Покровитель космонавтов

Истина тогда ликует, когда за неё умирают.

11 июня 2015 года. Караганда. В международном аэропорту Сарыарка проходит встреча благополучно вернувшихся на Землю членов экипажа 42/43-й экспедиции Международной космической станции (МКС).
Российского космонавта Антона Шкаплерова, астронавта Европейского космического агентства Саманту Кристофоретти и астронавта NASA Терри Вертса в числе официальных лиц приветствовали клирики Карагандинской епархии – секретарь епархиального управления протоиерей Владимир Фрейганг и благочинный Карагандинского церковного округа протоиерей Александр Угольков.
Антон Шкаплеров передал отцу Владимиру икону с частицей мощей преподобноисповедника Севастиана, старца Карагандинского, с которой космонавты неоднократно облетели земной шар, выполняя программу научно-прикладных исследований. Святыня по благословению епископа Карагандинского и Шахтинского Севастиана пребывала в космосе около полугода.

«Я очень горд тем, что мне выпала честь доставить на МКС мощи святого. Эта икона была со мной 200 суток в моей каюте, она меня оберегала. И сегодняшняя благополучная посадка прошла, я думаю, не без помощи Божией. Да храни нас всех Господь! Я очень счастлив и передаю эту икону, которая сделала вокруг всей Земли более 2 000 витков», – сказал российский космонавт.
Отец Владимир, в свою очередь, отметил, что «в Карагандинской епархии была традиция облетать на самолёте Караганду – освящать город мощами преподобного старца Севастиана. Теперь же эта святыня облетела и весь земной шар. Хотел бы выразить огромную благодарность всем, кто принял участие в осуществлении данной инициативы.
Такая же святыня имеется в храме Преображения Господня в Звёздном городке. Ранее с мощами святого летал в космос россиянин Александр Самокутяев», – добавил священник.
После торжественной церемонии икона была возвращена на своё прежнее место пребывания – во Введенский кафедральный собор города Караганды.
Космос и святой? Такое отношение космонавтов к святому Севастиану не случайно.
Большой вклад в строительство упомянутого выше храма Преображения в Звёздном городке внёс лётчик-космонавт, Герой России Валерий Григорьевич Корзун, который по моему приглашению в 2018 году посетил город Мичуринск и, узнав, что именно здесь в Ильинском храме служил Севастиан Карагандинский, поведал о том, что этот святой особенно почитаем людьми, связавшими свою работу с освоением космоса.
Дело в том, что посадка на Землю космонавтов с международной станции осуществляется в радиусе 100 километров от города Жезказган (Казахстан) и путь поискового отряда из аэропорта пролегает через храм, где находятся мощи Севастиана Карагандинского. И для всех членов экспедиции стало доброй традицией молиться перед мощами святого об успешном выполнении своей миссии и благополучной посадке космонавтов.
Знаменательным стал случай, когда в числе приглашённых на встречу был военный в звании полковника, который осудил людей за их веру, удивившись, что люди, побывавшие в космосе, верят во всякую чушь. Каково же было всеобщее удивление, когда на следующее утро он в пять часов пришёл к членам экспедиции и попросил отвезти его в тот же храм принять таинство крещения. Объяснений у него не попросили.

* * *

Блаженный старец Севастиан (в миру Стефан Васильевич Фомин) родился 28 октября / 10 ноября 1884 года в селе Космодемьяновское Орловской губернии в бедной крестьянской семье. У отца Василия и матери Марфы росло трое сыновей. Стефан был младшим.
В 1888 году, когда Стефану было 4 года, родители отвезли детей в Оптину пустынь к старцу Амвросию, будущий святой хорошо запомнил это посещение и ласковые глаза благодатного старца.
В том же году случилась трагедия – умер отец семейства, а через год и матушка Марфа. Стефан остался сиротой. Его старшему брату Иллариону было в то время 17 лет, и, чтобы справиться с хозяйством и укрепить семью, через год после смерти родителей он женился.
Стефан был привязан к среднему брату Роману за его нежную душу и мягкое сердце. А Роман, служивший примером для мальчика, избрал путь иноческой жизни и в 1892 году упросил Иллариона отвезти его в Оптину пустынь, где был принят послушником в Иоанно-Предтеченский скит.
