ТИХАЯ БУХТА

– Серёжа! Серёженька! – в который раз доносился сверху до самого берега мамин голос. И каждый раз я звонко откликался:
– Мама, я сейчас!
Детство моё проходит у моря, потому что наш домик стоит над маленькой бухтой, далеко в стороне от курортного посёлка. Ещё один домишко гнездится чуть поодаль от нашего, ближе к горному лесу, так что соседей мы почти не видим. Наверное, мало осталось на земле таких живописных диких уголков, как этот.
Тихая бухта. Здесь даже в семибалльный шторм всегда штиль. Но особенно хорошо тут летом, когда нещадно палит солнце. Что мне, подростку, остаётся делать, как не проводить всё горячее время года на море: то ловлю удочкой рыбу, то ныряю за ракушками, охочусь на крабов, собираю мидий. Я насквозь пропитан морской солью и покрыт тёмным загаром. И чуб выгорел на солнце.
Это моя бухта. Я каждый камень, каждую расщелину в скале над водой и под водой знаю. Каждому валуну название дал. Вон то – «айсберг». А это – «утюжок», потому что на утюг похож. А вон – «горб верблюда». Там – «кит». Дальше виднеется «голова осьминога». Ещё дальше – «плавник дельфина»…
Спуск к морю крутой, но я за миг с закрытыми глазами спущусь. И всегда – ни души! Только я и первозданная природа. Как продрогну от долгого ныряния с маской, трубкой и в ластах, лягу на раскалённый белый камень «пятачок» – круглый и плоский, на монету издали похожий, – и никто не помешает, разве что волна набежит и брызгами достанет.
Иногда я не купаюсь, не ныряю и не ловлю рыбу, а просто сижу или лежу на камне и гляжу на воду, на горизонт, на облака. Это зависит не только от погоды, но и от моего настроения.
И ещё я люблю смотреть, как резвятся дельфины. Я почти всегда чувствую их появление. Бывает, засмотрюсь с камня вниз на подводный мир: на бурые и зелёные водоросли, плавно колышущиеся от течения воды, на креветок, на рыбёшек или на медузу, и вдруг будто подтолкнёт кто-то невидимый и скажет неслышно: «Сейчас дельфин вынырнет», и я всматриваюсь в поверхность моря, жду с волнением. Скоро и вправду стайкой появляются один за другим дельфины.
За все летние сезоны, какие провёл я в бухте, только один раз повезло встретить под водой морского конька. Он так неожиданно появился перед самым стеклом моей маски и так же неожиданно «ускакал», что я не успел хорошо разглядеть его. С тех пор я только и желаю опять увидеть конька, посмотреть, как он движется в воде.
Мне нравится приходить сюда ночью, когда светит яркая луна или мерцают одни только звёзды. Я тогда мечтаю. Например, о том, что у меня впереди будет очень большая, интересная и, конечно же, по-настоящему счастливая жизнь. Если захочу, то купаюсь, особенно когда слишком тепло и невозможно уснуть.
В августе вообще фантастика: ночью вода фосфорится – это светится планктон. Плывёшь и разводишь руками мириады «жемчужинок». Или стоишь по пояс в море и разливаешь по телу сверкающее «серебро» воды. Такое чудо!
В одно летнее утро я, как всегда, отправился к морю. Погода была хорошая, на небе – ни тучки. Солнце ласковое, чайки кружат, весело покрикивая. Водичка что надо – чистая, прозрачная. «Буду купаться, пока мама не позовёт», – решил я.
Спустился к воде почти вприпрыжку. В руках – ласты, маска, трубка. Настроение под стать погоде. Даже насвистываю мелодию популярной песни.
Ныряю, как будто в первый раз, хотя дно мне хорошо знакомо: где какой камень, где волнообразный песочек, где впадины, где рифы. Вот рапана лежит, красивая, большая, да только у меня дома всяких ракушек уже полно. Вот уйма рыбёшек. Работаю ластами чаще, чтоб сквозь серебристую стаю пройти, но рыбки шустро в сторону повернули. А вот крабик ползёт. Увидел меня и тут же зарылся в дно, устроив «дымовую» завесу из песка. Но и он мне не нужен. Я давно охочусь за Усачом. Ещё в начале лета среди нагромождённых на дне камней я обнаружил в расщелине невероятно огромного краба с могучими клешнями и длинными усищами. Лапы толстые, мохнатые. У меня тогда воздуха не хватило, чтобы его достать. Здесь ведь так глубоко! А когда я всплыл, вдохнул и опять нырнул, Усача уже не было.
