ПАТРИОТАМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ

ЛУГАНСК

Серёга живёт в большом промышленном центре. Зарплатой не обижен – многое может себе позволить. Однажды после интенсивного отдыха в Турции заехал парень в далёкий провинциальный российский городок, где родился, вырос, набрался ума. Парень решил догулять отпуск, пройтись по местам далёкой юности, навестить престарелого отца, который, оставшись один, сильно захандрил. Серёга любит отца, хотя мужик он, что называется, тяжёлого нрава. Но всё сложилось нормально – гостям папаша обрадовался, вёл себя адекватно, занудства не проявлял, споров не затевал – всё больше ковырялся с внуком во дворе.
Но однажды что-то пошло не так. После просмотра какой-то телепередачи отец помрачнел, насупился и ушёл в себя. Только вечером недовольный мужик излил на гостей своё недовольство:
– Ну что, господа хорошие! Профукали матушку Россию?
– Папка, да что случилось? Скажи наконец! – От неожиданности Сергей присел на стул и схватился за голову.
– Случилось то, что умными людьми давно ожидалось. Нынче в новостях сообщили, что с первого числа цены на бензин и другие энергоресурсы в нашей стране поднимаются аж на 20%. Что это значит для простых граждан, я думаю, вам объяснять не надо, чай, такие грамотеи, как ты, в конце концов, и приложили руку к такому беспределу.
– С чего ты взял, что это я придумал? Знаешь ведь, что я не экономист, да и к правящим кругам страны отношения не имею.
– Я и не говорю, что ты в чём-то таком замешан. Но без твоего «продвинутого поколения» тут не обошлось. Точно!
– Не вижу никакой связи между состоянием дел в стране и моим поколением.
– А ты посмотри внимательнее – может, чего и увидишь, если захочешь, конечно. Не вы ли, орёлики, все заводы, фабрики, фирмы, как сейчас говорят, стали на иностранный манер называть? На двери всех магазинов навешали таблички на чужом языке, хотя, допустим, в нашем городе иностранцев я никогда не видел. Не вы ли заполонили рекламой все телеканалы, где только и слышишь «кешбэк», «креатив» и тому подобные термины, которые означают что-то непонятное рядовому человеку? Не под вашим ли влиянием во всех концертах и даже конкурсах исполняют песни на иностранных языках? Ладно бы пели, а то слышишь из телевизора истерические вопли, видишь, мягко говоря, судорожные движения – там, естественно, заморские исполнители, которые большей частью и побеждают себе на радость. Все наши «государевы люди»: депутаты, чиновники, военные, да и журналисты – в публичном пространстве слово молвят и ждут, что об этом за кордоном скажут – похвалят или обругают. А казалось бы, что им с того? У них свой взгляд на событие, у нас свой – стало быть, начхать нашим говорунам на их мнение. Так нет же, не начхать. Ждут и волнуются, что же скажут «наши западные друзья», а у друзей одна забота – какие новые пакости придумать для нашей страны да побольше грязью облить без оснований и поводов. От злобы и бессилья выдумывают всякие ограничения да санкции. Можно продолжить этот список до бесконечности, и в каждом пункте мелькают лица из твоего поколения. Или я в чём-то не прав?
– Знаешь, батя, такого обвинения от тебя я не ожидал, поэтому, прежде чем отвечать, хотел бы немного подумать и собраться с мыслями. Совсем недолго! Идёт?!
Серёга, помолчав, продолжил:
– Итак, папа, ты хотел бы разобраться в извечных вопросах «кто виноват и что делать?». Давай попробуем разобраться вместе, только, боюсь, не понравятся тебе мои выводы. Так что решай сразу – продолжим беседу или сделаем вид, что тему эту не поднимали. Скажем так: «Перевернём страницу, не читая!»