Стефан хорошо учился, окончил 3-классную приходскую школу. Приходской священник давал читать ему книги. От рождения Стефан был слаб здоровьем и на полевых работах трудился мало, а больше на пастбищах пастухом. Радостным утешением было для него в зимнее, свободное от крестьянской работы время посещать в Оптиной пустыни среднего брата. Эти посещения имели большое духовное влияние на Стефана, и когда он подрос, стал просить Иллариона отпустить его в Оптину пустынь. Но брат, желая, чтобы Стефан помогал ему в ведении хозяйства, не давал разрешения.
В 1908 году в скиту Оптиной пустыни средний брат, Роман Фомин, принял монашеский постриг с именем Рафаил, а 16 декабря 1908 года в монастырском храме во имя преподобной Марии Египетской о. Ксенофонтом был облечён в мантию.
К этому времени окрепла молодая семья старшего брата, и Стефан, утвердившись в своём желании иноческого жития, приезжает к о. Рафаилу в скит Оптиной пустыни, где 3 января 1909 года был принят келейником к старцу Иосифу Оптинскому.
Находясь при старце, Стефан обрёл в нём великого духовного наставника. Впоследствии он часто вспоминал о том времени: «Жили мы (был ещё один келейник) со старцем, как с родным отцом. Вместе с ним молились, вместе кушали, вместе читали или слушали его наставления».
9 мая 1911 года скончался о. Иосиф, и в его келью перешёл старец Нектарий. Это стало утешением для Стефана, который остался при нём келейником и перешёл под его старческое руководство.
При всех своих необычайно высоких духовных дарованиях Стефан был очень болезненным. Болезнь его началась с нервного потрясения от смерти старца Иосифа. У Стефана сделался парез пищевода. Всю жизнь он мог есть только жидкую супообразную пищу: протёртую картошку, запивая её квасом, протёртое яблоко – очень немного, жидкое полусырое яйцо. Иногда спазм схватывал его пищевод, он закашливался и есть уже не мог, оставался голодным. Можно себе представить, как тяжело ему приходилось в лагере, когда кормили селёдкой и не давали воды – по воспоминаниям митрополита Питирима (Нечаева).
Испытания были уготованы Стефану на протяжении всей жизни, так, в Великую субботу, 13 апреля 1913 года, в больнице от туберкулёза лёгких скончался о. Рафаил, будучи за день до смерти пострижен в схиму.
В мятежном 1917 году Стефан принял постриг с именем Севастиан в честь мученика Севастиана (память 18 / 31 декабря). Началось время гонения на Церковь Христову.
В январе 1918 года Оптина пустынь была закрыта. Монастырь стал существовать под видом сельскохозяйственной артели. На его территории был организован музей «Оптина пустынь». Скит тоже перестал существовать, но старец Нектарий оставался жить со своими келейниками в старческой хибарке и продолжал принимать народ.
В 1923 году в конце пятой недели Великого поста в монастыре начала работать ликвидационная комиссия. Церковные службы полностью прекратились. Монахи постепенно выселялись. В этот период о. Севастиан принял рукоположение во иеродиаконы.
В марте того же года был арестован и выслан за пределы губернии старец Нектарий. Первое время он жил в селе Плохино (в 45 верстах от Козельска), затем перебрался в село Холмищи Брянской губернии (в 50 верстах от Козельска). После ареста старца о. Севастиан жил в Козельске вместе с оптинской братией и часто навещал старца в его изгнании.
В 1927 году епископом г. Калуги о. Севастиан был рукоположён в сан иеромонаха.
29 апреля 1928 года последовала кончина старца Нектария. Выполняя благословение старца после его смерти уезжать служить на приход, о. Севастиан уехал сначала в Козельск, потом в Калугу, а затем по ­приглашению ­настоятеля Ильинской церкви города Козлова и благочинного протоиерея Владимира ­Андреевича Нечаева приехал в Козлов и от архиепископа Тамбовского и Козловского Вассиана (Пятницкого) получил назначение в Ильинскую церковь.
В Козлове о. Севастиан служил с 1928 по 1933 год, вплоть до ареста, и вёл активную борьбу с обновленцами. Он поддерживал связь с бывшей в рассеянии братией Оптиной пустыни. В Козлов к о. Севастиану стали съезжаться сёстры по духу. Первыми приехали инокини разорённого Шамординского монастыря Агриппина, Феврония и Варвара, которые остались с батюшкой навсегда, были рядом в годы его заключения в Карлаге и в Караганде жили до самой смерти.
