Рассказы художника

Анатолий Солопов

Художник Анатолий Иванович Солопов родился 25 ноября 1941 года в городе Мичуринске Тамбовской области. В 1959 году окончил среднюю школу № 7, с 1952 по 1959 год обучался рисунку и живописи у художника-педагога Аркадия Васильевича Платицина. В 1963 году окончил художественно-графическое педагогическое училище в г. Курске. Работал художником-декоратором в Мичуринском драматическом театре (1965‒1969 гг.). В 1969 году поступил и в 1975 году окончил Московский государственный художественный институт им. В. И. Сурикова. С 1972 года – участник всесоюзных и международных выставок. Член Союза художников СССР с 1977 года. Живёт и работает в г. Павловском Посаде Московской области.

РОДНИК

Светлой памяти рабы Божией
Клавдии Михайловны Бурцевой

Видите, како праведный погибе, и никтоже не приемлет сердцем.
Книга пророка Исайи, 57,1

Кланюшку помню с малых лет своих. Лёгкая на подъём, ходкая, всегда одетая в чёрное, как монахиня, с палочкой в руке и вечными котомками на плечах, перетянутыми верёвками или поясом, как у нас обычно ходят бабы на Тамбовщине, она, долгожданная, появлялась у нас дома всегда неожиданно, и всё вокруг становилось светлее и радостней. Глаза у Клани карие, взгляд сокровенный, приветливый, движения быстрые. В приветствии всегда низко кланялась, легко и с улыбкой. Развязывалась котомка, доставались сушки, булки, хлеб, а летом в бидончике ягоды смородины, клубники.

Родилась Кланюшка в 1922 году в селе Радостном Тамбовской губернии. В детстве её уронили, и с тех пор она стала горбатенькая. Грамоты особой не знала, но писать умела, и очень хотелось ей научиться читать на церковнославянском Псалтырь. Однажды ночью во сне она увидела раскрытую книгу Псалтыри, и был голос: «Читай!» И она стала читать и с тех пор хорошо читала по-церковнославянски. Церквей открытых почти не было, и Кланюшку приглашали на отпевание покойников, на сороковины, чтение акафистов, молитв. Кто что давал – тем и питалась. Жила она за городом, в посёлке Хоботово, с мамой. Домик у них маленький, стоит в глубине двора, скрытый деревьями и кустами. Внутри небольшая кухонька с одним окошком, с печкой, с иконами в углу, да ещё небольшая комнатка с кроватью, сундуком, и в двух углах иконы, иконы. Кланина мама, Анна, больная уже давно, ей лет девяносто, не ходит. Память у неё хорошая. Кланюшка за ней ухаживает – души не чает. Их как-то ограбили цыгане. Украли вещи кое-какие и деньги, которые они зарабатывали деланием восковых свечек и которые копили на уголь для печи. Потом отошла в мир иной мама её.
Годам к шестидесяти Кланюшка стала больная вся, немощная. Грудь у неё как-то придавило машиной, кузовом притиснуло к забору. Постоянно болели уши. Желудок больной, стеночки тонкие, и когда ест – всё внутри болит. Никогда не ела мясо. Суп с пшенцом, со свойской лапшой, иногда с маслом растительным, картошка отварная, каша, чай. В основном всегда сухари и редко свежий хлеб. В домике её в трёх углах как три иконостаса – иконы. Всегда теплятся лампадки. На Пасху выносит плащаницу и обходит вокруг домика своего.
Часто стали класть в больницу. В больнице лечила многих больных и врачей от болезней душевных.
Однажды явился во сне апостол Павел и сказал: «Я буду твоим защитником». Спустя некоторое время в нужнике в одном из дворов деревни нашла икону большую, прибитую к задней стенке. Она была вся грязная и чёрная. Попросила её, разрешили взять. Дома отмыла – оказалось, что это икона апостола Павла, поясная, на досках.
Святитель Николай в явлении сказал ей, чтобы перед правилом читала молитву: «Благослови, Господи, зажечь свой светильничек пред тобою и прими мой светильничек, как ты мудрых дев принял, так прими мой светильничек поклониться пречистому образу Твоему». А однажды ей приснилось, что ползёт она по облакам долго-долго. Опустилась на землю и очутилась перед морем-океаном громадным, а посреди него остров весь сияет. И так захотелось ей на тот остров попасть. И вот наводится на остров тот с берега мост, и ангел провожает её по мосточку к острову. На острове стоит стол большой, а за ним все в белом и сияют двадцать четыре старца. И подводят её к старцам и говорят: «Это – Онуфрий Великий, Афанасий Великий…» – и так со всеми познакомили. А у Пимена Великого бородка беленькая-пребеленькая, лопаточкой, волос мягкий, и он ласковый такой, встаёт и говорит, мол, скоро и ты будешь у нас.
Года за четыре до смерти пришло письмо от неё. «Письмо от Клани Христос посереди нас. Кланюся я вам ниско и желаю вам от Господа Бога добраго здравия и душевнаго спасения и всего в работе благополучия… Пропишу про себя какой испух был на три святителя. Приходили с вечера в семь часов воры сняли у меня иконы самые большыя и я вырвалась убечь но они меня держали за руки и били. Больную ухо какую операцию делала всю разбили вся страна правая черная и я вся испуженая и сичас икон у меня нету… всю церковь у меня разорили и плачу каждый день и не ночую дома кое где скитаюсь пока. До свидания».
За год до смерти Кланиной я у неё в Хоботово. Раннее утро, отворяю калитку: колодезь, вишни, роса. В окошке, на подоконнике, сидит невообразимо лоскутный жёлто-чёрно-белый кот. Кланя плохо слышит, и кот, спрыгивая на пол, идёт ей сообщать, что кто-то пришёл. И вот мы стоим перед иконами и оканчиваем утреннюю молитву. Как хорошо стоять с ней рядом пред Богом. Пошёл в огород собирать чёрную смородину. День летний, солнечный. Кусты смородины большие, все переплелись. Ягода осыпная. Кланюшка больная, а не утерпела, пришла помогать. И жалко её – как бы не утрудилась, и хорошо с ней.
До последних дней своих ездила в город к одиноким женщинам, к нуждающимся, развозила бидончики с ягодой, картошку – всё, чем ни была богата. Утешит словом, успокоит, помолится и уврачует душу.
За месяц до смерти Кланя слегла совсем и ровно три недели уже не вставала. Умерла Кланюшка 14 сентября (1 сентября по старому стилю) 1995 года в день церковного новолетия, в венец лета Господня, в половине шестого утра. Всю ночь металась очень, всё болело внутри, вся изнемогла, а всё просила читать молитву: «Величая, величаю Тя, Господи…»
Однажды она ходила за святой водой на источник в село Дубовое. Весна, половодье. Много народу приехало и пришло за святой водой. Кланя в одежде, обуви заходит в воду, идёт туда, где должен быть родник. И вот чистая струя воды обнаруживает место источника воды святой. К Клане тянутся руки с посудой – бутылями, бидонами, банками, кружками, и она всем набирает и подаёт святую воду. И так всю жизнь свою щедро, радостно, приветливо раздавала святую воду духовную всем – безотказно, всем, кто нуждался и просил.
Помяни, Господи, душу усопшей рабы Твоея Клавдии во Царствии Твоем. Вечная память. Вечная память. Вечная память.

