. Каждый день ровно в 18:00 он относил всё собравшееся в этой папке за день коменданту, а тот, прочитав заявления, ставил на них резолюцию и передавал в отдел военной полиции. Рутина… Глаза бы не видели такую рутину.

Впрочем, хоть и не часто, но случались в этой работе и какие-то радостные моменты – когда решались вопросы, когда находились пропавшие люди, когда потерпевшие, уже с радостными лицами, приходили и говорили «спасибо». Несли деньги, несли коньяк, несли всё что угодно. Андрей от всех подношений отказывался, отвечая благодарным людям, что не ради этого они работают, а только ради справедливости. И если сегодня она восторжествовала хоть где-то, то для него это высшая награда. И люди уходили со словами благодарности.

Может быть, это и попахивало идеализмом, но Андрей не врал и не лукавил. Здесь просто невозможно было находиться без чувства сотворения справедливости. Когда Андрей это впервые понял, ему стало гораздо легче жить. И это не высокопарные слова. Это правда.

Во время очередного перекура с чаепитием на улице у входа на подворье резко затормозила машина. Изнутри выскочили трое и вытащили на свет божий ещё двоих. В наручниках. Одного с заднего сиденья, другого из багажника. Их согнули чуть ли не пополам (это называлось «упереть мордой в асфальт») и в такой позе потащили в штаб. Андрей тут же потушил сигарету и отправился было в кабинет, но на пороге его встретил Шериф.
– Штатский, – обратился он к Андрею, разминая кулак, – погуляй с полчасика. Покури, чаю попей или пива, чего хочешь. У меня тут беседа приватная намечается.
– С этими двумя орлами?
– Ага. Погуляй, тебе не нужно этого видеть.

А буквально через пару часов, когда Андрей уже успел вернуться, в кабинет вошли – нет, ворвались – сразу три женщины, совсем молодые, и с порога устроили групповой плач на грани истерики.
– Девушки, – растерянно произнёс Андрей, – прекратите этот сиротский вайдос и объясните толком, что произошло.

Толковых объяснений так и не последовало. Сквозь рыдания пробивались слова «арестовали», «увезли» и прочие, родственные по смыслу, но кого арестовали, куда увезли, разобрать в их речах было невозможно. И  когда у Андрея всё начало путаться в голове, он решился на неординарный поступок – выглянув в коридор, попросил стоявшего там дневального:
– Кацо, сходи позови Якута. Похоже, без него здесь не разобраться. Слышишь, да? Вой какой стоит сплошной…
Комендант был человеком занятым, и его предпочитали лишний раз не беспокоить. У него могли быть более неотложные дела, но он пришёл. И понял ситуацию с порога.
Уточнив фамилии посетительниц, он кивнул головой и спросил Андрея:
– Посмотри, в реестре эти фамилии есть?
– Так точно, – ответил Андрей, бросив взгляд на монитор.
– Причина задержания?
– Шериф сказал, нарушение порядка.
– Понятно, – вздохнул комендант. – Это он мягко выразился…
После этих слов он обратился к женщинам:
– А теперь все замолчали и дружно слушаем меня. Ваши мужья задержаны за саботаж. – И Андрею: – Поправь причину задержания в реестре. – И, тщательно подбирая наиболее приличные слова, поскольку не любил матерной брани, тем более при женщинах, продолжил: – Так вот, в военное время за это мороженым не кормят. Если вы не в курсе, то могу объяснить: под вашим посёлком наша разведка обнаружила танки. Понимаете? Мы ждём оттуда танковую атаку. Ждём в любой момент. Именно поэтому было решено на мосту через речку поставить блокпост. А как иначе? Пропустить танки в город? Спасибо, это уже было. Потом выгоняли. С кровью. Так что лучше их задерживать на подступах к городу. А ваши умные мужья испугались того, что танки начнут стрелять и дома ваши разрушат. И кинулись блокпост разбирать. От большого ума, как я понимаю. Можно подумать, что не будь на мосту блокпоста, танки бы не стреляли… Там дорога узкая, а танку дорога не нужна, они просто проехали бы сквозь ваши дома, и не было бы там ни домов ваших, ни огородов, ни вас самих! Неужели непонятно? И что теперь? Арестовали, говорите? Да, я был вынужден отдать приказ утихомирить ваших мужиков, а в случае открытого неповиновения задержать. Именно задержать, хотя по законам военного времени имел полное право приказать открыть огонь на поражение, и никто бы мне не возразил, и никто бы меня за это не осудил. Потому что это саботаж. Понятно вам? И вы сейчас плакали бы не здесь, передо мной, а дома. Над гробами. Но мне не нужны лишние гробы, тем более гробы мирных жителей. Я сам здешний, я родился и вырос в этом городе, я отсюда ушёл в военное училище, и я категорически не хочу убивать своих земляков. Поэтому они и сидят здесь. Чтоб неповадно было. Ну что вы опять заревели? Хрен с вами, я не изверг, я их отпущу, но отпущу под вашу ответственность. Хотите, чтоб ваши мужья были живы и здоровы, – сделайте так, чтоб они ни во что больше не влезали. Хоть привязывайте их, хоть под юбку к себе прячьте. – И, опять обернувшись к Андрею, добавил: – Сделай в реестре против их фамилий особую пометку. И если они попадут к нам ещё раз, то не бегайте, не плачьте и не просите: будут под любым огнём рыть окопы бессрочно. До полной нашей победы.
– Господи… – вздохнула одна из женщин. – Будет ли она – полная победа?
– Обязательно будет, – ответил комендант. – Я вам обещаю.
Андрею повезло: он увидел своими глазами, как в военное время, невзирая ни на что, творятся справедливость и милосердие. Не каждому дано это увидеть, и тем более не каждый способен это прочувствовать.

