Паганини

Татьяна Григорьевна Каленик – прозаик, член Союза писателей Беларуси. Родилась в 1965 году в г. Березино Минской области, ныне – жительница г. Минска. Зоотехник по образованию. Имеет разносторонний спектр интересов: зоозащитница; иллюстратор и дизайнер обложек для книг, буклетов, открыток; ведущая, сценарист и режиссёр литературно-музыкальных вечеров.

Одно коротенькое соло из жизни простой белорусской деревушки,
название которой уже отзвучало.

1.

Непоседа-ветерок ненароком шевельнул портрет на стене… Из глубины потаённого мира, обрамлённого рамкой, будто из другого измерения, улыбнулся девчушке совсем ещё юный отец с гармонью. Образ словно ожил под стеклом: пальцы взлетели над грифом, ребристый мех растянулся и залился голосистым перебором. Цепочка порожних катушек щёлкнула в такт. Эти маленькие приспособления для ниток теперь уже скользили по натянутой под потолком струне и держали петли ширмы-занавески, которая прикрывала кровать от чужих глаз. Лёгкие волны затанцевали по цветастому полю сатина, раскачивая струну, и та напевно загудела… Едва уловимая мелодия начала вытеснять тишину из комнаты, вовлекая в свою мистерию маленькую гостью.

2.

Местный Паганини так зажигательно играл на гармошке, что удержать руки и ноги было почти невозможно – они сами пускались в пляс. Безымянный палец музыканта не сгибался, был искалечен, оттого виртуозные пассажи выскальзывали только из-под четырёх перстов. Эка невидаль! Такая дерзость, однако, вознаграждала музыканта ещё большим пиететом. Казалось, безжизненный палец никак не участвует в выстраивании аккордовых комбинаций. В действительности же, паря над собратьями, он словно призывал их в полёт, и те, резвясь на чёрно-белых кнопках гармони, вдохновляли не только самого Паганини, но и слушателей. Небесно-голубые глаза гармониста и не в срок поседевший чуб соперничали с глубоким загаром лица, прибавляя мужчине лет двадцать, а то и все сто веков, что отождествляло его с каким-то забытым божком. Казалось, он сошёл на землю с небес не то для исправления собственных грешков, не то для украшения людского бытия.
Почему гармониста прозвали именем известного скрипача, для девочки оставалось загадкой. А поскольку её отец был настоящим виртуозом от природы, у неё вызрело своё объяснение. «Вероятно, – думала она, – прозвище прилипло к нему только потому, что земляки часто сравнивали своего одарённого маэстро с гением другого народа. Да и похожи они на удивление: одинаково харизматичны, смуглы. А этот высокий лоб! А нос горбинкой!» Однако, как позже выяснилось, гармониста и скрипача объединяли не только талант и схожесть.

3.

Ещё совсем мальчишкой Николка прекрасно владел фисгармонией и скрипкой. Во время войны, когда ему было лет девять, в их краях расположился один из немецких гарнизонов. Фрицы по-хозяйски выходили в поля и косили рожь здешних крестьян. Однажды из леса послышались выстрелы. Кто-то не выдержал, расстрелял косцов.
Ощерились немцы! Вздыбили автоматы, стали сгонять сельчан – стариков, детей, женщин. Ужас! Паника! Переполох! Нежный утренний воздух раздирают собачий лай, рокот моторов, плач! И вдруг… сквозь гвалт и проклятия, ярость и страх как тихий ручей, вырвавшийся из смертельных объятий шального водоворота,  – чарующее соло скрипочки.
Люди умолкли. Расступились. На взрытой злобой земле стоял худенький подросток и выводил смычком… чувства. Никто не смел пошевелиться, даже когда замер смычок. Казалось, теперь музыка обнимает всех, и врагов, и своих.
Вскоре с немецкой стороны вышли трое. «Ты – талантливый малчык, – произнёс один из них на ломаном русском языке, – однако… на чэтырьёх струна можэт играт всие!»
Гитлеровец повернулся к людям. В эту минуту у тех, кто ждал приговора, остановилось время, ток крови в венах, биение сердец. Выражение лица немецкого офицера настораживало категоричностью. Казалось, вот-вот лопнут его натянутые желваки, но… ойкнула скрипка – рука в кожаной перчатке оборвала три её струны. Немец демонстративно поднял искалеченный инструмент и объявил, что, возможно, отменит казнь, если сорванцу удастся умилостивить его!
И струна запела… Словно коснулись её незримо растроганные боги. Они заглянули в мир людей, отложив важные дела, и поразились: здесь, уже не над маленькой прекрасной планетой, а над полем боя, словно птица, забыв о силках и опасности, витает маленький скрипач…
Капельки крови падают на песок. Это порванные струны впиваются в плоть ­безымянного пальца Паганини (так немного позже окрестит мальчика немецкий офицер), а теперь то ли увлечённый игрой на скрипке, то ли от страха Коля не чует под собой ни ног, ни земли, ни даже боли. Только видно, как он крепко сжал зубы, как дрожат его коленки, как старается он не выпустить окровавленный смычок… Не по годам возмужавший, вмиг поседевший подросток понимает одно: за ним – дыхание людей.

