Ты взойди, солнце красное
Ты взойди, солнце красное,
Солнце красное, солнце красное,
Освети ты Волгу-матушку,
Волгу-матушку, Волгу-матушку,
Обогрей нас, добрых молодцев…
Страх. Всепоглощающий ужас охватил Ваньку. Он стоял как поражённый громом и моргал не переставая, стараясь сдержать сами собой наворачивающиеся слёзы. От пережитого страха мальчик не разбирал слов. Ваня увидел страх своих сестёр и брата, а няня Акулина с паническим ужасом на лице беспрестанно крестилась. Отец же спокойно стоял у стола и внимательно вслушивался в слова и музыку, доносящуюся из тёмно-зелёной трубы.
Наступила звенящая тишина. Оцепенение присутствующих в комнате спадало, и чувства стали сами возвращаться к мальчику. Приятное тепло весеннего солнышка, запах ландыша и сирени, а в последнюю очередь вернулся слух, и в комнату певуче ворвался колокольный звон находящейся в другом конце улицы церкви.
Ваня с удивлением заметил, что они давно не одни в комнате, в дверях и вжимаясь в стены робко стояли соседи-односельчане, а в окна с любопытством, раскрыв рты заглядывали молодые парни и девушки.
– Ну, Ирина Филатьевна! Теперь ждите! Приближается конец света! – нарушил всеобщее молчание крестьянин-сосед Егор Чивилёв, отличавшийся особой набожностью и добрым характером, за что был любим детворой.
Никто не стал с ним спорить, и отец, с задумчивым видом перевернув пластинку, закрутил ручку таинственного ящика. Все присутствующие замерли в ожидании чуда. В трубе зашипело, и сильный голос запел: «Эх, дубинушка ухнем!» К концу песни мальчик привык к звуку, доносящемуся из трубы, и, обогнув стол, на котором возвышался граммофон, подбежал к окну.
Вокруг ограды стояло много односельчан, причём люди стекались со всех улиц к дому Куниных. Бабы и мужики пытались пробраться к самим окнам, с целью получше рассмотреть «чёртов ящик», откуда, по всеобщему мнению, изрыгался голос сатаны.
– Да, Игнатий Васильевич. Наша матушка-Русь бунтует. Не к добру это – сам хор Императорского театра! – поднял вверх указательный палец урядник Митрофанов, обращаясь к Ваниному отцу, – вместе с Фёдором Ивановичем Шаляпиным! «Дубинушку» завели! Не к добру. Как пить дать, не к добру! – стал повторять Митрофанов, поглаживая рыжую бороду и хлопая по плечу хозяина дома.
Оцепенение у людей спадало. На улице стал нарастать гул. Осмелев, молодёжь стала задорно кричать:
– Игнатий Васильевич! Повторите «Дубинушку»! Повторите… Повторите…
Но сам Игнатий Васильевич, долго перебирая пластинки, выбрал другую, и Ваня услышал:
Чуют правду!
Смерть близка!
Мне не страшна она…
– Ария Сусанина, – пояснил отец, разводя в стороны руки.
Окружающие понимающе закивали, стали переговариваться между собой и сошлись к общему мнению, что «вещь не так сильна».
Народ не отходил от дома Куниных до самого вечера, и его отец устало выполнял просьбы односельчан, заводя то одну, то другую пластинку.
Особую всенародную любовь и чувства вызвала песня «Разлука». Неожиданно для всех, когда хор с хорошо поставленными, стройными голосами затянул: «Разлука ты, разлука, чужая сторона…», Егор Чивилёв зарыдал и залился слезами, что вызвало недоумение у большинства окружающих, а у молодёжи смех. С тех пор этого беззлобного мужичка так и прозвали Разлукой.
– Эй, Разлука! Выходи на двор навоз ковырять… – звали Чивилёва не раз мужики.
Так впервые, будучи ребёнком, Иван Кунин познал голос Шаляпина и перевернул своё представление об окружающем мире.
Изменил данный памятный день и жизнь в семье Куниных. У Игнатия Васильевича, попечителя местного прихода, начались осложнения с местным духовенством. Настоятель сельского храма Дмитрия Солонского протоиерей Александр категорически отказался служить молебны в доме Куниных, заявив, что «верующий, православный человек» совершает кощунство над религией, «играя на граммофоне».
Видя, что и это не останавливает упрямого прихожанина, протоиерей публично составил запрос правящему архиерею в Тамбовскую епархию по отношению православных к граммофону.
Время шло, все ждали ответа. Но в итоге всё было спущено на тормозах. Конфликт затих сам собой. Священник стал постепенно посещать дом зажиточных прихожан Куниных, о письме-запросе постарались забыть все. Ответа на запрос так никто и не узнал.