В это время в Козлове проживали и другие иноки и инокини из разорённых монастырей, а также миряне, посещавшие прежде Оптину пустынь.
25 февраля 1933 года о. Севастиана вместе с инокинями Варварой, Агриппиной и Февронией арестовали и отправили в Тамбовское ОГПУ для прохождения следствия. На допросах следователями выявлялись контакты о. Севастиана с едиными по духу людьми, а также его отношение к советской власти. На это батюшка дал прямой ответ: «На все мероприятия

советской власти я смотрю как на гнев Божий, и эта власть есть наказание для людей. Такие взгляды я высказывал среди своих приближённых, а также и среди остальных граждан, с которыми приходилось говорить на эту тему. При этом говорил, что нужно молиться Богу, а также жить в любви, тогда только мы от этого избавимся. Я мало был доволен советской властью за закрытие церквей, монастырей, так как этим уничтожается Православная вера».
2 июня 1933 года заседание тройки ПП ОГПУ по НЧО по внесудебному рассмотрению дел постановило: «Фомина Степана ­Васильевича, обвиняемого по ст. 58-10 УК, заключить в исправтрудлагерь сроком на 7 лет, считая срок с 25/2 1933 г.».
Много позднее батюшка рассказывал о своём пребывании в Тамбовском ОГПУ: «Было у меня такое испытание: когда меня принуждали отречься от Православной веры, то поставили в одной рясе на всю ночь на мороз и стражу приставили. Стража менялась через каждые два часа, а я бессменно стоял на одном месте. Но Матерь Божия опустила на меня такой «шалашик», что мне было в нём тепло. А утром меня повели на допрос и говорят: «Коль ты не отрёкся от Христа, так иди в тюрьму»».
В семилетний срок о. Севастиан был отправлен в Тамбовскую область на лесоповал. Духовные дети узнали место ссылки и, невзирая на дальность расстояния, находили возможность приносить ему передачи, утешать и поддерживать кто чем мог.
Через год о. Севастиан был отправлен в Карагандинский лагерь, в посёлок Долинка, куда прибыл 26 мая 1934 года. Караганда в то время представляла собой сеть разрозненных посёлков, основанных в начале века переселенцами из России. Вокруг на сотни километров тянулась бескрайняя степь, выжженная палящим солнцем летом, а зимой – с бушующими буранами, пронизывающими леденящим ветром всё живое и заметающими снегом по самые крыши ветхие саманные домики.
В начале 30-х годов для освоения целинных земель Центрального Казахстана и разработки Карагандинского угольного бассейна в окрестности Караганды стали свозить «раскулаченные» крестьянские семьи, называемые «спецпереселенцами». Жилищем им служили ямы в степи, покрытые чем угодно, чтобы только можно было в них укрыться от ветра, дождя и снега. Эти жилища спецпереселенцы копали себе сами. Постепенно они стали выстраивать саманные бараки, которые были сырыми и неотапливаемыми. Антисанитарные условия, недостаток хлеба, воды, холод, цинга и разбушевавшийся тиф в период 1931–1933 годов стали причиной массовой гибели людей.
О своём пребывании в лагере батюшка вспоминал, что там били, истязали, требовали одного: отрекись от Бога. Он сказал: «Никогда». Тогда его отправили в барак к уголовникам. «Там, – сказали, – тебя быстро перевоспитают». Можно представить, что делали уголовники с пожилым и слабым священником.
По слабости здоровья батюшку поставили работать хлеборезом, затем сторожем складов в зоне лагеря. В последние годы заключения о. Севастиан был расконвоирован и жил в каптёрке в третьем отделении лагеря, находящемся близ Долинки.
Он возил на быках воду для жителей ЦПО. Бывало, зимой привезёт воду, подойдёт к быку и греет об него окоченевшие руки. Ему вынесут и подарят варежки. А на следующий день он опять приезжает без варежек (подарил кому-нибудь или отобрали) и снова греет руки о быка. Одежда на нём старая, драненькая. Когда по ночам батюшка замерзал, он забирался в ясли к скоту и согревался теплом животных. Местные жители давали ему продукты – пироги, сало. Что мог, он кушал, а сало отвозил заключённым в отделение.
«В заключении я был, – вспоминал батюшка, – а посты не нарушал. Если дадут баланду какую-нибудь с кусочком мяса, я это не ел, менял на лишнюю пайку хлеба».