– Похоже, сын, ты хочешь сказать что-то веское. Может, развеешь мои сомнения или, наоборот, укрепишь их, так что говори – не стесняйся, а я послушаю…
– Хочешь услышать – слушай. А я начну, пожалуй, издалека. В школе я учился, когда она из обучающего учреждения превратилась непонятно во что и занималась не воспитанием и обучением детей, а предоставлением образовательных услуг, а из тех, кто эти услуги получает, школа должна вырастить квалифицированных покупателей, которым «добрые дяденьки-капиталисты» будут продавать свои товары. Правда, говоря научным языком, обучение в школах было направлено на развитие познавательных, нравственных, физических и других способностей учащихся. Но на практике кто-то где-то в верхах забыл или посчитал ненужным довести зарплату педагогов хотя бы до среднестатистического уровня по региону. Оставшиеся без зарплаты учителя стали уделять подопечным детишкам меньше внимания, более того, в тот период в обществе патриотизм считался чуть ли не отрицательным качеством человека. Зато Запад превозносился как обитель счастья. Кстати, учебники печатались на деньги тех же западных доброхотов, а тамошние авторы книжек позаботились, чтобы учебники эти имели соответствующий уклон, и уклон этот был направлен не в сторону России. Родители наши за годы советской власти как-то отвыкли заниматься воспитанием собственных детишек, а теперь им стало не до этого – заботы одолели, чем кормить и себя, и детей. Это не в обиду вам, а констатация факта. Действительно, многие кормильцы остались без работы и даже впали в пьянство. Бывало так: придёшь домой, а там ты с соседом и бутылкой. Послушаешь ваши разговоры, и страшно становится, как мы живём и как будем жить дальше. Но это как бы одна сторона «темы», есть и другая  – нисколько не лучше первой.
Учился я в школе, расположенной далеко от дома, и на занятия добирался городским автобусом (тогда школьных не было). Пока «до места» доедешь, наслушаешься от пассажиров-попутчиков про житьё-бытьё такого, что и жить не хочется. Посуди сам – кругом безработица, хаос, а самое главное – несправедливость. Кто наглее, сильнее, что называется, по головам свой путь в «светлое, сытое будущее» протаптывает. И непонятно, где искать правду, как урезонить хамов и наглецов.
Про то смутное, трудное, голодное время говорить можно много, да весело вряд ли получится. Но какую-то свободу получили люди творческие. Ещё бы – теперь они творят без цензуры, правда, почему-то о новых шедеврах пока не слышно. Наверное, ещё не созрели «любители свободы», к тому же создать шедевр – дело хлопотное. Зато зарплату себе поднять успели, громадные государственные театры тоже ухитрились приватизировать и ещё много чего успели, но денежки от государства тянут, а в свои дела его допускать не хотят.
На этом можно было бы остановиться и подвести итоги, да мне хочется разобраться ещё с одним важным вопросом, который возник прямо сейчас.
Приехал я в наш заштатный городок, в котором не был, наверное, десяток, а то и больше лет. Прошёл по улицам, прокатился в автобусе по старому маршруту и попытался сравнить, что изменилось, а что осталось как в те далёкие грустные годы.
На нашей улице всего один маршрут автобуса, на нём и катался несколько дней подряд. Открытие сделал удивительное. В автобусе изо дня в день по утрам едут одни и те же бабушки – надо полагать, на рынок за продуктами путь держат. Путешественницы не выглядят оголодавшими или одетыми как попало. Иными словами, сказать, что «голь перекатная», язык не поворачивается. Но послушаешь – становится страшно. Денег им постоянно не хватает не то что на еду, в лекарствах себе отказывают. Дети и внуки у старушек по нескольку лет на работу устроиться не могут. Хотя все мои знакомые в вашем городе давным-давно работают и не отказывают себе особо ни в чём, даже на заграничные курорты ездят вместе с детишками.
А с болтливыми бабушками иной раз приходилось и из города ехать и наблюдать, как тащат «бедолаги» после рынка такие сумки и баулы, что не всякий мужик справится. И заполнены ёмкости, по всей вероятности, не пищевыми отходами, а если не сплошными деликатесами, то вполне съедобными продуктами. Получается, что великовозрастные женщины пережили действительно голодные смутные времена и не заметили, что перешли к новой другой жизни, – опять жалобы и недовольство. А по их мнению, во всём власти виноваты. Не хочу принимать чью-то сторону, но твёрдо знаю, что много хорошего для людей сделано, и не замечать это невозможно. Конечно, можно было бы «в упор не видеть» нытьё недовольных бабушек, да здесь же в автобусе едут школьники, слышат жалобы, и их ненависть к своей стране растёт. А если народ не любит свою страну, общий век их недолог. И какое поколение виновато в таком положении дел? Что скажешь, батя? Или я что-то не то придумал?