А Игнатий Васильевич, к тому времени купец первой гильдии, возглавил церковный приход и был избран церковным старостой.
* * *
Голос же Фёдора Шаляпина продолжал сопровождать Ивана Кунина по жизни. Особенно запомнился случай в период его отрочества, когда умер всеми жалованный церковный дьякон. Прихожане стали просить отца Игнатия Васильевича Кунина отправиться в епархию и привезти из неё нового дьякона. На радость Ивана, отец взял его с собой, и он увидел губернский город.
Мальчик был глубоко впечатлён тёплым приёмом правящего архиерея. После же того, как были соблюдены все условности, Игнатий Васильевич изложил причину приезда. Внимательно выслушав его, епископ Тамбовский Кирилл спросил:
– Вы остановились в гостинице Новосильцевых? – И после утвердительного ответа предложил: – Так как ваш приход богатый, то завтра утром я пришлю вам трёх-четырёх дьяконов с сильными голосами. Послушайте их, и выбор будет за вами.
Следующим утром в номер, в котором квартировали Кунины, пришли пять человек. Началось диковинное представление. Иван наблюдал, как его отец, важно восседая в мягком кресле, «снимал пробу» с каждого явившегося, а щупленькие на вид люди становились в угол и пытались голосить многолетие. Игнатий Васильевич хмурился после каждой «пробы», а выслушав последнего, заявил:
– Сожалею сильно, никто из вас не подходит. В наш приход поедет дьякон только с шаляпинским голосом.
Иван озадаченно смотрел, как, торопясь и тесня друг друга, уходили претенденты. Отец же был совершенно спокоен и, сев за стол, стал что-то писать на листе бумаги. После чего, вызвав посыльного, отправил запечатанный конверт епископу Кириллу. Повернувшись к сыну, заявил:
– Нет здесь Шаляпина. Поехали, Ванька, домой, даст Бог, к вечеру вернёмся.
Через три дня Ивану стала понятна причина спокойствия отца. В приход прислали дьякона, от голоса которого в храме колыхались хоругви, а прихожане набожно крестились. Так в селе появился свой Шаляпин.
* * *
Когда пришло время, отец направил Ивана учиться на коммерческие курсы Езерского в Санкт-Петербург. Опекать молодого слушателя поручили родному дяде курсиста, младшему брату матери – Максиму Филатьевичу, который работал директором фирмы Игнатия Васильевича Кунина и жил на Фонтанке. Как оказалось, дядя Максим был «стопроцентным шаляпинистом». Иван жил в доме дяди и очень часто слушал восторженные возгласы о своём кумире ярого поклонника, который буквально бредил всем, что было связано с именем Шаляпина. И не раз повторял, что вот окончит Иван Игнатьевич курсы с отличием, и они вместе пойдут наслаждаться голосом «моднаго артиста».
Конечно не этот стимул, а личная настойчивость деревенского парня помогла окончить коммерческие курсы с похвальным листом, и довольный Максим Филатьевич размахивал перед носом племянника двумя билетами и беспрестанно повторял:
– По 15 целковых! Представь, это 30 целковых в руках моих.
Собирались основательно. Иван в первый раз примерил котелок, одёрнул хорошо сидящий смокинг с крахмальной рубашкой, покрутил в разные стороны головой, потирая шею о высокий стоячий воротничок. Ох уж этот воротничок, он мучил модника весь вечер, и, поняв его коварство, Иван в отчаянии проклинал «достижения культуры» и «столичные традиции». Два противоречивых чувства боролись в начинающем меломане – желание познать неведомое и сильный страх за свой слух, так как он был наслышан о «небывалой мощности шаляпинского голоса».
– Если от голоса Шаляпина дрожат стены и лопаются стёкла в окнах, то что же может быть с ухом человека? – раз за разом, всё больше пугаясь, спрашивал сам себя Иван и в итоге, не удержавшись, на всякий случай заткнул уши ватой, с тревожным сердцем поехал на концерт.
Начался концерт. Человек на сцене запел. Иван, застывши, слушал исполнителя. Спустя пять минут он осторожно вынул вату из одного уха. Прислушался. Вынул из второго. И… не оглох.
От неожиданности юноша был потрясён.
Был раздавлен и разочарован.
«Люди годами хвастались именем Шаляпина, говорили о нём при каждом удобном и неудобном случае, и вот я слушаю заурядную арию», – думал с грустью начинающий меломан, наблюдая за происходящим на сцене.
Так Иван Кунин впервые вживую познакомился с певческим искусством и получил разочарование. Сила голоса оставила его равнодушным. Ах, сколько поклонников его настраивали на грандиозное в смысле силы голоса творчество. И вот теперь он сидел в зале и спокойно слушал его без ваты и без особого впечатления.