Потом я много раз нырял, но всё напрасно. И теперь я плыл к тому самому месту, к тем же камням на глубине, без особой надежды увидеть краба.
Мне кажется, что я лечу, словно орёл. Подо мною то густая растительность, будто лес, то песчаная пустыня.
И тут я заметил его, Усача, ещё издали на лысом камне. У меня гулко забилось сердце от волнения. Но я не сразу подплыл к крабу, а опять поднялся на поверхность воды, чтобы вдохнуть воздух, собраться с силами. Ловить крабов не так-то и просто, тем более такого громилу, как этот.
«Только бы опять не исчез», – забеспокоился я. И решительно понёсся вниз. Перед самым лысым камнем замедлил ход и осторожно начал приближаться к усатому. Краб всё равно видел меня и, почуяв неладное, широко раскрыл острые клешни. Я должен был пятернёй быстро ухватить краба за панцирь между большими передними лапами с мощными клешнями, да так, чтобы Усач никак не смог достать мою руку, иначе прокусил бы её до крови.
Несколько раз я пробовал схватить краба. Силы мои иссякали, воздуха не хватало, больно давило в ушах.
Усач двинулся к расщелине. Если он в неё спрячется, то оттуда его уже никак не достать. А мне очень хотелось показать этого краба моим родителям, ведь такого я никогда ещё не ловил.
В самый последний момент, когда невозможно было более находиться под водой, я выбросил вперёд ладонь – пусть краб вцепится в неё клешнями!
Удалось! Я схватил Усача. И начал из последних сил всплывать. Только бы не потерять сознание!
Всё! Я вдохнул жадно спасительный воздух. Победа! Я поднял краба высоко над головой. Невероятно большой! Клешни и лапы настоящего чудовища! Ну и экземпляр! Такого засушить или заспиртовать как экспонат для школьного зооуголка можно. Я был счастлив. Так и плыл к берегу, гребя свободной рукой и радуясь.
Чуть ли не с порога своего дома я крикнул:
– Мама, папа, гляньте, какого я краба поймал!
Усач в моих руках как-то обмяк и уже не пытался проявлять свою силу.
«Надо отпустить этого краба на волю, – подумал я. – Пусть живёт в своей морской стихии – растит новых великанов!»

ЛИВАДИЯ

За высокими окнами царского дворца осенний ветер нервно трепал вечнозелёные деревья и кусты. Шёл противный дождь, и снаружи нельзя было гулять.
Между порывами ветра слышался грозный гул морского прибоя. Полдень был похож на вечер.
Зажжённые люстры источали мягкий желтоватый свет. На гладком, тускло блестевшем паркете в одном из множества залов лежала растянутая длинная полоска красной ситцевой ткани, на которой мой отец белой краской старательно выводил кистью не совсем понятные мне по смыслу слова: «Да здравствует Великая Октябрьская Социалистическая революция!».
Набегавшись по дворцу, я прильнул к окну.
– И царевич тут был, – сказал я. – А теперь мы.
– Какой царевич? – не понял отец.
– Царский сын. Ты ведь рассказывал, – ответил я.
– Да-да, – вспомнил отец, на мгновенье оторвавшись от писанины. И, приподняв голову, добавил: – Потом их всех расстреляли.
Я вздрогнул.
– И принца? – ужаснулся я.
– Всю семью, – ответил отец спокойно.
– А кто их убил? Плохие дяди?
– Ну почему же плохие? Революцию, сынок, делали лучшие люди!
– А царевич был плохой?
– Он был таким же, как ты, как все мальчики.
– Тогда зачем его убили? Почему взрослые не захотели, чтоб он жил?
– Сынок, не отвлекай меня! А то букву пропущу, – попросил отец.
Я вдруг увидел в окне большие круглые глаза, печальное лицо сверстника и отшатнулся. Но это было просто моё отражение. Начал водить пальцем по прохладному потному стеклу, и оно тоскливо заныло.
– Прекрати! Не трогай стекло, – сказал строго отец. – Ещё треснет – не расплатимся.
– Зачем люди живут и умирают?! – произнёс я с горьким чувством отчаяния. – Зачем человек родится, если его могут убить?!