– Что можно сказать в ответ на твой пассаж? Всё ты правильно обрисовал, и, наверное, не время искать «виноватое поколение» – глупо это! Извини, сынок, куда-то не туда меня завели глупые мысли, и на тебя я «наехал» зря. Просто нам в своей стране надо быть подружнее, может, на западный манер, толерантнее, терпимее друг к другу то есть, тогда и подростки нас понимать лучше станут и свою страну любить больше, и никто патриотизм осуждать не будет.

Трофейная юбчонка

Живу я на Луганщине, там, где белые меловые горы, а мой кум живёт аж под Черниговом. Породычались мы, когда он ещё жил в нашем селе, а у меня родился первенец – его Петро и крестил. Из родного села кум выехал к своей невесте, где женился и остался жить с молодой женой, но оттуда каждое лето приезжает к родителям и меня не забывает, вроде крестника проведывает.
«Цирк», когда запылал майдан, мы с кумом наблюдали по телевизору. Наблюдали и ехидно усмехались:
– Что это тунеядцы в Киеве разгулялись – видно, делать им нечего, вот и митингуют, у нас-то работы невпроворот.
А стали понимать, что случилось, когда у нас чужие хлопцы с чёрными флагами появились. Правда, сначала они вежливо приглашали на митинги, даже деньги за посещение предлагали. На сходках умные дядьки подробно рассказывали, что наш правильный путь прямо в Европу, где нас ожидают с распростёртыми объятиями. А разговаривать можно только по-украински: те, кто болтает по-русски, – «москали-коммуняки» и наши враги. Когда пошли такие разговоры, кум поспешил к жене в Чернигов. Почувствовал мужик: ситуация накаляется и нужно быть поближе к семье.
Вскоре у нас появились украинские солдаты. Особой стрельбы в селе и окрестностях не было, но по телику показывали, что в районе областного центра и дальше в Донецкой области идёт нешуточная война и гибнут люди. Никто такого не ожидал, и сельчане притихли в тайной надежде, что всё как-то перемелется и опять будет спокойно и сытно…
Увы, время шло, а пожар войны не стихал.
Кум появился неожиданно. В наши края он приехал не отдыхать, не проведать меня или престарелых родителей, а по делам службы. Конечно, в гости заглянул, скорее по старой памяти, чем по дружеской необходимости. Зашёл мужик, весь упакованный в военную форму, я его и не узнал сразу. Форма-то не такая, в которой мы в своё время служили в Советской армии. Эта сшита «по натовскому образцу», по такому же образцу и вооружение. К тому же оказалось, что кум у меня не просто рядовой доброволец, а офицер. И в его подчинении около сотни пацанов, то есть солдат, конечно. Кум поздоровался за руку, объяснил, зачем приехал, и предупредил, что обязательно зайдёт ещё, но часто бывать не сможет, поскольку сильно занят.
Действительно, вскоре кум зашёл ещё раз – теперь в гости. Сели за стол, выпили, разговорились. Гость поведал, что с работы его выгнали без объяснения причины и пришлось идти добровольцем в армию – семью-то кормить надо, а у него жена на сносях. К тому же тесть загнулся – не выдержало у человека сердце от непонятной ситуации в стране, так что на руках у Петра ещё и тёща оказалась. Он-то сначала хотел на заработки в Европу податься, да соседи отговорили. Посоветовали в АТО – выгоднее получается. Конечно, если не подстрелят свои или чужие. Всяко бывает. Тёща с женой не отговаривали, наоборот – составили целый список, что привезти из командировки, типа трофеев.
– Мародёрством, что ли, заняться собираешься? – по-простецки спросил я.
– Ты это! Осторожнее с выражениями – слова-то подбирай правильно! – осерчал Петро. Но скоро остыл и согласился: – По сути, ты прав, а куда денешься? Сейчас у нас почти все так живут. Я, глупец, специально попросился в те края, откуда родом сам. Думал, всех знаю – всё проще будет, а вышло наоборот. Люди узнают – здороваются, а я вдруг потребую телевизор или холодильник. Как-то язык не поворачивается, злости, что ли, не хватает. Пока не знаю. Говорят, скоро нашу часть перебросят в другое место, там шахтёры живут – они богаче наших селян, да и знакомых нет.
– Ой, куманёк, что-то ты, мне кажется, губы зря раскатал. Шахтёры – мужики крепкие, кому хошь руки укоротят – это в лучшем случае, а в худшем просто пришибут, и все дела.
– Так, говорят, там не шахтёры, а москали воюют. Армия их там оборону держит.
