Чужой век

Босоногим мальчишкой Колотаев-младший ходил с дедом в лес по грибы-ягоды, и там, в тревожном сумраке пущи, шмыгая носом, слушал конопатый пострел побывальщины сивой бороды о леших, присказки о кикиморах, былины о водяных да русалках. Дед мальца  – мирошник, а каждый деревенский слыхал, кто прячется под колесом его мельни и с кем безлунными ночами знается мельник. Уж кому, как не старику-мельнику, доподлинно известно, почему не след шуметь в чащобе. Ярки и безоблачны картины детства, но любое счастье в многострадальном Отечестве недолговечно. К одиннадцатому дню ангела узнал младший Колотаев значение слова «раскулачивание». Пришли суровые люди с бегающими глазами, и вместе с мешками муки ушла жизнь с мельничного двора. Уполномоченный в кожанке, осматривая выпотрошенные дворовые пристройки дедова хозяйства, приметил плачущего мальчонку и велел отправить последыша деревенского «кровопийцы» в город, в сиротский приют, чтобы не вырос подкулачником.
В приёмнике для беспризорников «чуждому элементу», со страху, а может, из классовой зловредности, приспичило записаться под именем приятеля, тоже Андрейки, сродственника деревенской голытьбы, по случаю утопшего в прошлое половодье. С тех времён «кулацкий выкормыш» стал откликаться на фамилию Краснов и числиться уроженцем Самарской губернии, Николаевского уезда, села Кунья-Сарма. Сыном безземельного крестьянина, чья семья вымерла от тифа и голода в строящей социализм стране. Губнаробраз из пролетарской солидарности расстарался для «своего», определил сироту в детский дом в Астрахань. Замечательный город, там тепло, арбузы растут. Ну а дальше – дальше минуло порядочно лет. Жизнь завертела, закружила молодого комсомольца: фабзавуч, работа слесарем на автозаводе-гиганте первых пятилеток. Подошла пора и Краснову, было предписано явиться в военный комиссариат.
Однажды вечером, этак числа 21-го ноября, наш герой разыграл в красном уголке партию в шахматы с закадычным приятелем Серёгой Филипповым, призывавшимся из города Кирова. По-будённовски, направо и налево рубая пешки и разное прочее офицерьё, горе-шахматисты между делом с жаром обсуждали директиву командования округом касательно финского вопроса:
– Обнаглели эти белофинны с их Маннергеймом, – съедая чёрного коня, кипятился кировчанин, – нашёлся на нашу голову главнокомандующий! Он, паршивец… ну, чего репу чешешь? Ходи, что ли! – насел на партнёра Серёга. – Ещё царю прислуживал, и требования трудящихся масс влиться в Страну Советов у этого недорезанного беляка поперёк горла встали. Куда ему, подпевале буржуев, деваться, в Англию с Францией мотать? – Сергей вздохнул, с сожалением наблюдая, как Андрей ликвидирует прорыв его ладьи. – Те тоже хороши, хвост на первую страну трудящихся подымают.
Краснов, отставляя прочь трофейную фигуру, вкрадчиво заметил:
– Товарищ Сталин ему не спустит. – Со значеньем помолчав, политически подкованный красноармеец напомнил: – Твой ход, Серёга.
– Щас, ужо схожу, так схожу! – в азарте вороша чёрный ёжик стриженых волос, соперник пригрозил. – Андрейка, у тебя эта пешка лишняя? Лишняя! Раз, и мы сюда нашего коня поставим, – пристукнув деревянной фигурой о доску, игрок с шиком срубил пехотинца. – В «Правде» писали, – Филиппов, довольный отыгранной пешкой, был не прочь подискутировать, – военный министр Нюкканен в августе манёвры проводил, так их резервисты, представляешь, бегали по лесам с винтовками в цивильных пиджаках.
Краснов рассмеялся:
– Ага, помню! Эту «форму» окрестили по фамилии их премьера. Как его там? – пробуждая память, молодой боец пощёлкал пальцами. – Не выговоришь: Каяндер…
– Каяндерка… – Филиппов с удовольствием помог приятелю вспомнить трудное слово.
– Точно! – веселясь, Андрей хлопнул ладонями по коленям. – Форма образца Каяндера!  – отсмеявшись, он по деревенской привычке махнул ладонью. – Куда им пыжиться, Серёга, против Красной армии!