Вот так, среди обычных рутинных дел, потихонечку подкрался и конец дня. Андрей уже подготовил и распечатал дневную сводку, открыл окно и с удовольствием закурил. Шериф тоже поднялся из-за своего стола.
– Пойду-ка я сегодня пораньше, – сказал он Андрею. – Семью собирать надо.
Куда собирать, зачем собирать – в уточнениях не нуждалось. Уже несколько дней возле входа висело объявление о том, что готовятся к отправке автобусы для эвакуации семей ополченцев. Людей должны были вывезти в Крым. Через Ростов, Краснодар – и на пароме через Керченский пролив. Дорога получалась очень длинная, автобус делал неимоверный крюк, но все знали, что этот маршрут безопасен, а как известно – самая короткая дорога та, которую знаешь.
– Отправляешь своих?
– Конечно. У меня же трое детей. Не здесь же их оставлять, под снарядами.
– Хорошо тебе. Есть кого отправить.
– А у тебя?
– А я в разводе.
– Один живёшь?
– С мамой.
– А маму почему не отправишь?
– А мама в одной эвакуации уже была. В Великую Отечественную. И ей хватило. Так что она категорически заявила мне, что не бросит ни дом, ни кота. Спорить с ней бесполезно.
– У тебя ещё и кот?
– Что ты! Красавчик!
Шериф ушёл, а Андрей, как и положено, ровно в 18:00 положил на стол коменданта «урожай» сегодняшнего горя – папку с накопившимися за день заявлениями, вернул ему позаимствованную на день куртку и уже было распрощался, но вдруг за окнами громыхнул сильный взрыв. Такой, что в окнах мелко задребезжали стёкла.
– Что-то рано сегодня, – заметил комендант, посмотрев на часы.
– Даже удивительно, – согласился с ним Андрей. – Обычно позже начинается. Часа на три позже. И на всю ночь.
– Домой как добираться будешь?
– Как всегда. Пешком, если никто не подвезёт.
– С разведкой поедешь. Они в твои края сегодня направляются.
Тут же раздался телефонный звонок. Комендант снял трубку, молча выслушал говорившего, ответил ему: «Добро, конец связи», после чего сказал Андрею:
– Какие скоты. В магазин попали. Спасибо, что закрыт магазин был. А будь там люди – сколько трупов было бы?
Андрей увидел в глазах коменданта боль и недоумение.
– А им-то что… – заметил он в ответ. – Мочись в глаза, скажут, что божья роса. А потом будут орать, что ополченцы в очередной раз сами себя обстреляли. По их просвещённому мнению, у нас ежедневно проходят утренний и вечерний самообстрелы. Весь Интернет загадили…
– Ну а что ты хочешь, – ответил комендант. – Это информационная война. Не менее тяжёлая и важная, чем позиционная. Кстати, вот тебе и ещё одно поручение. Каждый день выходи в соцсети и пиши о том, что у нас происходит в действительности. Это важно. Это нужно. Займись.
– Да я уж занялся на днях… Было дело.
– А что за дело?
Андрей ответил, стараясь избегать бранных слов:
– Да нашёлся один… орёл, скажем так, который заявлял, якобы со ссылкой на местные источники, что наш штаб находится не там, где он находится, а на первом этаже детского дома. На втором, соответственно, живут дети, и таким образом, мы здесь прикрываемся детьми от обстрелов. Пришлось ему ответить.
– И что же ты ему ответил? – живо заинтересовался комендант.
– Ну как тебе сказать помягче, чтоб особо не ругаться… Если не учитывать непристойные выражения, характеризующие моральный облик его родителей и его совершенно нетрадиционную сексуальную ориентацию, то в сухом остатке я сожалел о личном знакомстве с ним, разрывал это знакомство и обещал, что при первой же встрече – а она состоится непременно! – вместо того чтобы пожать ему руку, я набью ему лицо. Собственноручно. И обосновывал это тем, что мне здесь, на месте, виднее, где находится наш штаб ополчения, нежели ему из Москвы.
– Из Москвы?
– Увы, и там козлов достаточно.
– Это точно…
В коридоре послышались шаги.
– А вот и разведка, – заметил комендант, вскочил с места, открыл дверь кабинета и крикнул в коридор: – Ребята, возьмите Штатского с собой! Как раз мимо его дома проезжать будете, заодно и подвезёте.
Андрей молча пожал коменданту руку и вышел из кабинета.