– Думаешь, тебе от этого легче? У них армия в любом случае лучше обучена, чем твои охламоны-салаги. Перемелют вас, как повар картошку, – ни славы, ни трофеев. Так что ты лучше отсюда не рвись. Потихоньку наскреби, что где плохо лежит, да и вези своим бабам.
– Спасибо за совет! Так, может, с тебя и начать?
– Если совесть позволит, валяй! Вон в зале телик стоит, по которому мы с тобой майдан смотрели. В сараюшке велик твоего крестника стоит, а за перегородкой поросёнок. Может, ещё что найдёшь, загребёшь как военные трофеи. Только я тебе никогда это не прощу, и не из жадности, а из принципа.
– Чхать я хотел на твои принципы! У тебя одни принципы, у меня другие – так жизнь сложилась, и я ни в чём не виноват.
– Это ты так думаешь!
Кум в ответ промолчал, только зубами скрипнул. Выпил стакан водки и ушёл. А к вечеру из его подразделения с десяток салаг пришло. Забрали всё, о чём мы говорили, и ещё чайный и столовый сервиз, что стояли на виду в кухонном шкафу, и ножную швейную машинку. Оставили велосипед, может, кум крестника пожалел, а может, в списках, что составили бабы, трёхколёсного велосипеда не значилось.
Лиха беда начало! Грабить земляков куму понравилось, и пошло-поехало. Сначала проходил по хатам сам Петро – выяснял какие-то вопросы, проверял документы, а между делом посматривал, где что плохо лежит. Следом офицер засылал на дело своих подчинённых и подробно их инструктировал, что следует изъять у несчастных «сепаратистов», которые в большинстве своём и значения этого слова не знали. Конечно, были стычки – не хотел народ со своим добром расставаться, да много ли поспоришь с юным отморозком, у которого напрочь мозги забиты непонятно чем. К тому же у этого акселерата в руках оружие, которое он, не особо задумываясь, пустит в ход, ещё и снимет эту «акцию» на телефон, чтобы гордиться перед такими же «продвинутыми» дебилами. К тому же в селе из жителей остались в основном старики, дети да немолодые бабы, у которых воевать с вымогателями и сил не было.
Так или иначе, но очень скоро насобирал кум целую кучу различных вещей, даже где-то грузовичок нашёлся, не МАЗ, конечно, но тоже немаленький автомобиль, кузов которого удобно прикрыт тентом. Договорился Петро со своим руководством, загрузил награбленное под тент и повёз трофеи домой.
Долго о нём ничего не было слышно, и сам не объявлялся. Но однажды по телику прошла информация: «Военнослужащий ВСУ прибыл с “театра военных действий” на побывку домой, где на него напала банда москалей и серьёзно изувечила защитника Отечества». Показали кума с забинтованной головой – бедняга нёс в камеру какую-то чушь, которую даже не дали в эфир.
Я отнёсся к сообщению двояко. С одной стороны, посочувствовал приятелю, с которым дружил с детства; с другой – решил: «Бог шельму метит – получил подонок за свои злодеяния. Так ему и надо». Пытался, конечно, дозвониться по телефону, через соцсети в интернете, да всё безуспешно – не отзывается Петро, видно, действительно все мозги ему вышибли…
Но история на этом не закончилась, а имела весьма любопытное и неожиданное продолжение, только узнали это мы много позже.
Приехал Петро домой, привёз многочисленные трофеи. Жена с тёщей рады-радёшеньки. Ещё бы, хозяйство сразу пополнилось телевизорами, холодильниками, пылесосами, швейными машинами и другой бытовой техникой. А для любимой жены бравый офицер ещё и обновки привёз, которые сложил в специальный старинный сундук, что сразу по приезде оттащил в супружескую спальню. Чего там только не было: шубы, сапожки, платья, даже драгоценности в большой инкрустированной слоновой костью шкатулке. Обрадовалась Галюня подаркам – примеряет всё подряд да перед зеркалом крутится. И так и эдак повернётся – собой не налюбуется. За вознёй с новыми тряпками молодая женщина забыла обо всём на свете и пришла в себя, только когда показалось дно сундучка, а на дне лежала чёрная кожаная мини-юбка. Хотя по размеру юбка соответствовала габаритам новой хозяйки, а по покрою – продвинутой моде, оказавшись последней, вещь рассердила и даже обозлила даму. С таким «вредным» настроением она и обратилась к супругу:
– Смотрите-ка, какая юбчонка модная в том сундучке, что ты привёз, лежала. Она, наверное, прежней хозяйке сундучка принадлежала?