Отдельный пехотный стрелковый полк, в котором служили срочную два товарища, квартировал не то чтобы на северах, а в одном уютном местечке под Кандалакшей. Климат ещё тот – лето тёплое, дождей мало. Небеса  – бездонная синь. Зимы – просто чудо! Снега много, температура редкий день за пятнадцать-двадцать градусов опускается. Служи себе да радуйся. Полк кадровый, бытовые условия на высоте, харч – санаторный. Добротные, тёплые и сухие казармы полка тянулись в ряд против обширного плаца. Койки рядовых Филиппова и Краснова стояли вместе. Они делили всё поровну, и тумбочку, и тяготы солдатской службы. Ничего не скажешь: друзья!
Горнист своими трелями выдернул друзей из постелей на прохладные крашеные доски пола.
– Рановато для побудки, – Сергей, позёвывая, обратился к соседу, наматывающему портянку. – Похоже, Андрюха, что-то ноне произойдёт.
На плацу выстроилась вся часть. На дощатый помост трибуны поднялись командир и политрук:
– Товарищи красноармейцы! Пришла пора действий. Нужно показать белофиннам нашу решительность поддержать стремление финского народа влиться в дружную семью народов СССР. Через час мы выступаем в сторону государственной границы…
Вот полк, получив боекомплект, походным порядком выдвинулся в палаточный лагерь, разбитый в нескольких километрах от рубежей Страны Советов. Здесь личный состав проинформировали о варварском обстреле белофиннами приграничного посёлка Майнила. Следом зачли приказ наркома, и после очередного ­пламенного выступления политрука 30 ноября начались активные боевые действия.
Взвод друзей оказался на острие наступления полка. Находясь в авангарде, им первыми пришлось вступить в огненный контакт с финскими пограничниками. В предрассветной мгле бойцы под могучее «Ура!» развернулись цепью и шибко-шибко побежали к чёрным баракам, прячущимся за шлагбаумом, выкрашенным в зебру. Их рота набегала на КПП финнов, нахраписто, по-молодецки, пока в потёмках со стороны границы не блеснули первые вспышки выстрелов и вокруг атакующих не засвистели пули. Посвист смерти в наступавшей цепи заставил дрогнуть многих. Не всех. Серёга, к примеру, пригнув голову и отгородившись от пуль штыком, лихо орал во всю мощь лёгких: «Ур-ра-а-а!» и пёр прямиком на вражеский огонь.
У Краснова же, наоборот, разом сбилось дыхание, и он позавидовал другу: «Разве ему не боязно»? Загнанное сердце необстрелянного солдата отчаянно колотилось, и бедолага ощутил, как в глухих потёмках его нутра принимается ворочаться мутившая сознание гадость страха: «Вот сейчас свистнет, и прямиком в грудь». Как назло, к подкашивающимся ногам Краснова валится Юрка из Владимира. Юрка тоже кричит, просто орёт от нестерпимой боли, и с его воплями к молодому бойцу переходит ужас мысли, сковывающий мышцы и сжимающий сердце: «Убьют, непременно убьют!» Юркин крик становится похож на вой, и, подтянув к груди колени, обхватив руками горящий живот, подстреленный крутится на спине. От жалости к самому себе у Андрея задрожали поджилки, и, обмирая, он отчаянно принялся молить: «Может, только ранен?» Хотелось, бросив всё, оглянуться – некогда оглядываться! Нужно не отстать от своих. А тут ещё всякая ерунда комаром нудит в голове: «Ну что сегодня за погода, снег пополам с дождём, грязь, лужи кругом. Наступаешь, брызги летят. А если падать придётся…»
В предрассветном тумане тонут очертания финских строений, меж которых в ватных сумраках мечутся серые тени. Нереальные и оттого таинственно-пугающие. Краснов растерян, его виски выламывает шалеющая кровь. Напирая на кость, она выстукивает азбукой Морзе: «Это они, те, кто изувечил конопатого Юрку!» Из-за угла навстречу робеющему красноармейцу чёртом выскакивает рослый финн. В пылу боя верзила потерял шапку, и его короткая стрижка отливает боевой медью. Андрей видит, как ужасный рыжий финн в упор палит в лучшего подающего их волейбольной команды. Наткнувшись на пулю, воин роняет оружие, его колени подгибаются, и он медленно оседает в слякоть. Убийца люто смотрит на обмершего Андрея, делает несколько быстрых шагов ему навстречу и, целя штыком в живот, с ходу совершает выпад. Атакованному Краснову нечем стрелять. Было дело, он несколько раз бахнул на бегу, и всё! На ходу не больно подёргаешь затвор трясущимися руками. Страх окончательно приморозил ноги Андрея к грязи, сковав бессильем руки. Забыв, чему его учили отцы-командиры, Краснов неловко отмахнулся разряженной винтовкой от первого удара. Финн насел всерьёз, и, сбитый на стылую землю его жёстким плечом, приготовился Андрей умереть. Блестящее остриё вражьего штыка невольно приковывало взгляд жертвы. Закрывая глаза, боец смирился: «Это конец…» Но вместо ожога от острой железки на лицо лежащего брызнуло тёплой кровью и мозговой жидкостью. Торжествующий враг подставил стриженый затылок под приклад Филиппова.