Минут через двадцать Андрей уже вышел из машины возле своего дома. Домой ему сразу не хотелось – он чувствовал себя неимоверно уставшим. Не от физической работы, нет, моральная усталость гораздо хуже, и от неё так просто не избавиться. Отдых и сон здесь малоэффективны, приходится прибегать к испытанному дедовскому средству – алкоголю, при этом отдавая себе отчёт в том, что завтра утром ты должен быть на месте, абсолютно здравомыслящим и без малейшего запаха перегара. И вся сегодняшняя рутина вновь повторится. И то же будет и послезавтра, и потом, и выходных он не увидит очень долго. До полной победы.

Пройдя мимо своего подъезда, Андрей прошагал ещё метров пятьдесят к ближайшему пивняку и дошёл до стоявших на улице столиков, за которыми завсегдатаи пили пиво и по звукам недалёких разрывов довольно точно определяли, куда именно упал снаряд – на заводы, на посёлки или ближе к центру. Ни у кого из них и в мыслях не было устраивать панику и бежать в какое-то укрытие. Ни к чему. Они привыкли.
– Здравствуй, Андрюша! – радушно сказали ему. – Заходи, попей пивка.
– Зайду, – отозвался Андрей. – Но ненадолго.
– А что так?
– До Светы дойду.
Светой звали хозяйку питейного заведения, до которого нужно было пройти ещё метров тридцать. У неё в продаже была водка, потому Андрей, опрокинув в себя кружку пива, поднялся и направился туда – известно, что пивом голову не обманешь. После штабной повседневной рутины ему была просто необходима нервная разрядка. Хотя бы такая.
Заведение Светы, как всегда, было открыто, а сама хозяйка, завидев Андрея, воскликнула:
– Андрюшенька, заходи, дорогой! Выпить водочки пришёл?
– Водочки выпить, точно. И отдохнуть немного.
– Так садись за столик, отдыхай! Я тебе сейчас всё принесу – и выпить, и поесть.
– Спасибо, Света. У тебя здесь хорошо. Уютно. И я заметил – ты никогда не закрываешься раньше времени.
– А зачем мне раньше закрываться? Обстрелы? Да наплевать мне на них. Если снаряд сюда прилетит, так мне всё равно, где меня убьёт, на улице или здесь. А если другие под обстрел попадут, так они хотя бы сюда забегут, здесь укрыться смогут. А я им и водочки налью. И мне всё равно, есть у них деньги или нет. Будут живы – придут и отдадут.