ПРОЗРЕНИЕ

24 мая 1991 года, в день святых равноапостольных Мефодия и Кирилла, учителей Словенских, я впервые попал в Саров. В то время это был закрытый город Арзамас-16. После трёх дней «Праздника славянской письменности» московские гости разъехались, а мне, о чудо, удалось получить разрешение остаться в Сарове на две недели для сбора материала к графической серии «Житие прп. Серафима, Саровского чудотворца».
Недалеко от дальней пустыньки преподобного в лесу я поставил палатку на берегу реки Саровки. Стоят сосны мощные, трёхсотлетние – они видели преподобного Серафима. Проснёшься рано-рано, ещё не светает, но уже не темно. Добежишь до источника, опрокинешь на себя ведра два ледяной водицы святой. На возвышении над Саровкой, где стояла келья преподобного, зажжёшь свечу, прочитаешь акафист преподобному Серафиму. Тишина, никого. Я рисовал всё: лес, источник, траву, цветы, зверей, пресмыкающихся и птиц небесных – ведь здесь ходил преподобный.
К концу моего пребывания в Сарове я перебрался в город, в гостиницу, и ходил рисовать на ближнюю пустыньку преподобного Серафима. Место, где стояла келья преподобного, сейчас застроено многоэтажными домами, лес полностью вырублен, обрыв и спуск к Саровке завален цементными блоками, но дух святого места всё же сохранился. Сделал рисунок. Побродив, нашёл на откосе обрыва кустик земляники с большой спелой ягодой. Присел передохнуть на складной стульчик, но чувствую, что меня охватывает усталость, вялость, сонливость. Кое-как, еле держась на ногах, перешёл Саровку и здесь, на берегу, среди небольшого берёзового лесочка, лёг на траву под куст рябины и заснул. Проснулся уже вечером, встал и потихоньку-полегоньку побрёл до гостиницы. Оказалось, что меня укусил клещ.
На следующий день очень захотелось попить свежего молока, и я решил пойти в лесничество – небольшой посёлок в лесу. Здесь когда-то был камень-валун, на котором тысячу дней и ночей молился прп. Серафим. Где был камень, теперь проложена заасфальтированная дорога, но место камня условно обозначено выемкой в земле у обочины. Затеплил свечку, постоял, потом подошёл к дому напротив. Возле палисадника мужик рубил дрова. Оказалось, это бывший лесник, теперь на пенсии. Я сказал, что хотел бы купить немного молока, хлеб у меня был. Он ответил: «Молоко есть, идите в дом, хозяйка вам нальёт». Дом большой, просторный. Хозяйка, тётя Фрося, поставила трёхлитровую банку молока на стол, дала кружку и сказала: «Пейте, не стесняйтесь». Спросила меня, откуда я. Вкратце рассказал, что я художник, приехал издалека и около двух недель рисовал в лесу и жил в палатке на дальней пустыньке преподобного Серафима. Она запричитала: «Да как же так, одному жить в лесу, да ещё в палатке, комаров тьма-тьмущая. Да и страшно сейчас, всякое бывает, бережёного Бог бережёт. Мы с мужем вдвоём остались, дети разъехались кто куда, и мы были бы рады вас приютить. Жили бы у нас, в доме места много, и ходили бы рисовать». Разговорились. Женщина простая, душевная, как-то прониклась ко мне и рассказала следующую историю.
Родом она из-под Киева. После войны молодой девушкой вышла замуж и приехала с мужем в Саров. Поселились они здесь и стали жить-поживать да добра наживать. Всё бы хорошо, и муж хороший, да очень заскучала Фрося по родным местам. Так скучала, что стала постоянно плакать и так довела себя, что ослепла на оба глаза. А хозяйство-то всё своё, надо со всем управляться, всё требует присмотра, а она стала слепая. «Вот беда-то какая грянула. Загоревала я, а мужик-то мой со всем по хозяйству справлялся сам. Своя-то работа была, да ещё по дому нашему, да и за мной присмотреть надо. А на меня как столбняк нашёл, замерло всё у меня внутри, руки опустились. Что делать – не знаю». Фрося, рассказывая свою историю, не могла сдержаться, заплакала и концом косынки время от времени вытирала слёзы.
