Шапки ушами кверху и вниз
Пустой автобус брали штурмом. Знали, дорога дальняя, и трястись больше часа на ногах никому не хотелось. Я избавлю читателя от описания того, как большая толпа продрогших на морозе мужчин рвётся в обе двери автобуса, – картина знакомая. Стоит, однако, заметить, что толпа эта хотя и состояла из лиц гражданских, но являла собой военизированную единицу. Это была одна из групп офицеров запаса, призванных на краткосрочную учёбу.
Не знаю, как в подобной ситуации вели бы себя резервисты наших потенциальных противников, заняли бы кресла по списку либо какому-то другому организующему началу, но здесь, в сибирском городе, мы напирали на ту часть боевого устава пехоты, в которой сказано, что боец, временно оказавшийся без командира (староста группы был не в счёт), должен полагаться на себя – на свою силу и смекалку. С таким настроем посадка заняла и времени, и сил куда больше положенного, зато тот, кто добыл своё сидячее место с боем, мог почувствовать себя вполне счастливым и удачливым.
Около часа прождали неизвестно чего. Наконец все три автобуса с «партизанами» – так у нас называют призванных на переподготовку – тронулись в путь, на стрельбище.
Улицу, по которой мы ехали, не успели расчистить от снежных заносов. Ухабы играючи подкидывали и мотали автобус, а борющиеся за устойчивость пассажиры колыхались, как нечто целое, как слаженный и вымуштрованный коллектив физкультурников, демонстрирующих синхронные движения. Все на время приумолкли, словно призадумались о чём-то одном, о том, к примеру, придётся или нет им, военнообязанным, надеть когда-нибудь одинаковые серые шинели и вот так же, ухватившись за поручни и друг за друга, испытывать тряску единящей прифронтовой колеи?.. О чём-то тогда будут думы? И что прочитаешь в незнакомых взглядах – братский ли отзыв или хмуро-потаённую озабоченность только собой? Никто из нас, хоть и прожили мы немало, не мог рассказать, как оно бывает в этих случаях.
Вдруг выстрел! У нашего автобуса лопнул задний скат. К счастью, поломка случилась неподалёку от автобазы, куда машины и подрулили. Две исправные припарковались в сторонке, а наша остановилась напротив железных ворот. Водитель попросил нас выйти.
Изменчива фортуна! Не успели сидевшие насладиться своим положением, как пришлось расставаться с креслом, зато те, кто стоял, повеселели: они получали шанс отыграться при новой посадке. Но и эти, безусловно, важные в тот момент соображения быстро уступили место другим. На улице была всё та же холодрыга, и теперь мысли у всех вертелись в основном вокруг этого фактора: надолго ли задержка, сноровистый ли попался водитель или, наоборот, растяпистый, с ленцой – этот уж точно заморозит…
– Сигналь! Чего они там! – послышались нетерпеливые голоса.
Водитель гуднул. Время тотчас остановилось, а если и продолжало течь, то не быстрее, чем мёд с ложки.
– Вот сурки, сидят себе в тепле и в ус не дуют. Уснули, что ли? Шарахнуть бы кирпичом – живо повыбегут.
Но тут, словно испугавшись угрозы, ворота затряслись, загудели, завыли – это заработала доморощенная механизация, не признающая прочие отечественные и мировые образцы, – и рывками, с остановками поехали в сторону. Сопровождаемый участливыми взглядами, автобус наконец въехал в чудо-ворота и остановился у будки диспетчера. Поглощённые наблюдением за тем, как раздетый водитель в три заячьих прыжка одолел расстояние от кабины до окошка диспетчера, а затем вёл с ним необходимые переговоры, мы не сразу заметили, что от нашей братии отделились трое и уверенно пошли к автобусу. Впереди размашисто шагал плотный мужчина в дублёнке с поднятым воротником и седой каракулевой «эспаньолке», а за ним – на интервале ординарцев – едва поспешали две сутулые фигуры с кожаными папками. Ни дать ни взять важные персоны из центра или какая-то комиссия – расступись и отвори. За кого именно принял водитель троицу, осталось неведомым, только он без разговоров посадил её в салон. Двери автобуса захлопнулись, а следом, как занавес в театре, задёргались, заскрежетали и сомкнулись железные челюсти ворот.
– Ты глянь, неплохо устроились, – сказал кто-то, впиваясь завистливым взглядом в автобус, проследовавший к ремонтному боксу.
– Хитрозадые, они всегда так. Только и на них найдётся штука – та самая, с винтом…
А положение наше оставалось дурацким – ни присесть, ни приткнуться. Пронизываемые стужей, незнакомые люди сбивались в летучие, легко распадающиеся группки. Одну – самую большую и устойчивую – сколотил рыбацкий и охотничий интерес. Там деловито обменивались секретами ужения, травили байки из серии «хотите – верьте, хотите – нет». Ещё одну группку собрал рассказчик, побывавший в прежней Югославии, где «очень много наций, ну как у нас, на Кавказе». Особняком стояла пара, в которой один только говорил, второй только слушал. Говоривший рассказывал о своих злоключениях с рацпредложением, а слушавший – мрачноватый высокий парень, по виду заскорузлый холостяк – лишь медленно водил по сторонам глазами, изредка кивал, в то время как губы его и щёки непрерывно, с поражающей быстротой вылущивали семечки. Бедолага, похоже, не успел позавтракать.
Были в толпе и одиночки – они или держались сами по себе, или переходили от одной группки к другой – смотрели, слушали, но не вступали в разговоры. Один из таких бродячих индивидуалистов, задумчиво пинавший снежную кочку, выковырял из неё какую-то резиновую грушу.