– Человек живёт, чтобы оставить после себя полезный след, – ответил бодро отец.
– Как ты? – спросил я.
– Может быть, и как я. Вырастешь – поймёшь.
– А я знаю, почему убили царя, – начал догадываться я. – Он был очень злой. И он верил в Бога. А ведь Бога нет. Правда, папа?
– Правда.
– Папа, а ты мог бы убить царя? Ты же стрелял на войне во фрицев. Помнишь, ты рассказывал?
– Царя? – отец чуть задумался и ответил: – Если бы приказали, то да.
– И царевича? – вдруг спросил я.
– Царе-е-евича, – повторил медленно отец. – Царевича, пожалуй, нет, не смог бы. Всё-таки ребёнок.
– Если бы и приказали?
– Ну пристал! Я же просил… Иди, сынок, погуляй.
Ветер гудел и гудел неровно. Слышно было, как скрипели деревья, как шумно, нескончаемо лилась по водосточным трубам вода, как дрожали, дребезжа, где-то оконные стёкла и иногда резко хлопала дверь.
Я грустно бродил по безлюдным прохладным залам Ливадийского дворца и думал, что царский сын ходил по тому же паркету, по которому хожу и я, видел те же прекрасные потолки, двери, панели, поднимался по тем же великолепным лестницам, касался руками тех же перил… И конечно же, наблюдал из окна те же горы и море.
Его расстреляли.
«Ну почему? – недоумевал я с болью, с глубоким состраданием. – Зачем?!»
И мне казалось, что цесаревич – это я.

НА ДИКОМ ПЛЯЖЕ

Рассказ

В конце прочитанного мной романа главного героя расстреливают. Военные подводят приговорённого ко рву. Гремит смертельный выстрел.
Я не закрываю книгу. Напротив, раскрываю роман где-то посредине и страницами, испещрёнными мелким типографским шрифтом, накрываю лицо от нещадного летнего солнца.
Почему основные эпизоды жизни героя описаны подробно, а конец скупо? Кто опишет сцену казни так, чтобы больше никто никогда никого не расстреливал?!
Не столько страх самой смерти, сколько невозможность понять тех, кто её вершит, кто считает себя вправе распоряжаться чьей-то жизнью, равно как и тех, кто убивает, не даёт мне расслабиться.
Меня волнует и состояние приговорённого вплоть до последнего его мига. Я представляю себя на месте обречённого, потому что роль палача сразу отвергаю всем своим нутром.
С такими несуразными мыслями, вызванными не только романом, но и всей нынешней нашей жизнью, я лежал на пляже, прожаривая себя на солнце. Кричали чайки, раздавались возгласы немногих купающихся, тех, кто не поленился добраться до этого кусочка живописного берега – всего, пожалуй, что осталось от естественной природы, – да слышался тихий плеск моря.
На пляже, когда невольно наблюдаешь за незнакомыми людьми, начинаешь узнавать с закрытыми глазами на слух, чей голос звучит. Поэтому даже издали я различил голоса приближающихся новых отдыхающих. Словно родничок в жару, цветочек среди бурьяна, обнаружился чистый, нежный голосок девочки лет семи.
– Юленька, осторожно ступай по камням! – сказала мама девочки, сама боясь оступиться и упасть. И уже почти рядом со мной с тревогой произнесла: – Куда же мы это попали?!
Здесь, на пляже, среди высоких камней небольшой компанией расположились нудисты.
Я ответил:
– Вы попали на самый краешек нашей страны.
– Правда, – согласилась женщина, отгораживаясь равнодушным тоном голоса. – Я как-то об этом даже не думала.
Мы почти познакомились, и я решил, что неприлично мне дальше лежать с прикрытым лицом. Сел и приветливо кивнул пришедшим. Молодая женщина оказалась довольно привлекательной.
Она опять бросила взгляд на обнажённую молодёжь, затем прищурилась на горизонт моря, словно выискивая там ответ, оставаться ли здесь или уйти дальше. Всё решила дочка: расстелила лоскуток ткани в тени у камня и уложила спать маленькую пластмассовую куклу.
Я не стал снова пытаться размышлять о насильственной смерти.
