Заруська

Дмитрий Воронин

Родился в 1961 году в г. Клайпеда (Литовская ССР). Сельский учитель. Автор трёх сборников рассказов. Участник тридцати альманахов и прозаических сборников в России, Украине, Беларуси, Германии.
Публиковался в журналах: «Алтай» (Барнаул), «Балтика» (Калининград), «Балтика» (Таллин), «Берега» (Калининград), «Бийский вестник» (Бийск), «Великороссъ» (Москва) и т. д.
Лауреат премии «Золотое перо Руси», лауреат международных конкурсов и фестивалей «Славянская лира» (Беларусь), «Славянские традиции» (Крым) и других.
Член Союза писателей России. Член Конгресса литераторов Украины.
Член редколлегии калининградского литературного журнала «Балтика».

За уютным столиком летнего кафе на старой могилёвской улице сидели два пенсионера и тихо беседовали.
– А помнишь, Паша, девчушку такую смешную, что прибилась к нам в тумане за сутки перед тем, как мы на тутошней окраине окопались? Маманя у неё где-то в отступлении при бомбёжке потерялась, а папаша вроде как тоже воевал. Сама росточка маленького, худенькая, и косички в разные стороны, а в них ленточки то ли синие, то ли зелёные, не помню уже, вплетены.
– Красные, Семён, красные.
– Может, и красные. Нос задран и весь в веснушках, да и имя такое странное, на Маруську схожее.
– Заруська.
– Во-во, Заруська, она самая, – засмеялся Семён. – Заруська-беларуська. Мы её ещё всё пытали, какой она национальности. А она всё хохлилась да так удивлённо выговаривала: «Ну что ж вы глупые-то такие! Беларуська я, кто ж ещё?» А мы смеялись: «Так вроде нет таких имён среди белорусов». А она в ответ с возмущением: «Ну как так нет, если вот она я, Заруська!» – «А может, всё же Дуська, спутала ты?» – «Сами вы Дуськи, – обижалась. – Ну как спутала, коли мамка так звала и тятька. Совсем уж вы глупые!»
– Да, было дело, – улыбнулся Павел.
– А ведь ей сколько было-то тогда, лет тринадцать- четырнадцать? Интересно, какая она теперь, Заруська эта?
– Какая? – посуровел взглядом Павел. – А такая же. Ничуть не изменилась.
– Это как так?
– А вот так. Слушай, – закурил папиросу старик. – Как немец-то на Могилёв двинул, тебя вроде в тот же день подранило, так?
– Так, – согласно кивнул Семён, – в правое плечо. Очнулся в госпитале дня через три.
– Свезло тебе. Днём-другим позже – всё, захлопнулась бы калиточка. И мышь не проскочила бы. Взял в кольцо нас немец, плотно взял.
– Знаю, – погрустнел товарищ. – Как сам выбрался-то?
– А вот об том и речь, – примял первую папиросу старый солдат и закурил вторую. – Сколько раз на прорыв пытались чуть не всей дивизией, и всё без пользы, только смертей полнёхонько. И тогда приказ вышел – прорываться малыми группами. Нас ротный собрал, кто остался, человек двадцать, да с другой роты столько же, ну и двинули в ночь. А утром, когда до очередного леса десять шагов осталось, на нас немцы и выкатили. А может, мы на них сдуру нарвались, без разведки ведь шли, всё на глазок да на авось. В общем, плохо дело приключилось. Немцев-то не так уж и много чтобы, но ведь у каждого автомат, да ещё с танком впереди. А у нас что? Окромя винтовок да гранат эрпэгэшных и нет ничего. Так с гранатой ещё до танка добежать надо, а кто ж позволит-то? Вмиг на гашетку – и всё, алес капут. Залегли в поле в траву, ждём. А чего? Смерти, наверное. И тут глядь, Заруська наша встала в полный рост и к немцам пошла. Не побежала, нет, а так спокойно пошла. Идёт и руку вверх подняла.
– Сдаваться, что ль? – ахнул Семён.
– Да слушай ты, – рассердился Павел. – Какой сдаваться? Одну руку подняла, вторую, полусогнув, на поясе держит. Идёт так и ладонью помахивает из стороны в сторону, ну вроде как то ли приветствует немцев, то ли останавливает. Немцы и остановились. Ждут, смотрят на неё удивлённо. Им, видать, как и нам, непонятно стало, что происходит. Заруська-то издали ребёнок ребёнком. Вот так она почти в полной тишине до них и дошла. Мы молчим, не понимаем, они молчат, не понимают, и только мотор у танка работает. И вот когда до него пара-тройка метров осталась, Заруська руки опустила и тут же правую снова подняла, но уже с гранатой.
– Как так? – поразился Семён.
– А так! Сами обалдели, – нервно затушил папиросу Павел и тут же достал новую. – В этот-то момент наш ротный как заорёт таким голосом, вроде как удивлённым и упреждающим, мол, что ты, зачем: «Зару-у-ська-а!» И тут же взрыв, да такой – башню от танка напрочь, словно косой по траве на утренней зорьке. Немцев вокруг всех разметало, как осеннюю листву ветром. Куда уж она умудрилась попасть той гранатой, совсем непонятно, чтобы вот так, как былинку, башню смело.
– Да быть такого не может, чтобы от гранаты какой-то и махину такую снести! – присвистнул Семён.
– Конечно, не может. А вот снесло. У нас у всех от невидали такой глаза на лоб повылазили да волосы дыбом встали, – закурил всё ж третью папиросу Павел. – И вот тут-то началось, тут-то с нами что-то и вышло. Поднялись мы с земли как один, без всякой команды, да с какими-то дикими, пожалуй, звериными криками – и вперёд. Кто орет «За Руську!», кто – «За Русь!», кто – «За Белоруску!», кто – «За Беларусь!». Вмиг до немцев доскочили, а они как чумные, будто из ваты, без всякой воли оказались. Смяли мы их и ушли…
Павел замолчал.
– А как же Заруська? – осторожно прервал затянувшееся молчание однополчанина Семён.
– Погибла, конечно, – тяжело вздохнул Павел. – Взрыв-то какой был, мы ведь её так и не нашли. Но имя-то, имя – За-Русь-ка! Как оно на нас, у-ух! И сегодня мурашки по телу. Вышли мы из окружения, и пока нас особисты проверяли, всё про танк да про девчонку нашу героическую говорили. Каждый день к ней разговорами возвращались. И про то, как она к нам нежданно прибилась, и про то, как ушла от нас. Ведь ничегошеньки не нашли, даже ленточек тех самых, красных, такой плотный туман вдруг после нашей атаки всё кругом окутал. И про имя её необычное всё догадки строили: а как полностью-то? Никто же не спросил у неё, как по метрике величать. Рассуждали: а что если б просто Маруськой девчонку звали, встали бы мы, совладали с немцем? И ещё один факт, хошь верь, хошь нет. Узнавал я после войны судьбу тех, кто тогда со мной из окружения вышел. Так вот, ни один не погиб, все домой целыми вернулись, будто всем нам Заруська ангелом-хранителем оказалась, а может, и вся Русь вместе с ней.