Варькина война

Лариса ШмелеваЛариса Шмелева

Лариса Анатольевна Шмелева – радиожурналист, член Союза журналистов России, награждена знаком «Почетный радист», лауреат литературной премии «Светунец» имени Вячеслава Богданова. Родилась в Тамбове. Окончила факультет журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова. Работала в периодической печати Тамбовской области. Живет в Тамбове. Предлагаемая к публикации быль «Варькина война» – авторский дебют в журнальном издании.


Быль

Светлой памяти моей мамы
Варвары Тимофеевны Кобзевой

Варька прижималась к деревянному ледащему фонарному столбу и плакала. Метель бушевала, за какие-то полчаса превратила отцовскую фуфайку, штаны, заправленные в валенки, в снежный панцирь. Деревенея от холода и бессилия, девчушка всё равно не хотела идти в дом. Там, за пустым столом, ревмя ревела голодная орава: Борька, Раиска, Манька, самый младший, двухлетний Витюшка, и двенадцатилетняя Шурочка. Второй день нечего было есть. Позавчера, ещё по хорошей погоде, мама ушла в Татаново – деревню, где жила отцовская родня. Помогали они, как могли: пшенца отсыплют, масла постного нальют бутылочку, картошки прибавят. Нагрузившись «пайком», Анна Васильевна птицей стремилась домой, к детям. Вот счастье-то было!..

Варька всхлипнула, поглубже нахлобучила шапку. Мысли опять разбежались, как метельная завируха. Что делать, что делать?.. Утром она обежала соседей в поисках картофельных очисток, вернулась ни с чем. С начала зимы договорилась с некоторыми хозяйками на улице, чтобы те не выбрасывали тонюсенькие полоски кожуры. Обход через два-три дня бывал удачным: набиралось до килограмма очисток. В такие дни оживленная Варька, вернувшись, тщательно мыла их, прогоняла через мясорубку. Затем протирала плиту большой русской печи, растапливала ее, картофельную массу ложкой раскидывала на горячий чугун. Ребятишки и мать завороженно смотрели на ловкие движения четыр­надцатилетней поварихи. Едва переносила она с загнетки на стол спасительную полную миску, та вмиг пустела. Но какой-никакой обед удавался, а довольная старшая сестра вместе с матерью ломали головы, чем кормиться завтра…

Второй год шла война. Тридцатипятилетний отец Тимофей Михайлович до мобилизации в прифронтовой хозвзвод успел сделать кое-какие припасы для семьи: в сенцах раньше стоял ларь, наполненный пшеницей, два куля муки, гороха, еще что-то из круп. Но всё давно уже съедено, хотя тратилось по строгой мерке.
Варвара вспомнила, как до войны их семья переехала из Татанова в Тамбов, отец купил на улице Флотской дом. Неказистый, маловат для большого семейства. Но Тимофей, как слышала Варька от взрослых, сам мужик справный, умелый, позвал на помощь братьев, нашлась бригада и со стороны. Как там всё было, она не знала точно, но развалили старье, ютились в сарае, а новый дом выстроили быстро, весело. Без выкрутас, как говорится: просторная кухня с русской печью, с двумя спаленками и парадной комнатой.
При доме был огород. «Огородище», – шутил отец. С ранней весны по глубокий октябрь по мере сил обихаживали грядки. Отец пахал (хорошо, что была своя рабочая лошадка), мать сажала, сеяла, полола, поливала. Варька с Шурой на подхвате – то с ведрами, то с тяпками. Зато в своих овощах, картошке недостатка не было. Конечно, во время войны с огорода брали в основном лебеду и крапиву, как прикормку, весной и летом. В зиму и об этом оставалось только вспоминать.
…Февраль сорок второго года лютовал: то морозами давил, то закручивал метелями. Вот и сейчас метель отрезала их от мамы, и девять километров до Татанова, как все девяносто. Когда-то стихнет буран, когда-то мать вернется… И как прожить эти неизвестные «когда-то» на другом конце земли?! Варька съежилась, зажмурилась, готова была завыть от безысходности, как вдруг кто-то тряхнул за плечо.
– Эй, парень, где тут можно остановиться? – Человек в тулупе принял ее за мальчишку.
– Да хоть у нас. – Она махнула на ворота.
Вынырнувшие из снеговерти мужики направились открывать их. Загнали во двор четверо саней, распрягли лошадей, укрыли их попонами.
– Зови в дом, – сказал один из возниц, стряхивая снег с полушубка.
…Гости осмотрелись: в кухне, на лавочке вдоль печи, сидела разновозрастная хныкающая детвора. Увидев «дядек», прижухли. На вопросы гостей Варька отвечала, стаскивая с себя простывшую одежду.
– Папа на фронте, мама ушла в деревню, за продуктами.
Мужики переглянулись.
– Так ты за хозяйку? Ну, давайте ужинать.