Созерцать – вот что остаётся мне, коль уже нечего читать и не с кем толком поговорить. Тем более красота кругом – душа не насытится! Сверху спускается горный сосновый лес. Книзу он переходит в низкорослые деревья и кустарники и заканчивается невысоким пологим обрывом над каменистым берегом. Слева один мыс, справа – другой. А впереди прозрачное зелёно-синее море, чуть выпуклое на горизонте. Если б не одна серая тучка, выглядывающая из-за кромки ультрамариновых гор, то можно было бы считать небо абсолютно чистым. Оно глубокое и светлое от жгучего солнца, медленно поднимающегося к зениту. Яркие камни и ослепительные солнечные зайчики на воде вынуждают надеть затемнённые очки. Теперь мне легче наблюдать непредсказуемый полёт крикливых чаек, провожать взглядом корабли, каждый раз напоминающие о других, не менее прекрасных краях. Изредка можно увидеть резвую стайку дельфинов.
Ещё одна группа появилась на пляже: двое мужчин, женщина и дети – девочка Юлиного возраста и рыжий полноватый мальчик лет двенадцати. Он прибежал первым и беспокойно прокричал:
– Сюда! Я нашёл классное место!
А место это оказалось за пару камней от меня, и через несколько минут стало весьма шумно. Запылал костёр, запахло дымом, шашлыками, вином… Эта бойкая благополучная семейка вместе с дядей Толей приехала на комфортабельной машине. Время от времени дородный папа, или Никоша, как его называла жена, поглядывал в бинокль на свою перламутровую машину-иномарку, оставленную над косогором. При этом он не забывал подглядывать за нудистками, отчего получал ревнивые упрёки жены и насмешки детей.
Мальчик полез в воду, к камням, что у берега, и начал ловить крабов. Он один звенел, заменяя многолюдье городских пляжей:
– Я вижу краба!
Или ещё громче:
– Поймал! Смотрите, все! Пойма-а-ал! – и показывает мелкого крабёнка.
Никоша тоже погрузился в воду у основания каменной глыбы и тут же вытащил из труднодоступной расщелины крупного лохматого краба. Там даже и единоборства никакого не было. А я-то знаю, как нелегко изловить прыткого, сильного обитателя подводного мира. Так же запросто толстяк плотно набил сетку мидиями.
Девочка, которую звали Анжела, подошла к Юле с охапкой кукол и предложила вместе поиграть. У неё были очень дорогие импортные куклы. Анжела принесла ещё миниатюрную кухню, ванну, стиральную машинку, одежду, посуду…
– А вы тоже в санаторий приехали? – спрашивает Юля.
– Нет, мы – дикари, – отвечает Анжела.
– Вы?! – Юля смеётся.
– Ну да. Папа говорит, что те, кто приехал на юг сам по себе, называются дикарями.
– Между прочим, этот пляж тоже дикий, – вмешиваюсь я в разговор. – Мы, местные, так его и называем.
Девочки смеются уже вместе.
Я думаю: уходить или ещё разок окунуться напоследок?
Горизонт затуманился, и туча угрожающе заняла часть небосклона. Даже первая капля вроде бы попала на меня.
Всё-таки я нырнул с берега в воду, чтобы вынырнуть с ракушкой в руке. Но без ласт и маски я едва успел смутно различить под разъедающей глаза солёной водой комочек буро-зелёных водорослей на границе подводных камней и волнистой песчаной пустыни. И, устав, поплыл назад.
Солнце опять стало припекать. Я совсем разленился и ещё долго загорал. Местные редко выбираются на пляж, и этот выходной у моря я решил использовать сполна.
Соседи подались к машине. Признаться, от их острот, анекдотов и прочей пустой болтовни у меня даже голова разболелась.
Юленька огорчилась, что Анжела уходит.
– Хочешь, я подарю тебе Барби? Твоему пупсику необходима мама, – сказала Анжела.
У Юли глаза засияли счастьем.
Я простил уехавшим едкий дым костра и сигарет. Весь тот никчёмный разговор, который довелось выслушать. И все аппетитные запахи, что пришлось стерпеть. И невоспитанного отпрыска, беспрерывно заявлявшего о себе, жаждавшего постоянного внимания взрослых. И даже мусор, оставленный ими после себя.
Юленька ещё немного порадовалась. Наверное, больше всего на свете я люблю улыбки детей. И смех. Когда дети веселы – можно жить, можно переносить невзгоды.
Но на том месте, где недавно стояла машина, вновь заблестел перламутр. «Неужели спохватились мусор за собой убрать? Или забыли что-нибудь на пляже? Может, часы или очки? Такое часто бывает», – подумал я.