– Нет, конечно! Я её с другой девицы снял, можно сказать, на ходу.
– Какой молодец! Это ж надо! Снять юбку с девушки прямо на ходу, – ехидно похвалила Галюня, а сама представила, как её муж раздевает незнакомку, и эта картинка ей совсем не понравилась.
Ревнивая женщина даже не сообразила, каким образом в её руках оказалась скалка, а в следующее мгновение эта женская «бита» опустилась на голову мужа. Что там «опустилась» – ударила дама со всей мочи прямо по темечку, и подбитый муж рухнул перед ней на пол, а из его головы тонкой струйкой полилась кровь.
Увидев кровь, Галюня не на шутку испугалась и заревела, громко причитая:
– Ой, мамочки! Что я наделала?! Я ж ничего такого не хотела!
Мамаша воинственной женщины, «совершенно случайно» оказавшаяся у двери её спальни, услыхала отчаянные крики дочери и сочла возможным войти в комнату, куда её звали, хотя по большому счёту и не ждали вовсе. Преодолела маменька порог и видит «любимого» зятя в неприглядном виде, с разбитой головой, и дочка по нему убивается, хотя, очень похоже, сама же мужа изувечила. Бывалая дама не поддалась панике, а вызвала скорую помощь и с ней отправила раненого на лечение.
Скоро семье фронтовика позвонили из весьма уважаемого государственного учреждения и осведомились, знает ли кто-либо о неприятности, случившейся с их кормильцем. Следом из этой же организации к дому Петра приехали три солидных дяденьки, которые, не очень считаясь с желаниями хозяек, вошли в дом, сели за стол и объяснили перепуганным женщинам: всё, что произошло с офицером таким-то, в связи с политической конъюнктурой следует представлять несколько иначе. И предложили свою версию, которая позже была озвучена телевидением. Гости потребовали соблюдения полной секретности и неразглашения сведений о реальном событии и даже потребовали от жены и тёщи подписать соответствующие обязательства. Особо предлагалось прекратить связи – телефонные либо какие-то другие – со знакомыми, проживающими на линии военных действий, а также в ближайшем к обозначенному месту регионе, и, конечно, не выходить на связь с жителями других республик и государств, ибо одно неосторожное слово во время такого общения могло сорвать важную политическую акцию.
Петру крепко досталось от любимой жены, но держался он молодцом и через некоторое время вышел из госпиталя вполне здоровым мужиком. По крайней мере, он себя так чувствовал и всем говорил. Врачи думали по-другому и, несмотря на катастрофическую нехватку людей в армии, попытались списать «храброго рыцаря» в запас. Хорошо, помогли те же солидные дядьки из важной организации – всё же нашли работу в армии, но не на передовой, а в тылу, с проживанием дома. Очень может быть, боялись выпустить человека из-под контроля – как бы чего не натворил или не болтнул лишнего.
Любовь любовью, но, вернувшись после лечения, Петро решил восстановить свой статус-кво в семье, или доказать своим бабам, кто в доме хозяин. Мстительный мужчина начал скандал с тёщи, но на престарелую женщину рука не поднялась, поэтому кум «за всё, что не было и было», что называется, «понёс» вторую маму «по кочкам» словами. За мамашу вступилась Галюня – досталось и ей. Сначала муж оттаскал «любимую» за волосы, потом пару раз пнул кулаком. Вроде пнул не сильно, но жена родила прежде времени. Малыш родился здоровеньким, но ушлые медики предупредили: у мальца в голове «тараканы». Эти вредные насекомые пока не видны, но придёт время – появятся, и тогда всем будет худо.
У Петра стало два сына: родной и крестник. Правда, поговаривают, что теперь туда, где живёт кум с семьёй, скоро другая вера придёт, и как тогда будет с крещёной детворой, пока не знает никто. А Петров крестник, то есть мой сын, спрашивает о крёстном: «Где он? Как живёт? Почему не появляется?» Даже скучает, как сам говорит. Растёт родной сын и у Петра. И хотя по нашей вере пацаны вроде как родственники, может статься, что знакомиться мальчишкам придётся через прорезь прицела…
И никак не соображу, кому это нужно?

Александр ЛИТРОВЕНКО