– Эх, растяпа, давай подымайся из лужи, простудишься, – предложил верный товарищ. Грудь Сергея высоко вздымалась, как после тяжёлой работы, а раскрасневшееся довольное лицо покрывали капельки испарины. – Отстанем, посчитают дезертирами.
Так началась ратная служба красноармейца Краснова. На непонятной кровавой схватке гиганта с лилипутом. Неся постоянные потери от наскоков финских лыжников, его полк, опасаясь завязнуть в снегах чистого поля, неуклонно двигался на запад по снежному насту дороги на Суомуссалми. Погода тоже отыгралась на участниках тех событий небывалыми морозами. Палатки плохо держали тепло, и внутри ночевать было ненамного теплей, чем под звёздами. Потом и палаток не стало. 11 декабря лыжники бригады Сииласвуо, набранные из местных жителей, в белых балахонах поверх домашней одежды, рассекли на части подразделения полка и начали планомерно уничтожать группы бойцов, цепляющихся за непригодные позиции. Приказ удерживать продуваемое всеми ветрами поле принёс неисчислимые беды. Ожесточение боёв нарастало. Постоянный огонь снайперов, подвешенных в люльках на деревьях, перестрелки встречного боя, переходящие в рукопашные схватки, холод и голод закалили Андрея в трудностях окружения. Не желая бездействовать, он каждый раз вызывался добровольцем в разведку. Сергей, напротив, растерял былой запал, стал молчалив, глаза на его худом, давно не бритом лице потускнели. Апатия друга беспокоила Андрея, но за стычками с наседавшими со всех сторон лыжниками некогда было поговорить по душам.
Последний раз друзья виделись утром 27 декабря у дороги Суомуссалми – Роата. С южного направления, от Кухмо, уже доносился рокот канонады. В той стороне шло сражение за населённые пункты Симо и Хайя. Северней тоже нарастал звук стрельбы. Там, за сосновым лесом, всё, что осталось от 163-й дивизии, пошло на прорыв окружения. Настал черёд их полку сделать рывок на восток. Вот и команда: «Вперёд!» Поднявшись в полный рост, Краснов, увязая по колено в снегу, попытался добежать до поросшего деревьями пригорка. Как в немом кино, в полной тишине рядом с человеком, барахтавшимся в сугробах, взметнулся фонтан чёрной земли, перемешанной с белым снегом. Разрыв снаряда! Злая сила, желая раскатать его тело в блин, швырнула бойца о ледяную почву. Мало того, что уши заложило – ничего не слышно, только звон до тошноты, рот Краснова оказался полон земли и сосновых иголок. Размазанный по грязному снегу, присыпанный земляным крошевом, задыхающийся от блевотной кислятины горелой взрывчатки Андрей видел лыжников, с финской педантичностью добивающих в поле раненых красноармейцев. Несколько чёрных фигур в обтрёпанных шинелях, с поднятыми вверх руками стояли и ждали своей участи. Она не заставила себя ждать. Несколько выстрелов, и на исколупанной воронками равнине остались только победители. Странно, одно из скрючившихся, недавно живых тел ему напомнило Серёгу. Его улыбчивого, отважного в первых боях товарища. Неужели это он, поднявший руки под дулом финских автоматов, валяется кучей тряпья, коченея, вон там, метрах в сорока от него?