…О таком празднике дети и не мечтали. Откуда что взялось! Дядьки быстро подтопили печь, сварили сливную кашу, нарезали хлеб, даже сало… Осоловевших после обильной еды малышей Варька вместе с сестренкой Шурой отнесли в горницу. Постояльцы расположились по-походному в кухне.
Убирая со стола, Варя узнала, что приезжие – председатели колхозов из Тамбовского района. Вызвали их на совещание. А когда отправились в обратный путь, поняли – дороги в такую метель не будет. Развернулись перед Тезиковым мостом и назад – по Флотской, надеясь найти постой. Проехали половину улицы: в какой дом ни стучались – отказ. Тамбов был в то время забит приезжим народом: беженцами, работающим в госпиталях медицинским персоналом, выздоравливающими ранеными, готовящимися к выписке на фронт, различными командированными. Куда ж податься землякам? Повезло им наткнуться на заснеженную Варьку.
Борясь с наваливающимся теплым сном, она думала: «Ой, дяденьки, это нам повезло… да так повезло… Когда ж мама придет?..»
…Утром, еще затемно, гости засобирались. Старший, Петр Семенович, тот самый, что в метельный вечер принял Варьку за мальчишку, положил на стол буханку хлеба, мешочек с пшеном и шмат сала, деньги.
– Это вам, – кивнул в сторону горницы.
– Ой, что вы, дядя! Не надо, – замахала Варя руками. – А как же вы?
– Бери, бери. Мы обойдемся.
…Было часов десять утра. Сытые ребятишки играли возле печки. Боковым зрением Варя заметила метнувшуюся за окном тень. Распахнулась дверь. Мама переступила порог и без сознанья сползла на пол. Когда растормошили ее, сказала сквозь слезы:
– Всю дорогу думала – приду к холодным ногам…

Первые два ребенка Анны Васильевны, не доживая до года, умирали. Варюшка тоже родилась слабенькой. Но, к семейной радости, на втором году жизни окрепла доченька, знать – судьба. Девочка росла сметливой, хваткой, как, наверное, и положено старшей дочери, а лет в семь задиристой стала, мальчишки побаивались ее. В школе она сидела за последней партой. Придя в класс, от двери метко забрасывала портфель на положенное место и по партам добегала вслед за ним. Похоже, Варварина отчаянность и решительный характер помогали выживать в войну многодетной семье Панковых.