– Мужики! Я мячик откопал! – возвестил он громко о своей находке и тут же пустил её по кругу. Группки мигом рассыпались, затеялась нехитрая игра для ног, по условию которой «осаленный» должен был поразить мячом кого-то другого.
– А давайте в футбол, на две команды! – предложил один из молодцов – круглолицый, в ботиночках и в шапке с поднятыми ушами. Он был при мягкой окладистой бороде. Его высокий свежий голос пронзительно звенел, косоватые озорные глаза посверкивали.
– Идёт. А как поделимся?
Молодец почесал за ухом и выдал:
– Да хотя бы так: в одну команду – те, у кого уши шапок подняты, в другую – у кого опущены.
Все запереглядывались, стали считать. Чудно: оказалось почти поровну. Только с поднятыми ушами на двоих больше.
– Так и быть, пойду за вислоухих, – вызвался один из зимостойких и скорёхонько закрыл свои уши, которые до этого потирал украдкой.
На площадке размером с волейбольную команды обозначили ворота, разошлись по сторонам. Каждый, будто впервые увидев, с любопытством рассматривал и своих, и противников. Никто из них никогда не выделял людей по этому признаку – способу ношения шапок, но вот теперь увиделось, что каждая из разведённых друг против друга сторон явила собой какую-то общность, родство. Носители шапок с поднятыми ушами выглядели более задиристо, моложе и бесшабашнее, а «вислоухие» тоже как на подбор, с угрюминкой и решимостью не уступить. Не потому ли и названия команд – «Петушки» и «Таксы» – нашлись сразу и не вызвали возражений, только смешки.
Игра началась с бурных атак малиновоухих «петушков», одетых более легко и ярко. Но их скоростной и напористой игре «таксы» сразу – будто век играли вместе – противопоставили глухую защиту. На ограниченной площадке она была в самый раз. Пробить сплошную стену полушубков, валенок, унтов – всего этого у «такс» оказалось несравненно больше – практически было невозможно. И в атаку они ходили плотной тевтонской «свиньёй» – раскидывая, раздвигая менее сплочённых и сыгранных «петушков». Счёт хоть и медленно, но неудержимо пополз в пользу вислоухих.
В один из сумбурных моментов игры, всё более смахивающей на регби, мяч вдруг потерялся. Лишь немногие заметили, что он влетел между ног одному из «вислоухих» – коротышке в унтах. Не растерявшись, игрок зажал его покрепче и в сумятице запрыгал, как конь со спутанными ногами, к воротам противника. Все непонимающе смотрели на прыгуна, а тот доскакал до самой линии ворот, раскинул полы пальто и с ходу пробил по выпавшей груше. Вислоухие загоготали, заухмылялись и по-хоккейному облепили коротышку, похлопывая его и друг друга по покатым местам.
«Петушки» приуныли, но тут, едва игра возобновилась с центра, их капитан – тот самый, что был при бороде и с молодыми глазами, – прыгнул к мячу и с криком, заставившим вздрогнуть, ринулся к воротам мимо опешивших «такс». «Гады! Мафиози!» – выкрикивал он так зло и громко, что было не понять: заблажил или взъярился на самом деле. «Го-о-ол!» – заорали «петушки», и их крик тут же слился с сиреной автобуса, подкатившего к воротам.
Напоследок кто-то пнул подальше грушу, кто-то проворчал на него, мол, лучше бы взять её с собой на всякий случай – ещё неизвестно, как там, на полигоне, придётся время коротать.
Хотя игра прекратилась, но команды так и держались порознь, они и на посадку ринулись всяк по-своему и всяк в свои двери. И что же? В то время как «петушки» друг за дружкой споро заскакивали в салон, голову «свиньи» вислоухих напрочь заклинило в дверях. Когда же после титанического напора пробку пропихнули и первые помятые «таксы» скорее вползли, чем вошли в салон, «петушки» приветствовали их с кресел дружным и насмешливым «ко-ко-ко». Лишь трое из сидевших удручённо помалкивали – это была та самая троица, что проникла в автобус отдельно от всех и которой «петушок» в солдатской тужурке пророчил неминучую кару. Похоже, она свершилась: в отличие от разгорячённых футболистов трое сидели кислые, с серыми лицами. Как оказалось, автобус загнали на ремонт в сильно загазованный бокс – вот они и наглотались гари до помутнения во взоре…
Один за другим автобусы пошли по разбитым дорогам окраины на загородную магистраль. Мы ехали на стрельбище. Мы пока играли в военных, в тех, кто, прогреми на границе гром, обязан явиться в назначенный день и час к месту сбора и получить уравнивающие с другими оружие, сапоги, шинель и шапку, уши которой будешь поднимать или опускать только по команде.
Пассажиров снова мотало и разом подкидывало на ухабах, но мне уже не приходила мысль о той единой одинаково мыслящей и двигающейся группе, что привиделась вначале. Всех этих людей я немножко, очень немножко, но узнал. В голову лезла другая навязчивая, но не вполне этичная мысль: а как повели бы себя эти едущие на стрельбище мужчины у огневой черты? Не начнётся ли и там негласное деление на «петушков» и «такс», не найдутся ли среди них двое-трое, кто и на войне отыщет тёплое местечко? Ну а ты сам? О себе-то подумал?..
Но задумываться о себе всегда что-то мешает. Вот и на этот раз на задней площадке произошло какое-то движение, привлёкшее внимание остальных. Оглянулся и я и увидел, как коротышка в унтах, тот, что прыгал с мячом, зажатым между ног, взбирался под одобрительные реплики и смешки на «плацкарт» – площадку у большого заднего стекла. Весело умостился и, сделав плутовскую мину, изрёк, покачивая ножкой:
– Смотрите на Венеру Милосскую!
Юрий ЧЕРНОВ
