ТРИ СОМА

Хутор Гостиный приютился у слияния двух легендарных рек – Дона и его притока Потудани, в самом сердце чернозёмного Белогорья. В дождливую погоду к нему не добраться – по скользким меловым склонам не пройдёт ни один транспорт, разве только человек своими ногами.
Я бываю на этом хуторе ежегодно, там проживает мой брат с женой Полиной да ещё три-четыре семьи старожилов, таких же людей в возрасте, как и мои родственники. А когда-то в хуторе проживало не менее 400–500 человек. Правда, и сегодня летом наезжает значительное количество отдыхающих, природа здесь не хуже, чем в швейцарских Альпах. Но все отдыхающие не по душе старожилам. Вот свой человек из «столицы» – другое дело, с ним можно развеять наболевшие мысли, вспомнить общее детство.
Одним словом, и на этот раз меня ждали, брат уже оповестил мужиков о моём приезде в родные края. К вечеру на его подворье подошли местные аборигены, Илья Матвеевич и Виктор Николаевич, в прошлом уважаемые люди, а ныне обычные пенсионеры. Но, несмотря на свой почтенный возраст, ещё полные энергии и мыслей.
Разговор начался с воспоминаний о том, какая в прошлом здесь была рыбалка. Со всей округи съезжались сюда рыбаки, и на всех хватало рыбы, да какой! Чехонь и за рыбу не считали, омуты в Дону славились своими сомами.
– Отец был рьяный рыбак, – вспоминает Илья. – Уже после войны однажды приходит с реки и говорит: «Илья, сходи с братом, и прихватите ещё кого-нибудь, вот туда, к берегу, – Илья показывает рукой на Дон, – и заберите трёх сомов». – «Хорошо», – говорю бате. А он: «Что “хорошо»?! Вам там не справиться вдвоём с братом». А брат старше меня, уже сильный мужик. Пошли вдвоём и действительно за раз не управились. Сомы-то были за 50 кг каждый. Как батя с ними справился, до сих пор не пойму. Рыбаки были настоящие. Топором разрубали сомов. Принёс куски на работу, я уже тогда монтёром работал, так ребята за свинину приняли и уплетали за обе щёки. Года-то были голодные, и рыба нас шибко выручала…
Разговор незаметно от воспоминаний «детских и мужицких» шалостей перешёл на нынешние проблемы нашего бытия.
Завечерело. Медленные летние сумерки незаметно надвигались на луга и хутор. Замолчали птицы, устроившись на ночлег. Наступал тот момент, когда солнце, закатившееся за горизонт, посылало свои лучи-отблески и никак не хотело отдавать землю тьме. Был предночной миг тишины, которая не звенела в ушах и, как та тёплая вода, нежно обволакивала всё моё существо. Пришло лёгкое ощущение того, что как будто попал в какое-то сказочное царство.
– Тимофеевич, – прерывает моё блаженство Виктор Николаевич, – расскажи, как там на самом деле живут в Москве. Смотришь телевизор и думаешь, что там сплошной праздник. Артисты упиваются на своих юбилеях, бизнесмены считают отобранные у нас деньги, кто-то строит дворцы, а правительство всем им потакает. А вот как убирают хлеб и доят коров, я что-то давно не видел, козёл тебя задери. А что же едят наши «герои»?
– Что тебе ответить, Виктор Николаевич?.. Едят они «заморскую икру» и пьют импортные вина, а плоды труда своего народа по дешёвке гонят в заморские страны за так называемые откаты. А в Москве тоже живут по-разному. Там хватает всяких, но больше бедных. Их реже показывают по телевизору, ведь принцип старый: «нет нищих – нет и проблем». Знаю одно, хутор Гостиный никогда в «ящик» не попадёт. Ваша патриархальная жизнь никому не интересна. Масштабы не те, да и не укладываетесь вы в нынешнюю жизнь.
– Да, дела, – вздыхает Виктор Николаевич, – раньше крестьян-хуторян больше ценили, хотя на первом месте был гегемон. А где он нынче, тот рабочий класс? Одни чиновники…
У людей, проживших трудную беспокойную жизнь, всегда есть свои взгляды на жизнь прошлую, будущую и, конечно, настоящую. Эти два пенсионера с богатой трудовой биографией, Илья и Виктор, отличаются друг от друга своим темпераментом и взглядами на современную жизнь, но общее в их взглядах одно – раньше порядка было больше и народ что-то значил, а сегодня ты никому не нужен, как та пластиковая бутылка, брошенная в Дон.
Мы все замолчали. Надвигалась ночь. Река и лес на её берегах постепенно таяли, будто удаляясь всё дальше и дальше, и наконец слились в единое целое. Всё стало тёмным, без очертаний, без теней и бликов. Взошла первая звезда, и тишину прорезали трели кузнечиков и прочей ночной живности. Кончился хороший летний трудовой день… Натрудившиеся за день женщины беседовали у тына уже о завтрашних заботах.
Здесь, в нашем маленьком мире, всё стало по-другому, не так, как днём. Свисающие ветки деревьев кажутся большими и очень важными, груши и яблоки на них уже неразличимы, хотя усыпают эти ветви, словно виноградные гроздья. Весь хутор утонул в садах, но, видимо, урожай пропадёт впустую. Другие ветки так высоко, как будто в самом небе, их еле-еле видно. Все близкие к нам предметы приобрели какую-то загадочность. Наступала свежесть после жаркого солнечного дня, когда термометр в тени зашкаливал за 40 градусов, но ничего не предвещало дождя.
Наша беседа длилась уже более трёх часов, но мы не замечали времени. Меня и моих собеседников волновали одни и те же вопросы: как будем жить дальше? Болтовня, по-местному «брехня», со страниц газет не давала ответов на эти вопросы, и народ стремится ответить на волнующие его вопросы сам.
– Вот ты говоришь, Тимофеевич, что в столице есть всё. А давно ли был 1933 год, потом послевоенный 1946 год, когда ребятишки бегали голодные, а мы, повзрослее, тоже были несытые. Набивали животы тыквою и повторяли каламбур «Захочешь есть – тыква есть!». К лебедовым пышкам-лепёшкам и блинам из желудей прикладывали особую говорушку:

Здравствуй, пышка-лебеда!
С молоком ты не беда.
Рыбка тоже хороша,
Если поймана она!

И ведь ни на что не жаловались, верили в будущее и трудились от мала до велика… А сейчас вроде всё есть для жизни, а каждый ноет: денег не хватает! Да разве жизнь в одних деньгах?! Мы страну собирали, а нынешние «деятели» её распродают, главный их идол – деньги, а это гораздо хуже, чем то, что мы верили в Сталина.
– Тебя бы в президенты, – вступает Илья, – ты бы, Витяха, порядок навёл!
– Эх-хе-хе! Чего ж теперь… после драки кулаками махать, – вздыхает Виктор Николаевич. – Прошла она, жизнь-то. И прошла, скажу вам, совсем не так уж плохо, если бы… Э-э! Не надо. – Он отмахивается от каких-то воспоминаний, как от мухи-осы. – Полжизни в механизаторах: то трактор, то комбайн, то мастерские, шесть лет на войне. Скажете, плохо? Со стороны не очень, а по мне – дай Бог каждому. Ценили и меня.
– Каждому своё, – как бы подытоживая разговор, говорю я.
– Вот ты говоришь, каждому своё, – продолжает мою мысль Илья, – а ведь Витяха прав. Каждый мог бы «быть», но ведь кому-то надо было и хлеб делать, и воевать. Нет, Тимофеевич, что ни говори, а наше поколение удачливее нынешнего. Мы Родину обогащали и защищали…
– Ну ты уж защитник! – подзадоривая Илью, шутливо говорит Виктор.
– Не скажи, – не без обиды продолжает Илья. – Я, конечно, не ты, но ведь не виноват, что тебе всё досталось: и до Берлина дойти, и друзей многих похоронить. Но ведь и я там служил, правда, уже после войны. Но то, что нам здесь пришлось пережить в 1942–1943 годах, мало кто знает. Если разобраться, то и нас надо причислить к защитникам Сталинграда.
– Ты не первый об этом говоришь, – перебиваю я Илью. – Твой глас «снизу» подхватывают учёные: «Сталинград на Верхнем Дону» – назвал сражение за Воронеж военный историк В. П. Морозов.
– Это что-то новое, – удивляется мой брат.
– Да ты, Толян, тогда совсем мал был. Пять лет – золотой возраст, всё воспринимаешь и ничего не помнишь. Как ангел. А мне было тринадцать, по сельским меркам – мужик.
– Илья прав, – перебиваю я беззлобный спор мужиков. – Я немного старше Анатолия, но помню и немцев, и мадьяр, и даже итальянцев с перьями на шляпах того страшного времени. Кстати, разгром итало-венгерских войск на Воронежской земле зимой 1942/43 года и, в частности, в тех местах, где мы находимся, способствовал ослаблению и распаду блока фашистских государств. Здесь прекратила своё существование 8-я итальянская армия. Да и сравнение со Сталинградом не лишено смысла, ведь Сталинградская битва и Воронежско-Косторненская наступательная операция закончились в один день 2 февраля 1943 года, да и потери противника в этих двух операциях сопоставимы: в Сталинградском котле в плен попала 91 тысяча вражеских солдат и офицеров, в Острогожско-Россошанской немного меньше – 86 тысяч…
– Я не знаток учёных книжек, но то, что было страшно тогда в этих местах, помню хорошо, – перебивает меня Илья. – Война – это гиблое дело. Возьми Чечню, сколько лет уже прошло, а всё ещё никак не наладится жизнь. Каждый день гибнут наши солдаты. А за что? Да и последствия той большой войны сказываются до сих пор. Вот недавно в Урыве был страшный взрыв склада снарядов, оставшихся с тех времён. Здесь ведь была линия обороны Дона. А прошло более 65 лет…
– Оборону на Дону в районе Коротояка немцы сумели преодолеть с трудом, – говорю я.
– Не то слово, – поддерживает меня Илья, – нас тогда сплошные бомбёжки в течение двух недель загнали в ямы и подвалы. Десятки «мессеров» прямо-таки выжигали каждого нашего бойца, но они стояли насмерть… Но я хочу вспомнить другое, когда наши наступали, а немец огрызался и был ещё достаточно силён.
Была зима 1943 года. Теперь наши форсировали Дон по льду. Немцы укрепились на взгорье, а наши наступали с пологого берега. Мы уже осмелели и повылазили из своих погребов.