Особенно трудными были зимы. К заботе о кормежке прибавлялась еще одна – чем топить печку. Всё, что было во дворе, сожгли. И вновь помог случай.
Неподалеку на улице жила бездетная семья. Муж еще до войны был помещен на лечение в психиатрическую больницу. Теперь его отпустили домой, поскольку страдал он, по словам соседей, «тихим» помешательством. Как и многие в округе, эта семейная пара ходила с санками за речку Цну, в ближний лес за топливом. Деревья валить строго-настрого запрещалось, а что под ногами – собирай. Только народ давно всё выбрал. Варька приноровилась ходить с «сумасшедшим» и его женой: дядя Степан, как обезьянка, лазал по деревьям и обламывал сухие ветви. Те, что потоньше, шли на топку своей печки, а сучья покрупнее Варвара вывозила на рынок, меняла на хлеб.
Поездки «за дровами» были суровыми.
И дело не только в тридцатиградусных морозах. Как-то на дядю Степана накатил приступ, и он с топором бросился на них. Схватившись за руки, кинулись они куда глаза глядят, забились в сугроб. Часа через полтора вернулись к санкам, возле которых как ни в чем не бывало сидел «вояка»…
Для лесных «походов» мама подогнала на Варькину тощую фигуру отцовы ватные брюки и кальсоны. Под фуфайку поддевались теплые кофты.
Но и это не спасало тело от пронизывающего холода: ноги покрывались чирьями, которые лопались, долго не заживали. На обратном пути домой Варя чувствовала, как к прорвавшимся болячкам прилипала одежда. Чтобы не отдирать нижнее белье от мучительных ранок, она прямо в кальсонах садилась в корыто с горячей водой. К боли почти привыкла, утешаясь мыслью, что в привезенной вязанке есть и обменный товар…

…Однажды во время урока в класс вошли три незнакомые строгие женщины. Велели встать. Внимательно оглядели всех, переписали фамилии учеников высокого роста. В списке оказалась и Варя. А затем объявили: вас переведут в ФЗУ при заводе, будете учиться и работать, а жить в общежитии.

Не помня себя, заливаясь горькими слезами, прибежала она домой. Какое ФЗУ? А мама, а братья, сестры? Как же им без нее? Она перестала ходить в школу, посыльным не открывали калитку. Но так не могло долго продолжаться. Обычно поздно вечером Варвара сидела около радио: слушала военные сводки, популярные песни. И однажды диктор стал читать чье-то письмо Сталину. Ее словно током пронзило. В портфеле с трудом нашелся чистый листок – ведь в школе писали-то в основном на газетах. Дрожащей рукой вывела: «Дорогой товарищ Сталин!» И рассказала она Иосифу Виссарионовичу о своих невзгодах и переживаниях. В конце письма просила оставить ее в школе, не разлучать с мамой и братьями, сестрами. Утром тайком от матери сбегала к почтовому ящику через улицу, опустила заветный треугольничек. Дойдет ли в Москву, к Сталину?
Через несколько дней нагрянула комиссия: те самые строгие женщины и мужчина, который сказал, что он из отдела образования. Расспросили Анну Васильевну о житье-бытье, хотя и без слов было всё очевидно.
– Ну зачем же сразу в Москву писать! Мы и тут можем всё порешать, – объявили свое заключение.
Короче, после бумажных формальностей Варя вернулась в школу и к своим домашним заботам…

Наблюдательная Варвара понимала, что и в войну люди живут по-разному: одни перебиваются кое-как, другие… Однажды, в летние каникулы, сердобольная соседка предложила ей устроиться на месячишко на подработку. Конечно, в неполные 15 лет на настоящую работу не попасть. А тут всего-то надо было помочь женщине по дому. Хоть немного заработаешь.
И Варя согласилась на… барщину. Иначе она и не называла то, что происходило: целыми днями мыла, чистила, скребла, натирала, стирала. Агриппина Николаевна – женщина властная – не терпела, чтоб подсобница сидела без дела. Домой отпускала только по воскресеньям, предварительно обыскав – не украла ли чего. Зная, как живет Варькина родня, ни разу ни кусочка хлеба не дала. Мол, деньги ведь получишь, и будет с тебя. А жили тут, как в другом государстве. Сын хозяйки, детина лет двадцати, сильно прихрамывал, ходил, опираясь на трость. Варька буквально выпучила глаза, когда летом сорок пятого года увидела его на улице безо всякой подпорки, легко шагающим по тротуару.