4.

Закончилась война. Тяжело пришлось всем. Благодарным за жизнь соседям хотелось хоть как-то вознаградить спасителя Николая, но что они могли? Картошину, лепёшку из липовой коры, если была, сами голодали.
На семейном совете постановили: чтобы выжить, необходимо продать фисгармонию и скрипку, каким бы болезненным ни оказалось расставание.
…Старый конь не сразу тронулся с места. Его понукали, хлестали по крупу кнутом, трясли за удила, но даже утренние сумерки не скрыли пристальный взгляд умного животного… Как только мальчуган в сердцах отпустил его, конь лениво потянулся в молчаливую мглу заоколья.
Когда родители вернулись с ярмарки, у повозки стояла дубовая кадушка, отливающая золотом злаковых зёрен, и тёпленькая бурая коровка. Суетилась мама, измученная долгой дорогой. Однако живости её движениям придавали обновы: пестреющий розовыми бутонами платок на плечах и бережно перекинутый через руку справный костюмчик для сына. Хорошо стало у Коли на душе, спокойно. «Ох и заживём!» – подумал он, но что-то было не так… Как-то непривычно без дорогой сердцу фисгармонии, без скрипки, давно ставшей частью его самого. Пусто. И мальчик бросился к телеге!
И всё же сюрприз ожидал: из дырявого мешка улыбнулась… белозубая гармонь! Новые друзья так обрадовались встрече, что в ту же минуту как обнялись, так до последних своих дней и не разлучались! В горе и в радости всегда неразрывны: местный Паганини и его двухрядка.

5.

Тот головокружительный день из семидесятых девчушка запомнила на всю свою жизнь. На оконных наличниках поблёскивали воздушные бусы паутинок. В них отражалось разноцветье августовских красок и роскошь мирного неба. Кое-где над огородами уже поднимался лёгкий дымок от костров, навевая приятную истому. Вяло стрекотали кузнечики в траве. Томность дня нарушил внезапный лязг калитки: почтальон Надежда принесла письмо.
Руки Паганини зримо затряслись от волнения, как только он открыл конверт. Огонёчки, ожившие в глазах ещё полминуты назад, начали гаснуть в недоумении: что-то сообщалось в строчках, но что?! Собрались люди. Вести быстро разносятся по деревне. Каждый, кто умел и не умел читать, пробежался глазами по тексту… Письмо было написано по-немецки.
– Не отчаивайся, Никола, – вмешалась тут Надежда, – бери паспорт да на почту, там всё объяснят!

6.

Говорят, хуже нет, как ждать и догонять, однако не расходились односельчане, ожидали. Время тянулось, как никогда: на почту будто на край света… И вот вдали на деревенской улице закружилась, заплясала дорожная пыль…
Огромные очи, полные боли и торжества, воздаяния и всепрощения, молчали и говорили с каждым. Лицо Паганини побледнело. Он что-то сжимал в кулаке до хруста, до онемения… И не сразу раскрыл его – не слушался дух. Только теперь, когда время начало засыпать фашистский след, всегда бесстрашный и дерзновенный Николай почему-то оробел перед земляками.
…Пальцы выпрямились. На ладони играли мягким переливом три скрученные струны –посылка из Германии.
– Вот она, победа… – только и выдохнул он.

Татьяна Каленик
Авторский перевод
с белорусского языка