Сестёр Варвару и Февронию, арестованных с батюшкой, не осудили, а сестру Агриппину отправили на Дальний Восток, где через год её освободили. Она написала батюшке о своём намерении ехать на родину, и он благословил её немедленно приехать в Караганду. В 1936 году она приехала, получила свидание с о. Севастианом, и он предложил ей купить домик в районе Большой Михайловки, поближе к Карлагу, поселиться в нём, а к нему ездить каждое воскресенье на попутной машине.
Спустя два года в Караганду приехали сёстры Феврония и Варвара и купили домик на Нижней улице – амбарик старенький с прогнувшимся потолком. Сёстры познакомились с верующими и стали потихоньку собираться для совместной молитвы. Узнав, что в Долинке находится о. Севастиан, верующие стали помогать ему. В воскресные дни сёстры приезжали к батюшке в отделение. Кроме продуктов и чистого белья они привозили Святые Дары, поручи, епитрахиль. Все вместе выходили в лесок, батюшка причащался сам и сестёр исповедовал и причащал. Заключённые и лагерное начальство полюбили батюшку. Злобу и вражду побеждали любовь и вера, которые были в его сердце. Многих в лагере он привёл к вере в Бога, и не просто к вере, а к вере настоящей. И когда о. Севастиан освобождался, у него в зоне были духовные дети, которые по окончании срока ездили к нему в Михайловку. А много лет спустя, когда открылась в Михайловке церковь, жители Долинского отделения ЦПО поехали туда и узнали в благообразном старце-священнике своего водовоза.
Отец Севастиан был освобождён из лагеря 29 апреля 1939 года, накануне праздника Вознесения Господня. Он пришёл к своим послушницам в крошечный домик в Большой Михайловке. Сёстры работали, батюшка занимался хозяйством. Вместе молились, батюшка тайно служил литургию и ежедневно вычитывал суточный круг богослужений.
Перед войной он приезжал в Тамбовскую область. Духовные чада старца, много лет ­ожидавшие его возвращения из лагерей, надеялись, что он останется с ними в России. Но батюшка, искавший исполнения не своей воли, а предавая себя в волю Божию, прожив неделю в селе Сухотинка, снова возвратился в Караганду, в тот удел, который был назначен ему Божественным промыслом.
Население Караганды в те годы составляли прикреплённые к угольным шахтам с пометкой «навечно» всё те же спецпереселенцы, а также освобождавшиеся со справкой «вечная ссылка в Караганду» бывшие узники Карлага. Более двух третей населения города не имело паспортов. Жили ссыльные в тёмных чуланах, землянках и сарайчиках, и каждые 10 дней они обязаны были отмечаться в комендатурах.
Караганда была голодным городом, особенно плохо с хлебом было в военные и послевоенные годы. О. Севастиан сам ходил в магазин получать хлеб по карточкам. Одевался он как простой старичок, в очень скромный серенький костюмчик. И вот он шёл, занимал очередь. Очередь подходила, его отталкивали, он снова становился в конец очереди, и так не один раз. Люди это заметили и, видя его незлобие и кротость, стали без очереди пропускать батюшку и давать ему хлеб.
В 1944 году был куплен на Западной улице дом побольше. О. Севастиан ходил по дому, всё по-хозяйски оглядывал и говорил, что и как надо переоборудовать. «Да зачем же, батюшка, – возражали сёстры, – не в Казахстане же нам век вековать! Вот кончится война, и поедем с вами на родину». – «Нет, сёстры, – сказал батюшка, – здесь будем жить. Здесь вся жизнь другая и люди другие. Люди здесь душевные, сознательные, хлебнувшие горя. Так что, дорогие мои, будем жить здесь. Здесь больше пользы принесём, здесь наша вторая родина, ведь за десять лет уже и привыкли».
В новом доме на Западной улице была устроена небольшая домовая церковь, где о. Севастиан тайно совершал Божественную литургию.
Однажды о. Севастиан пошёл с монахинями на кладбище, расположенное за посёлком Тихоновка. Посредине кладбища были общие могилы, в которые клали в день по двести покойников-спецпереселенцев, умерших от голода и болезней, и зарывали их без погребения, без насыпи, без крестов. Посмотрев на всё это и обо всём наслушавшись, старец сказал: «Здесь день и ночь, на этих общих могилах мучеников, горят свечи от земли до неба». Старец Севастиан стал молитвенником за всех них.
Со временем жители Михайловки узнали о батюшке и стали приглашать его в свои дома. Несмотря на отсутствие разрешения на совершение треб, о. Севастиан ходил безотказно. Народ в Караганде был верный – не выдадут.