Так вот, почти каждый вечер у Агриппины собирались гости. То были люди высокого пошиба. Подолгу сидели за сытным столом, веселились. Когда уже за полночь девочка разделывалась с грязной посудой, полами, из спальни звала страдающая от бессонницы хозяйка. Варя садилась на пол возле кровати и чесала той пятки, пока не раздавалось похрапывание.

Работа в услужении уже закончилась, когда она случайно встретила на улице папиного знакомого. Тот дотошно расспросил ее про жизнь. Помолчав, велел прийти в определенный день и час в магазин ОРС, что недалеко от железнодорожного вокзала, а при встрече объявил, что Варю берут на работу в ларек, муку продавать.
– Под мою ответственность. Ты же не подведешь, в отца ведь…
Прилавок был такой высокий, даже ее рост не выручал. Поэтому сделали деревянную подставку, и Варюха с утра до вечера прыгала между весами и мешками. Да не просто прыгала. Насыпав муку в восьмикилограммовую бадейку, взбиралась с ней на помост, выставляла на весовую платформу, ссыпала в тару покупателя, потом опять – к мешку.
– Дочка, рожать не будешь, – приговаривали бабы в очереди.
Предсказания не сбылись: после войны, в неполные девятнадцать, она вышла замуж за вернувшегося с фронта Анатолия Васильевича Кобзева, родила ему двух дочерей…

Варваре шел 17-й год, и ее юность началась весной сорок пятого, весной Победы. Самым любимым праздником для нее стал этот Великий день. Она помнила его поминутно до конца своей жизни: предрассветную гулкую уличную волну: «Победа, победа, вой­на закончилась, а-а-а-а…», и запруженную людским потоком Ленинскую площадь, и радостный смех вперемешку с плачем, и танцы, танцы допоздна. Вальс, фокстрот, краковяк, полька под гармошку, баян, оркестр. Стройная миловидная девушка ни минуты не стояла в стороне, не один раз обежала всю площадь в танце жизни.
А наутро мать, рассматривая ее единственные босоножки на веревочной подошве, протертые до дыр, ворчала:
– Анчутка, в чем ходить будешь?
…Дом дышал ожиданием хозяина, царило ощущение радости и счастья. И вот в один прекрасный день калитку наконец открыл сержант Панков. Жив, здоров, с посеребренной головой. Поднял на руки Раечку, с явными признаками рахита, остальные дети повисли на нем невесомыми сокровищами.
Неделю спустя Тимофей Михайлович дал старшей дочери поручение: порезать на кусочки ароматное мыло, целых два ящичка. И каждый день она бегала на базар с «трофейным товаром» для обмена: товар – деньги. Чего только не меняли тогда по этой формуле! Ради жизни меняли, а не ради наживы. И по этой формуле Тимофею Михайловичу надо было спасать своих оголодавших больных детей. Будучи сельским мужиком, он знал, что самое лучшее лекарство для них – молоко. Набрав деньжат, отправился в Бондарский район, где можно было купить корову молочной симментальской породы.

И вот с утра до позднего вечера ребятишки, как на посту, сидели у ворот. Ждали возвращения отца. Дом стоял в низине улицы, которая влево и вправо поднималась, словно дужки коромысла.

Варя первой заметила пеструю, ширококостную, тощую корову в клубах пыли. Отец направлял ее хворостинкой к ним под горочку. Из-под пропыленных брюк торчали его босые грязные ноги, болтались серые завязки подштанников. Денег на покупку коровы не хватило, поэтому он доплатил часами и сапогами.
Детвора с радостными криками бросилась навстречу отцу и «кормилице». Впереди бежала прыткая Варвара и повторяла, как детскую считалочку: «Вот и кончилась война, вот и кончилась война!»

Лариса Шмелева

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.