Света не лукавила – она так и поступала. Да и не она одна. На этой же улице под любыми обстрелами работали и магазины, и частники – сапожная и часовая мастерские. Все работники тоже привыкли ко всему. Точно так же, как привыкли коммунальщики, ремонтировавшие электросети и водопровод под огнём, как привыкли заводские рабочие, не прекращавшие работать ни на один день, как привыкли все жители этого осаждённого города, каждый из которых ежедневно совершал свой незримый подвиг. А все вместе эти подвиги складывались в один, единый подвиг. Подвиг города-героя. И не считайте это преувеличением.

Дома мама не спала. Увидев не совсем трезвого Андрея, она вздохнула, но никаких претензий по этому поводу не выразила – и так было ясно, что сын неимоверно устал и потому позволил себе немного расслабиться.
– Сынок, – сказала мама Андрею с порога. – Нам бы с тобой все документы в одно место сложить надо.
– Зачем?
– Как зачем? Ну а вдруг нас разбомбят? Так хоть документы под рукой будут.
Трудно было с этим не согласиться. Мама, как уже было сказано, помнила ещё Великую Отечественную и хорошо знала, что говорит. Тем более, к документам она всегда относилась с пиететом. Но Андрею, вымотанному всей дневной рутиной, было не до сборов и не до документов. Алкогольную разрядку нужно было подкрепить крепким сном, и чем скорее, тем лучше.
– Мама, – вздохнул Андрей, – поверь мне, старому дураку: если нас с тобой разбомбят, то наши документы никому и на хрен не будут нужны.
– Что ж, может быть, ты и прав, – согласилась мама после паузы. – Есть будешь?
– Буду.
Наскоро перекусив, Андрей разделся, рухнул в постель, покосился нехорошим взглядом на изобретение садистов – будильник – и минуту спустя уже крепко спал. Звуки обстрела ему не мешали. Он привык. Такая же рутина.
Он спал тяжело, без сновидений. Да и вообще – какие могут быть сны на войне? Самые разнообразные, могут мне ответить. Согласен. Но лучше бы их не видеть. Как и войну.
А назавтра он опять вскочил по будильнику – и всё повторилось. С небольшими вариациями.

Андрей не носил военную форму, не брал в руки оружие и не воевал на передовой. Но он и ему подобные люди делали не менее важное дело, чем бойцы ополчения, вышедшие против карателей с оружием в руках. Ведь именно там, в считаных сотнях метров от окопов, люди героически пытались воплотить в жизнь мечту Томмазо Кампанеллы о Городе Солнца. Городе справедливости. Конечно же, вокруг было достаточно грязи и крови – даже с избытком. В этой грязи невозможно не запачкаться. Конечно же, они и сами были не ангелами – на войне ангелов не бывает. Но по крайней мере, они попытались. Может быть, что-то у них плохо получалось, может быть, они в чём-то и ошибались, но у них не было времени на повторную попытку – они строили свою жизнь сразу набело.

А сейчас этот город находится под оккупацией. Так случилось, что ополчение было вынуждено отступить. Пришли каратели. Город Солнца был разрушен, не успев до конца достроиться. Но очень хотелось бы туда вернуться и довести начатое до конца. И я на это надеюсь.

Александр СУРНИН