Не только в Михайловке, но и в других районах полюбили батюшку, поверили в силу его молитвы. Со всех краёв в Караганду стали съезжаться духовные чада старца – монашествующие и миряне, ищущие духовного руководства. Ехали из европейской части России, с Украины, из Сибири, с дальних окраин Севера и Средней Азии. Он всех принимал с любовью и помогал устроиться на новом месте.
Известно, что преподобный Серафим Саровский каждого входящего приветствовал словами «Радость моя, Христос воскресе». Старец Севастиан был гораздо сдержаннее, мало говорил, но в нём было удивительное сочетание физической слабости и духовной силы, в которой растворялась любая человеческая боль, любая тревога. Когда смятенный, возмущённый чем-то человек ехал к нему, думая выплеснуть всю свою ярость, всё раздражение, – он успокаивался уже по дороге и, встретившись со старцем, уже объективно излагал ему свой вопрос, а тот спокойно его выслушивал, иногда же, предупреждая волну раздражения, сразу давал ему короткий ответ.
В ноябре 1946 года по благословению старца православные жители Большой Михайловки подали в соответствующие местные органы власти заявление о регистрации религиозной общины. Не добившись на месте положительного результата, верующие неоднократно обращались с ходатайством в Алма-Ату, ездили хлопотать в Москву. Вопреки желанию народа в 1951 году Михайловский молитвенный дом был закрыт.
Только в 1953 году верующие добились разрешения на совершение в Большемихайловском молитвенном доме церковных таинств и обрядов – крещения, отпевания, венчания, исповеди. Теперь к батюшке могло обращаться гораздо большее число людей.
К Большемихайловскому приходу кроме Нового города примыкали районы Мелькомбината, Фёдоровского пласта, Михайловской железнодорожной станции, районы Сарани, Дубовки, 10 кирзаводов, район Новостройки, районы пяти карагандинских угольных разрезов, несколько шахт и прочие (всего около 20 пунктов). А батюшка был один, помогали ему только монахини. При этом, самое главное, литургию батюшка мог служить только тайно, на частных квартирах верующих. И после утомительного трудового дня, после келейной молитвы батюшка в три часа ночи шёл по карагандинским улицам в заранее обусловленный дом, куда по одному, по два собирались православные. По великим праздникам Всенощное бдение служили с часа ночи, а после короткого перерыва совершалась Божественная литургия. Службу заканчивали до рассвета, и так же, по одному, по два, люди расходились по домам.

Хлопоты об открытии храма продолжались. Снова и снова ездил в Москву преданный батюшке человек – Александр Павлович Кривоносов. И привёз наконец в 1955 году исходатайствованный им документ о регистрации религиозной общины в Большой Михайловке.
Начались реконструкционные работы по переоборудованию жилого дома в храмовое здание. Всем руководил о. Севастиан. Были сняты перегородки между стенами, углублён пол, на крыше сооружён голубой купол-луковка. И в 1955 году в день праздника Вознесения Господня была освящена церковь в честь Рождества Пресвятой Богородицы. О. Севастиан был настоятелем этой церкви 11 лет – с 1955 по 1966 год, т. е. до дня своей кончины.
22 декабря 1957 года, в день празднования иконы Божией Матери «Нечаянная радость», архиепископом Петропавловским и Кустанайским Иосифом (Черновым) батюшка был возведён в сан архимандрита и награждён Патриаршей грамотой «За усердное служение Святой Церкви».
В 1964 году ко дню своего ангела о. Севастиан был награждён архиерейским посохом – награда, примеров не имеющая.
Святейший Патриарх Алексий очень желал видеть старца Севастиана и беседовать с ним. Он благословил владыку Питирима (Нечаева) привезти батюшку хотя бы самолётом. Но батюшка был уже слаб и не дал согласия: «Самолётом я не гожусь летать», – ответил старец и остался в Караганде.
В январе 1966 года здоровье о. Севастиана сильно ухудшилось, обострились хронические заболевания. Очень угнетало о. Севастиана то, что ему стало трудно служить литургию – он часто кашлял во время служения, задыхался. Врачи предложили ему утром перед службой делать уколы. Батюшка согласился. После укола и отдыха он мог, хотя и с трудом, идти в храм и служить. Но болезнь прогрессировала, и вскоре он не мог дойти до церкви даже после укола. Мальчики-иподиаконы, послушники батюшки, соорудили лёгкое кресло из алюминиевых трубок и в кресле стали носить о. Севастиана в церковь. Первое время он очень смущался, но потом привык.