Поле боя опустело. Контуженный Краснов решился шевельнуться. Напряг нечувствительное тело и остался доволен. Вроде руки-ноги целы. Раз так, разлёживаться некогда. Холод  – птицы на лету стынут. Перевернулся на живот, затем приподнялся на четвереньки. Теперь можно и попробовать встать на ноги. «Ого, как качнуло». Пустой желудок вывернула сухая рвота: «Ощущение, точно весь деревянный. Словно тело отсидели, даже в тех местах, которые нельзя отсидеть». Краснов осторожно принялся разминать руки-ноги: «Вроде начало отпускать, стало покалывать грудину со спиной». Попытался идти и горько усмехнулся: «Мотает из стороны в сторону, словно пьяного».
Так и побрёл, оставляя в снегу странный путаный след. Пара неверных шагов – падение, встал, постоял, собрался с силами, двинулся вперёд – физиономия в снегу. Опять упал. Кое-как Андрей доковылял до намеченного взгорка. Опускаться в снег не стал. Можно и не встать. Привалился к ледяному стволу отдышаться. Обнял толстый ствол финского puu, уткнулся гудящим лбом в его стылую древесину, но холода не почувствовал. Где-то в чаще скрипнул сминаемый лыжами снег: «Наверное, мерещится, я же хруста своих шагов не слышу». Краснов вздохнул: «Контузия». Вздохи вздохами, но его охватило беспокойство: «Нет, скрипнуло!» Звериное чутьё проснулось в теле, отшибленном взрывной волной, позволяя слышать и чувствовать всем нутром. Кто-то скрытно пробирался зимним лесом, и Андрей, наплевав на боль, принялся крутить головой. И не зря. Пышная снежная шапка медленно и тихо сползала с ближайшей ели, обнажая жёсткие колючки хвои. Чуток сбоку от оголившегося деревца на полянку вышли двое sissisota. Все в белом, егеря, опершись на лыжные палки, замерли, вслушиваясь в напряжённую лесную тишину. Стоят сугробами, не шевелятся. Даже лежащие на их плечах еловые ветки не потеряли покрывавший их ледяной пух.
«Охотники за головами, – определился с противником советский боец. – У одного впереди на ремне болтается укутанная в белую тряпицу «пюстюкорва», второй вооружён автоматом «Суоми»», – от такого зрелища захотелось повздыхать, пожалеть себя. Совсем плохо дело. Сама смерть стоит и ищет следы его присутствия, а у обессиленного контузией Андрея из оружия – штык от верной винтовки да наган старшины с единственным патроном. Позаимствовал у мёртвого Сидорчука. Ему-то зачем, а так – вдруг выйдет случай застрелиться. Пожалуй, случай представился. Сил сопротивляться нет, а руки подымать не дело. Всё один конец. Перед глазами встала страшная картина: «Мёртвая белизна поля, загаженного воронками разрывов, растерзанные трупы, и среди них один, похожий на Серёгу».
Ненависть и жгучая ярость подкачали кровью одеревеневшие мышцы. Жажда расплатиться за страх и унижение вселили уверенность: «Расстояние невелико». Меняя положение перед рывком, Андрей, приминая снег, неловко шумнул. «Заметили, курвы дешёвые! Снайпер потянул ремень «шпица», а второй, мордастый, глазами окрест стреляет, словно из автомата. Ну, держитесь!» Два быстрых шага, затем прыжок вперёд, в пушистый снег, с кувырком через голову. Ноги, обутые в трофейные пьексы, выстреливают пятками в живот снайпера: «Есть! Вылетел голубок прямо из лыж, только палки на тесёмках мелькнули перед глазами автоматчика». Финн сморгнул, но вовремя пригнулся, и очередь из М-32, сбивая хвою с шишками, пронеслась веером девятимиллиметровых пуль над лежащим на спине Андреем. Спокойно подняв почерневшей левой рукой ржавый наган, Краснов всадил пулю в живот оставшемуся на ногах лыжнику: «Нечего разлёживаться!» Сбитый с ног напарник подстреленного автоматчика завертелся в сугробе, освобождаясь от второй лыжи. «Освободится, привстанет, и привет родителям…» Не мешкая, с колен, Андрей, навалившись на шустрого противника, со скрежетом вдавил ему в рёбра гранёный русский штык. Торжество победы не позволило герою почувствовать ответный гостинец покойника. Обессилев, победитель полежал некоторое время в мягком снегу, вольно раскинувши руки и ловя растрескавшимися, кровоточащими губами сыплющиеся с сосен снежинки. Сердцебиение выровнялось, и Краснов, поднявшись на ноги, увидел на примятом снегу ярко-красную кляксу и лежащий рядом нож.