Только спустя годы Иван осознал, что его разочарование было связано с настроем: он ожидал оглушения слуха, и никто не настроил его на понимание художественного исполнения, не подготовил к нему. Из тысячи поклонников только единицы могли толком объяснить правильно, в чём заключается гениальность игры Шаляпина. Как и, главное, почему он исполняет ту или иную роль? Какова же его артистичная индивидуальность? Что же именно поражает и захватывает в том или ином созданном им историческом образе? И наконец, каковы особенности его вокального мастерства?
* * *
Спустя два года шестнадцатилетний Иван смотрел «Фауста» в Оперном народном доме. Случилось непостижимое. Появление Шаляпина-Мефистофеля и дальнейшая его игра произвели на него удручающее впечатление. В момент же арии «На земле весь род людской» юноша выскочил из зала, вылетел на улицу и долго ходил по набережной Невы, пытаясь понять охватившие его чувства.
Шаляпин-Мефистофель напугал Ивана, он осознал, что ему было неприятно смотреть в его ужасные, дьявольские глаза. Мысленно перебирал все рассказы своей няни Акулины и её матери Матрёны о чёрте и его прислужниках. Потрясённому Ивану непреодолимо захотелось поговорить с Шаляпиным и непременно ещё раз посмотреть в демонические глаза. И, сделав некоторое усилие над собой, он возвратился к Народному дому и стал ожидать выхода артиста.
Сначала шумно вышла толпа людей. Юноша старался вглядеться в каждого выходящего, но прошли все, а демонического взгляда он не увидел. Минуло довольно много времени, и из здания вышли трое мужчин. Чисто интуитивно подойдя к ним, Кунин представился и попросил выслушать его. Мужчины, среди которых Иван, к своей радости, узнал Фёдора Ивановича Шаляпина, торопились, но предложили молодому человеку изложить суть дела.
К своему удивлению, ничего демонического в облике великого русского певца Иван и близко не заметил. Всего около пяти минут получил он для разговора, в ходе которых успел выпалить Шаляпину, как сильно тот его испугал, чем вызвал весёлый смех Фёдора Ивановича, который задорно хохотал над словами впечатлительного юноши. Внезапно же остановившись, уже серьёзным тоном постарался объяснить неопытному поклоннику смысл образов Мефистофеля и Фауста.
А дальше была бессонная ночь Ивана Кунина, который раз за разом прокручивал в мозгу эту пятиминутную встречу, раздумывая над каждым словом мэтра. Особое впечатление произвела на него краткость и яркость речи Шаляпина, и пришло осознание собственной безграмотности и ущербности. Под утро пришла мысль о необходимости совершенствоваться и изучать психоанализ.
Позднее, помогая отцу и вращаясь в обществе столичных купцов и чиновников, Иван порой слышал такие слова:
– О-о-о, Шаляпин – это си-и-и-и-ила! Это ба-а-альшой гений! Шаляпину нет равного артиста во всём свете! Шаляпин хорошо изображает! Шаляпин такой де-е-етина, что он может сыграть и царя, и мужика, и маркиза, и самого чёрта…
Все эти шаблонные, трафаретные определения обывателей со временем стали раздражать молодого Кунина, но понимание собственной неподготовленности сдерживало юношу от высказывания собственного мнения. В беседах с писателями и критиками Иван начал серьёзно осознавать образы Мефистофеля и Бориса Годунова и всё больше любить и понимать Шаляпина.
* * *
Пятиминутная встреча Ивана Кунина с Фёдором Шаляпиным перевернула жизнь первого. Увлёкшись музыкой, театром и кино, довольно быстро молодой человек стал своим среди артистов оперы, драмы, балета и русского кино. Но одновременно с этим почувствовал глубокое, какое-то органическое отвращение к коммерческой деятельности. Продолжая по инерции работать в фирме отца и не переставая уважать московское и петербургское купечество, сам становиться купцом категорически отказывался. Стал ненавидеть и презирать биржу, счета, товарооборот и сметы. Возникло страстное желание приобщиться к артистической среде или стать журналистом.
Видя ненормальное увлечение сына, Игнатий Васильевич Кунин отозвал его в родное село и поставил вопрос о женитьбе отпрыска на единственной дочери харьковского купца. Иван же, не дожидаясь свадьбы, прихватив 3000 рублей, бежал из родительского дома в Москву, с мечтой профессионально заняться театральным делом.
Так Иван стал антрепренёром. Первым делом заказал у сапожника штиблеты со скрипом, «чтобы артисты знали, что хозяин идёт…» Поехал в бюро Рассохиной, где и подписал контракт на летний сезон в Звенигороде с драматическим артистом и режиссёром Григорием Креоловым, который на все прихваченные из родительского дома деньги тут же создал труппу из известных театральных актёров.