В один день как-то затихло. Мы, пацаны, бросились собирать «трофеи» и наткнулись на двенадцать наших бойцов в белых маскхалатах, которые как шли цепочкой, так и полегли. Видно, их с самолёта всех прошило пулемётной очередью. У них не было документов, возможно, это была разведгруппа, А наши в пылу наступления уже и забыли про них. Мы позвали баб и захоронили их по-христиански, поставили крест. Вон в том месте, – Илья показал рукой в сторону взгорий, но ночь уже вступила в свои права и определить, куда он показывал, было трудно. – Потом времена были разные – кресты упали, могильные бугры сровнялись, а память осталась…
– Только через 60 лет дождались достойной оценки тех событий. Например, бывший начальник Генерального штаба генерал армии Ю. Н. Балуевский сказал: «…Воронежская земля явилась местом крупных сражений, сыгравших важную роль в достижении коренного перелома в ходе Великой Отечественной и всей Второй мировой войны».
– Да, большое видится издалека, – подтверждает Илья. – А вот местные бонзы как-то мало внимания уделяют героическому прошлому своего края. Или вообще не знают истории, или их только Ярослав на купюре и интересует! Как-то услышал, что всякие организации ищут безымянных солдат той войны, хоронят или перезахоранивают наших ребят по чести. Написал в военкомат, приехал какой-то чин, спрашивает: «Дед, а где эта могила?» – «Да вот была в этом месте». – «А где точно?» Если бы я знал точно… Местность помню, а точно – это уже надо искать. Да мы бы и сами поискали, но в хуторе мужиков не осталось…
– Илья Матвеевич, – спрашиваю я, – наверное, не так просто ты рассказываешь эту историю?
– Ты прав, Тимофеевич. Понимаешь, душа мается. Возможно, у этих парней остались потомки, а они для них до сих пор числятся «без вести пропавшими». Какие страшные слова. Может, напишешь об этом в газету, что есть у хутора Гостиный, который в Воронежском краю, безымянное захоронение воинов Великой Отечественной? Кто-то и обратит внимание. А я, Илья Подставкин, тем добрым людям помогу в этом. Не выходят из памяти те парни, ведь не в бандитской разборке они погибли, а защищая Родину!
– Илья, не писатель я. Да и к писателям-журналистам сегодня не очень прислушиваются, хотя они и много поднимают нужных вопросов. Одним словом, свобода слова: болтай что хочешь – а кто тебя слушает, вот вопрос! Властям всё по барабану! Ничего не обещаю, я не депутат, а вот твой рассказ запал мне в душу, ведь и я эту землю чту всегда, она моя малая родина.
На такой вот ноте закончилась наша мужицкая вечеринка. На небе уже вовсю светила луна, деревья приобрели свой натуральный вид, стали даже видны яблоки и груши. С юга на горизонте выпучивала мрачная гора тучи, закрывая ясный лик луны. Где-то там, вдали, вспыхивали молнии. Глухо зарокотал гром, тихо-тихо, будто в глубине земли.
– Сухой гром… Но пора и расходиться, – сказал Виктор Николаевич по праву старшего. – Завтра опять будет жаркий день!
– А что до сомов, так давно их в нашем Дону не найти, разве в газетах пугают сомами-людоедами. Но это уж фантазии, как и вся нынешняя жизнь, – подвёл итог нашим посиделкам Илья Матвеевич.

Вадим КУЛИНЧЕНКО
Хутор Гостиный Воронежской области – посёлок Купавна Московской области.

Р. S. Рассказ написан в 2004 году, уже нет в живых Виктора Николаевича, совсем плох Илья, но жизнь продолжается не в лучшем русле… В сокращённом виде рассказ был напечатан в 2005 году в тонком журнале «Патриот». Остальные отказались. Да, кузен умер от инсульта, не пережив событий на Донбассе, которому он отдал лучшие годы своей жизни, да и дочь с внуком остались там, под обстрелами. Но что изменилось в жизни моих земляков? Жить стало хуже, и только ещё малая надежда теплится у них – может, станет получше?! Сегодня, обнаружив рассказ в своих архивах, решил повторить попытку, ведь в нашей жизни ничего не изменилось.
Май 2021 года

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.