«Поменялись, – с безразличием подумал Андрей. – Я ему штык на вечную память, он мне veitsi в бок». Подняв саамский леуку, Краснов доковылял к корчившемуся с пулей в животе финну. «Не нравится – извини», – без каких-либо чувств (они тоже онемели от контузии) боец наотмашь резанул автоматчика ниже подбородка трофейным ножом.
Очнулся вояка в госпитале. Как туда попал, толком никто объяснить не мог. Такая вот зимняя война получилась.
После госпиталя Краснова собирались уволить со службы вчистую. Чувствительность вернулась незначительно, в основном к кончикам пальцев, и невропатолог, седой старичок, стуча по коленям и царапая холодным молоточком рёбра раненого героя, поминутно цокал языком.
– Плохи ваши дела, молодой человек! Ох, плохи, – пророкотал басом военврач, беря со стола колесо Вартенберга.
Однако командование, желая сгладить позорную победу, позволило Андрею остаться в строю младшим командиром. «Пила» в петлицах и серебристая солдатская медаль довершили облик бравого старшины-сверхсрочника. Попытки восстановиться физически привели к тому, что следующую войну он встретил борцом-разрядником, к тому же имеющим за плечами пару десятков прыжков с парашютом. Правда, к его сожалению, пришлось сменить памятную финку на нож разведчика ОМСБОН НКВД. Отечественная война закончилась для лейтенанта очередным ранением, полученным на озере Балатон, когда он выдирал портфель свиной кожи из скрюченных пальцев красномордого фрица в чёрном мундире полковника уже несуществующей страны и армии. Армии не существовало, а парабеллум в руке упрямца плеснул реальным огнём, оставив ровное, опалённое по краям отверстие на груди Андрея.
– Напросился, – шепнул бойцам теряющий сознание Краснов, пытаясь выдернуть из туши мёртвого фашиста свой нож.
Снова госпиталь, выздоровление и долгая дорога на восток, к океану и войне с японцами. Десантная операция по освобождению островов Курильской гряды проходила под гул судовых двигателей, с пеной за кормой и солёными морскими брызгами. Океанский бриз, пытаясь растормошить мрачного старшего лейтенанта, стоящего у фальшборта в пятнистом комбинезоне и каске защитного цвета, подхватывал и швырял горсти холодных тугих капель в его нечувствительное лицо. Океан не знал, что для Краснова последним подобным воспоминанием навечно осталось ощущение падавших на щёки и лоб частиц мозга давно убитого вражеского солдата.
Командир с мостика морского охотника подаёт сигнал готовности. Дымовая завеса плотной стеной отрезает приближающийся десант от скалистого берега. Но дым мало спасает от массированного артиллерийского огня. Снарядов японцы, зарывшиеся в скалах острова, не жалеют. Ежесекундно, вскипая от взрывов, морская вода подымает с глубин тонны грязи, перемешанной с водорослями и скальными осколками. Таким осколком снесло полголовы краснофлотцу, стоявшему в двух шагах от Краснова. Следующий снаряд попал в небольшой катерок, рвавшийся к полосе прибоя. Корабль, разламываясь посередине, медленно приподнялся над водой. Из его обнажившихся, изодранных внутренностей вырвалось чадящее пламя. В единый миг стоящие на палубе десантники разлетелись вверх и в стороны рваными сочащимися кровью кусками. Их скорбный полёт был недолог. Останки героев приняло море, и на его поверхности закачались траурные венки матросских бескозырок.
Пора. Буднично, без спешки сыплются люди войны в холодные воды Японского моря, и с каждым их шагом навстречу тявкающему пулемётным огнём берегу море роднится с русскими десантниками. Матросская кровь, смешиваясь с солёной водой − кровью океана, скрепляет неразрывную связь отдалённого скалистого острова с сердцем России. Пляж, сплошные валуны, шириной на бросок гранаты, уже позади. Он усеян чёрными бушлатами, бежавшими к расщелине с прикованными к скале фрагментами тела пулемётчика-камикадзе. Впереди обычная работа – гранатный бой в узких галереях подземных артиллерийских позиций. Цель десантирования – пробиться к секретной химической лаборатории. И кому судить, чья вина, если самурай-зараза успел затопить нужный подземный уровень практически со всей десантной штурмовой группой? Да и зачем? Есть командир – старший лейтенант! Он предпочёл остаться в живых, выбравшись с ещё одним шустрым малым к свежему воздуху через вентиляционный колодец.