Началась театральная деятельность Ивана Кунина. И произошла очередная встреча с Фёдором Шаляпиным.
Однажды воскресным днём Кунин гулял с артисткой Лялиной по чудесному звенигородскому лесу. Стоял жаркий август, но в лесу хорошо и легко дышалось. Дойдя до стен монастыря, молодые люди увидели Шаляпина, поедающего просфоры со сливками. Иван представился, напомнил о встрече около Народного дома, и сам собой завязался разговор, который продолжился во время совместной прогулки по тропинкам старого леса.
Иван не знал Шаляпина как человека. Часто слышал о «несуразностях» его «бешеного характера». Рисовали Фёдора Ивановича человеком без принципов, придирчивым, скандальным, «нечутким к меньшим братьям», спорщиком с режиссёрами, дирижёрами, композиторами и художниками. Говорили о том, что он «ладит с пролетариатом и льстит монарху», избивает хористов, пьёт, как «разбойник с Волги». Обо всём этом Кунин и рассказал Шаляпину во время совместной прогулки. Обо всём, что говорили о знаменитом басе его сослуживцы по сцене.
Шаляпин весело и долго смеялся над наивными обвинениями и очень забавно рассказывал, как и почему о нём так судит «широкая публика». Иван был приятно разочарован в своих представлениях о великом артисте, и оказалось, что Шаляпин-человек оказался не хуже Шаляпина-артиста.
* * *
Звенигород был и остаётся маленьким городком, и, конечно, выступления театральной труппы не могли покрыть затрат на её содержание. Новоиспечённый антрепренёр Кунин довольно скоро прочувствовал на себе жизнь за кулисами, со всей её богемной беспорядочностью, завистью и пафосом, вечной встревоженностью и нервным напряжением. Иван познал «тайны театра», его искусственность и вздыбленный пафос, стихию актёрской борьбы, низменный эгоизм режиссёра – всё это стало вызывать чувство мучительной тошноты. А бешеность актёров, их загадочная легкомысленность и необъяснимая темпераментность быстро уничтожили последние надежды на дальнейшее занятие любимым театральным делом.
Полным крахом для Ивана стало то, что деньги, тайно взятые у отца, неожиданно к концу театрального сезона закончились, и его окутал страх и чувство безнадёжности. Вернуться в дом отца было нестерпимо стыдно, а жить так дальше невозможно.
Мысли о самоубийстве всё больше приходили к Ивану Кунину, и неминуемая развязка должна была наступить. И она наступила, когда Иван сидел на краю обрыва и рыдал. Он окончательно запутался со своими артистами и дальнейшего существования на земле не видел.
Неожиданно для себя мужчина услышал знакомый голос:
– В чём дело? Почему вы ревёте?
Это был Фёдор Иванович Шаляпин, и Иван, бросившись к нему, стал рассказывать о своих театральных неудачах, что семь суток ничего толком не ел и не хочет дальше жить.
Внимательно выслушав его, Шаляпин отстранил и сел на край обрыва, Иван пристроился рядом.
– Другой раз не занимайтесь не своим делом. Возвращайтесь в дом к отцу и становитесь достойным купцом, – назидательно произнёс Шаляпин и задумчиво продолжил: – Роль купечества в сегодняшней России огромна. И именно сегодня, как никогда, русская промышленность нуждается в энергичных предпринимателях.
Его слова были настолько убедительны, что Иван забыл мысль о самоубийстве, и мужчины начали обдумывать его планы на будущую жизнь.
Первым делом необходимо было достойно провести ликвидацию звенигородской антрепризы. И Шаляпин не остался сторонним советчиком, а когда у Ивана возникла «спекулятивная мысль» привлечь в качестве рекламы для последнего спектакля присутствие в зале Шаляпина, тот согласился и обещал подыграть неудавшемуся театральному деятелю.
В итоге была поставлена пьеса «Без вины виноватые», Незнамова играл Креолов, а Кунин бегал по всему Звенигороду и всячески распространял слухи, что на спектакле будет «сам Шаляпин». Уже за три дня до спектакля на театральной кассе висела табличка «Все билеты проданы».
Вырученные от спектакля деньги помогли Ивану Кунину оплатить долги, рассчитаться с артистами и с достоинством закончить неудавшуюся карьеру антрепренёра. Он без денег, но с лёгким сердцем вернулся к отцу, который его принял, простил и направил в Петроград заниматься делами филиала.
Через год свершилась революция и взошло «солнце красное», а «Дубинушка», которую затянули в начале века Фёдор Шаляпин и Императорский хор, раскидала многих русских по миру. Сам Фёдор Иванович Шаляпин нашёл свой последний приют в Париже, а Иван Игнатьевич Кунин – в далёком Парагвае
Анатолий ТРУБА