Батюшка часто напоминал о смерти, о переходе в вечность. Когда к нему обращались с вопросом: «Как мы будем жить без вас?» – он строго отвечал: «А кто я? Что? Бог был, есть и будет! Кто имеет веру в Бога, тот, хотя за тысячи километров от меня, будет жить и спасётся. А кто, пусть даже и тягается за подол моей рясы, а страха Божия не имеет, не получит спасения».
Наступил Великий пост 1966 года – последний в жизни старца. Первую неделю поста о. Севастиан служил ежедневно, сам читал ясным и чётким голосом Великий покаянный канон преп. Андрея Критского. В воскресенье Торжества православия служил литургию. В эти дни он ни с кем не беседовал, никого не принимал.
10 апреля, в пасхальную ночь, о. Севастиан хотел, чтобы его несли в церковь, но не смог подняться. Все окружавшие его пришли в душевное смятение, но батюшка сказал: «Зачем вы ушли из церкви? Я ещё не умираю. Ещё успею и здесь, и с покойниками похристосоваться. Идите спокойно на службу».
Утром 12 апреля, во вторник Пасхи, о. Севастиан чувствовал себя лучше, дышал свободно. «Надевайте мне сапоги, – сказал он келейнице, – я должен выйти к людям, похристосоваться, чтобы они не печалились, я обещал. Скажу всем главное». Мальчики понесли батюшку в церковь. Он был в мантии, в клобуке. Посидел немного у престола, потом поднялся, вышел в царские врата на амвон. Встал, опираясь на посох, и стал прощаться с народом: «Прощайте, дорогие мои, ухожу я уже. Простите меня, если чем огорчил кого из вас. Ради Христа простите. Я вас за всё прощаю. Жаль, жаль мне вас. Прошу вас об одном, об одном умоляю, одного требую: любите друг друга. Чтобы во всём был мир между вами. Мир и любовь. Если послушаете меня, а я так вас прошу об этом, будете моими чадами. Я недостойный и грешный, но много любви и милости у Господа. На него уповаю. Если удостоит меня Господь светлой своей обители, буду молиться о вас непрестанно. И скажу: «Господи, Господи! Я ведь не один, со мною чада мои. Не могу я войти без них, не могу один находиться в светлой Твоей обители. Они мне поручены Тобою… – и потом тихо, еле слышно: – Я без них не могу»». Сказал, хотел поклониться, но не смог, только наклонил голову. Мальчики подхватили его под руки, повели в алтарь. В храме все плакали.
Вечером того же дня приехал из Кокчетава игумен Димитрий. Келейники позвонили в Алма-Ату владыке Иосифу – спрашивали разрешения, чтобы о. Димитрий постриг батюшку в схиму. Владыка ответил: «Не надо. Завтра из Москвы прилетит владыка Питирим и всё сделает».
В субботу, 16 апреля, в 9 часов утра приехал из аэропорта духовный сын батюшки владыка Питирим (Нечаев). Сразу прошёл к старцу и был поражён его видом. «Таким я его никогда, ни при какой болезни не видел», – сказал он потом окружающим.
Уже после обеда состояние о. Севастиана резко ухудшилось, он просил срочно пригласить к нему владыку Питирима. Пришёл владыка. Батюшка просил его сейчас же приступить к чину пострижения в схиму.
После пострига батюшка говорил очень мало. Удивительно преобразилось его лицо и весь его вид. Он был преисполнен такой благодати, что при взгляде на него трепетала душа и остро ощущалась собственная греховность. Это был величественный старец и уже не здешнего мира житель.
В понедельник вечером на парастас Радоницы о. Севастиана носили в церковь. Он слушал пение, часто крестился. Служил владыка Питирим. Когда пропели «Вечная память», велел нести его домой. После службы беседовал с прилетевшим из Мичуринска о. Иоанном. «Успели вы ко мне приехать, а я успел сегодня похристосоваться со всеми усопшими и помолиться за них. Вот ведь день какой хороший! Сегодня владыка помолился и завтра помолится за всех моих усопших чад. Дожил я до Радоницы. Господь милостив. А усопшим так нужны, так дороги молитвы за них живых. Я за усопших больше всего всегда молился. И вам, о. Иоанн, завещаю: молитесь за усопших больше всего. За всё слава Богу! Слава Богу за всё!»