Вот и пришлось выжившему герою продолжить службу в гвардейской ОДШБ номер 318, переброшенной в составе Свирской Красногвардейской дивизии из солнечной Венгрии в отдалённые приморские земли. Хоть капитанские погоны, за прежние заслуги, он всё-таки получил. Не отменять же штабным представление начальству. Такой фортель может оказаться себе дороже. До осени пятидесятого капитан Краснов тянул нудную армейскую лямку в районе Покровского аэродрома, что немногим более 30 километров от города Ворошилова. Служил, не думая, что в зрелые годы придётся менять разрез глаз. «Но партия скажет: «Надо» – коммунист ответит: «Есть!»» Настало время «Ч», и Андрей с группой товарищей объявился недалеко от Порт-Артура. Через пролив от фанзы китайского военного, отдалённо напоминающего героя повествования, в смертельном танце за приз «Большой Корейский полуостров» сцепились две сверхдержавы, да так, что у несчастных корейцев хрустели перемалываемые маховиком войны косточки. Горячих дел не было, так, мелкие шалости. За мелочовкой прошёл год. В середине сентября срочно, в одночасье десантировали ветерана с китайскими товарищами на пустынный пляж северней города Онджин. Группа двигалась без остановок, спешили до прилива. Где-то впереди, в неизвестности, на узкую прибрежную полосу приземлился подбитый «Сейбр». Эту машину требовал Сам! Он приказал доставить и забыл, а все сверху донизу метались как наскипидаренные. Возжелал Хозяин: «Подайте F-86, и точка!» И всё! Кровь из носу, а притащи ему этот злополучный «Сейбр».
Вышли к объекту под вечер. Самолёты ООН, отбомбившись, уже убыли на свои базы, и хотя «Сейбр» поглотил прилив, Краснов не горевал. С пловцами ТОФ горевать – последнее дело. Скомандовал: «В воду!» – и свободен. Выстави охранение, а сам сиди, жди у синего тёплого моря погоды и мечтай: «Окунуться было бы совсем неплохо!» Накатила ночь, а ночи на юге – чернее чернил. В кромешной тьме китайские добровольцы выволокли «Сейбр» из пучины, начав срубать крылья. Стук скрыл плеск вёсел морских пехотинцев вероятного противника, и три лодки подплыли к пляжу. С брезентовых У-8 резанул огонь автоматических винтовок. Бойцы Краснова ответили шквальным фланговым огнём. Надувные подушки на бортах У-8 улучшают их плавучесть, но плохо служат защитой от пуль. Две посудины блинами закачались на волнах, и выжившие поспешили отплыть на спасательных жилетах от опасного берега.
Третья лодка утвердилась на песке, и коммандос несколько минут яростно жгли патроны. Неожиданно пальба стихла. Краснов с устатку размяк, решив, что на сегодня всё, «зевнул», и вражьи пули впились в его грудь. Слабеющие кисти разжались, автомат, клацнув о камень, упал на песок. Когда большой и сильный враг подхватил его пробитое тело, используя как прикрытие, у него даже мелькнула подлая мыслишка: «Считай – отвоевался». Но боль от ран не отключила сознание, неоткуда ей было взяться − боли. Отучили враги капитанское тело отзываться на внешние раздражители, даже если это американские пули. Рука сама, без затухающего сознания нашарила поясные ножны и обратным хватом потащила нож. Пока висел на руке морпеха, целящего из кольта в его товарищей, стальная воля капитана отдала приказ, и клинок погрузился в брюшину последнего вражеского солдата, убитого Красновым на войне. Он уже не видел, как китайские друзья остановили кровотечение, а затем боевые товарищи на пупу, не передохнув ни разу, вытащили ценный трофей и его в придачу в расположение Корейской народной армии.
В очередной раз очнулся Андрей уже отставным майором в палате 310-го гарнизонного военного госпиталя города Ворошилова. Вольный одинокий казак. Нет, лукавил майор: живёт в таёжном посёлке Голендон вдова солдата под стать ему возрастом, сумевшая очаровать старого бобыля. Пойдёт наш герой к зазнобе в примаки, будет «чист, ухожен, пьян, сыт и нос в табаке», как любил говаривать дед-мельник. А ему об этом сами догадайтесь кто рассказал.

Виктор УСОВ