Мальчишка, прыгая с камня на камень, подбежал к Юле и вырвал из её слабых рук куклу, бросив, запыхавшись и сопя:
– Это подружка Кена! Она Кену нужна! – И заторопился обратно.
Сначала Юля даже не поняла, что произошло, почему с ней так грубо и несправедливо поступили. Потом горчайшая обида заполнила всё её хрупкое существо и полилась слезами.
Напрасно мама успокаивала дочку. Тогда я наклонился к девочке и пообещал достать ей ракушку. Юля, всхлипывая, согласно кивнула.
Я отплыл от берега, набрал в лёгкие воздух и нырнул. Но под водой, чтобы приберечь силы, я не слишком погружался на дно, стараясь сориентироваться сверху. Я никак не мог увидеть жёлтый лысый камень, в трёх метрах от которого должна была лежать рапана. Всё же нашёл тот камень и, гребя руками, ушёл в глубину. Но и тут мне пришлось поднапрячься, поплавать вдоль дна: всё не попадался на глаза знакомый комочек водорослей. Ещё несколько раз покружил возле лысого камня и наконец заметил то, что искал. Приложил последнее усилие, чтобы добыть рапану… Вдруг почувствовал неладное. Дно качнулось, покосилось, поднялось стеной и начало вращаться вокруг меня.
Я заработал руками и ногами, желая скорее выбраться наверх. Но не мог понять, где находится верх. Суетился, как будто в сетях запутался.
Какая-то сила подняла меня, и я жадно глотнул воздух. Однако и на поверхности воды всё вертелось. Я не знал, куда плыть, не различая ни неба, ни моря, ни земли. «Только бы не утонуть на глазах ребёнка! Только бы не потерять сознание…» – молил я судьбу и продолжал барахтаться. Как будто что-то снова подтолкнуло меня к камню, выступающему далеко от берега, но оказавшемуся поблизости от меня. Затылком я коснулся его, словно опять был кем-то вытолкнут снизу, и, опираясь руками, вполз на спасительный камень спиной.
– Мужчина, вам плохо? – услышал девичий голос.
– Ничего, спасибо… Голова закружилась малость. Уже всё проходит, – ответил я с облегчением.
Я различил склонившуюся надо мной русалку. Длинные белые волосы прикрывали её загорелую оголённую грудь.
– Не вы ли мне помогли? – спросил я, всё больше осознавая, что на самом деле тонул.
– Нет, вы сами, – удивилась девушка.
Мне пришлось уже раз тонуть в детстве. Вернее, не совсем тонуть, а очутиться в пренеприятной ситуации. Во время шторма не только я, такой смельчак, купался. Но очень хотелось выглядеть героем – уплыл дальше всех. Я струсил, когда оказался один на один со стихией, среди огромных волн. Меня то поднимало высоко, и я видел бурлящий пенистый берег, то опускало так, что ни горизонта, ни гор не было видно, только я между гигантскими волнами. Мне стало страшно плыть к берегу – боялся утонуть в водовороте или разбиться о прибрежные камни. Тем временем меня уносило всё дальше в море. Я уже было окончательно отчаялся, хотел кричать, просить о помощи, но вдруг увидел ребят, как ни в чём не бывало подплывающих ко мне. Тогда я и виду не подал, что испугался. Рядом с товарищами страх исчез, и я легко добрался до берега. Но с тех пор мне иногда видится в бреду, когда болею, или просто в кошмарном сне, что я один среди могучих волн…
Не задерживаясь, чтобы не слишком смущать девушку-русалку, я пустился вплавь к берегу. А там девчушечка уже мне улыбалась.
– Ну как, достали? – спросила она, едва я ступил на твердь. Я вспомнил про рапану, которую всё время крепко держал в руке. Разжал перед Юленькой пальцы и сам ахнул: какая ракушка красивая! Умело извлёк из раковины моллюска, освободил от морской растительности и протянул девочке:
– Теперь слушай, как море в ней шумит!
Юля приложила рапану к уху и восторженно засмеялась:
– Правда, шумит! Мама, послушай!
Я обернулся к морю и увидел, как сверкнул на солнце тёмный приветливый плавник дельфина.

Александр ШАЛАМОВ
Известный ялтинский художник и талантливый прозаик, лауреат Чеховского конкурса «Краткость – сестра таланта», член Ялтинского литературного общественного союза «ЯЛОС».