Утром 19 апреля в 4 часа 45 минут батюшка умер. Был вторник, Радоница.
В 5 часов 30 минут владыка Питирим стал служить панихиду. По окончании панихиды началось облачение. Батюшка был совсем тёплый, лицо спокойное, как живое. У батюшки тела почти нет, одни кости. Обтёрли его оливковым маслом, надели схиму, владыка покрыл его сверху мантией, закрыл клобуком лицо.
Со всех концов Казахстана, Сибири, европейской части России под благодатную сень батюшкиного храма съезжалось духовенство и миряне – духовные чада старца. Священники беспрерывно служили панихиды, пел хор. А люди всё ехали и ехали. От Святейшего Патриарха Алексия I была получена телеграмма: «Выражаю соболезнование прихожанам храма по случаю кончины благодатного старца архимандрита Севастиана. Вашему Преосвященству, Епископу Волоколамскому Питириму, благословляется совершить погребение в Бозе почившего. Патриарх Алексий».
На третий день батюшку хоронили на Михайловском кладбище. На катафалке гроб везли только небольшой отрезок пути до шоссе. Свернув на шоссе, гроб понесли на кладбище на вытянутых вверх руках. Он плыл над огромной толпой народа и был отовсюду виден. Всё движение на шоссе было остановлено, народ шёл сплошной стеной по шоссе и по тротуарам. Окна домов были раскрыты – из них глядели люди. Многие стояли у ворот своих домиков и на скамейках. Хор девушек с пением «Христос воскресе» шёл за гробом. «Христос воскресе», – пела вся многотысячная толпа. Когда процессия проходила мимо цементного завода, весь забор был заполнен сидящими на нём рабочими, и вся смена в запачканных мокрым раствором спецовках высыпала на заводской двор. Сквозь толпу ко гробу пробирались люди, чтобы коснуться его рукой. Многие ушли вперёд и ожидали гроб на кладбище.
Могила для батюшки была вырыта на краю кладбища, а за ней простиралась необъятная казахстанская степь. У могилы отслужили литию, гроб опустили, насыпали могильный холм, поставили крест.
Мощи преподобноисповедника Севастиана были обретены в 1997 году. В августе 2000 года на юбилейном Архиерейском соборе преподобный Севастиан Карагандинский был прославлен в лике святых новомучеников и исповедников Российских.
Интересна история, как спустя без малого полвека, в 2014 году, мощи Севастиана Карагандинского были доставлены в Ильинский храм города Мичуринска. Привёз их туда человек по имени Павел Михайлович Гурба, который родился в Караганде и, почувствовав ситуацию, которая складывалась в союзных республиках в 80-х годах прошлого века, стал выбирать место на территории России для переселения.
Судьба занесла его в город Мичуринск, осмотрев который он почувствовал, что должен остаться, и выбрал это место для проживания. А намного позднее, увидев у родителей фотографию старца Севастиана, узнал, что святой крестил его в Караганде, а его мама, работая строителем, сделала ремонт женщине, прислуживавшей в храме, и в благодарность попросила это фото, которое хранила как икону.
В разговоре же с настоятелем Ильинского храма Павел Михайлович узнал, что Севастиан служил в нём, но, что печально, никак не удаётся получить частичку мощей святого.
Так получилось, что у Павла как раз наметилась поездка в Караганду, и, прихватив с собой письмо-просьбу от священника, он поехал в город, где родился. На удивление всё сложилось очень гладко, и уже через три дня (в мае 2014 года) икона с частицами мощей святого была привезена в Мичуринск и передана в Ильинский храм.

Предсмертные слова старца Севастиана:
«Прошу вас всех об одном: живите в мире. Мир и любовь – это самое главное. Если будете иметь это между собою, то всегда будете иметь в душе радость. Мы сейчас ожидаем наступления праздника Пасхи – спасения души для вечной радости. А как можно достичь её? Только миром, любовью, искренней сердечной молитвой. Ничем не спасёшься, что снаружи тебя, а только тем, чего достигнешь внутри души своей и в сердце, – мирной тишиной и любовью. Чтобы взгляд ваш никогда ни на кого не был косым. Прямо смотрите, с готовностью на всякий добрый ответ, на добрый поступок. Последней просьбой своей прошу вас об этом. И ещё прошу – простите меня».

Анатолий Труба