Ей посоветовали сходить к старице, мама которой в своё время ходила к батюшке Серафиму. Фросю привели к ней, и та посоветовала сходить на дальнюю пустыньку, где стояла келья прп. Серафима Саровского, и помолиться святому угоднику и чудотворцу.
Фрося в то время о прп. Серафиме совершенно ничего не знала, не знала даже, что был такой святой и подвизался буквально здесь, рядом, где теперь стоит её дом. От дома лесника до дальней пустыньки где-то километра два будет. Её отвели, оставили одну. Фрося говорит: «Упала я на землю, плакала сильно, молилась и просила преподобного исцелить меня, вернуть зрение».
Дома она как-то сразу успокоилась, на душе полегчало, и она уснула. Утром открыла глаза и увидела Божий мир. Так ясно и чётко, как будто и не болела. И какая же радость её была необыкновенная. С тех пор она почитает прп. Серафима, Саровского чудотворца, знает его житие и, когда бывает на родине под Киевом, всем рассказывает о нём, и многие оттуда стали приезжать к ней, чтобы повидать места, где жил и творил преподобный, помолиться да взять с собой святой водицы.
На прощанье Фрося дала мне топор, чтобы я отколол себе на память кусочек сосны от большого в окружности пня, чуть возвышающегося среди травы. По преданию, это пень от сосны, на которой висела икона Пресвятой Троицы, пред которой тысячу дней и ночей молился прп. Серафим, Саровский чудотворец. Здесь, среди саровского леса, в месте, где молился на камне прп. Серафим и мимо которого ходил на дальнюю пажинку, очень наглядно и убедительно прозвучал для меня рассказ о чуде исцеления Ефросиньи прп. Серафимом, Саровским чудотворцем.
Преподобне отче Серафиме, моли Бога о нас.

АНАСТАСИЯ

Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни, который обещал Господь любящим Его
Соборное послание
св.  ап. Иакова, гл. 1, ст. 12.

В село Аламасово Вознесенского района Нижегородской области приехал я в лето 1990 года. Село древнее, мордовский заповедный лес.
Я приехал к Марии Семёновне посмотреть у нее икону прп. Серафима, Саровского чудотворца. Икона среднего размера, поясная, писана в начале XX века. Образ очень понравился. Мария Семёновна делала восковые свечи: чуть размягчала воск на печи, клала нить, раскатывала – получались хорошие пахучие свечи. Побыв, я собрался уезжать обратно в Дивеево, но Мария Семёновна сказала: «Если хотите, останьтесь: сегодня у нас похороны одной старицы, бывшей ещё до революции монахиней Дивеевского монастыря». Я решил остаться.
Мария Семёновна сказала, что отпевание начнётся через час, а за это время можно успеть посмотреть икону Тихвинской Божией Матери, которая в своё время находилась в Саровском монастыре. Когда эту икону везла «ЧеКа» (чрезвычайная комиссия), кони стали в селе Аламасове и не трогались с места. Народ просил отдать святыню. Так икона осталась в Аламасове. Одно время она находилась у умершей м. Анастасии, но перед смертью она передала её племяннице, м. Мастридии. Мария Семёновна также рассказала, как найти дом, где пребывает святыня, и что недалеко дом умершей м. Анастасии.

Мне очень хотелось посмотреть на икону, ведь она из Саровского монастыря и её, быть может, видел прп. Серафим Саровский. Дом нашёл быстро. Около него на скамейке сидели женщины, уже посмотревшие икону. Захожу в сени, налево вход в небольшую свободную комнату, левый угол которой занимает большая тёмная икона Тихвинской Божией Матери. Горит лампада. Образ хороший, очень старый и в неплохом состоянии. Подошёл ближе, возжёг свечу, преклонил колени, помолился.
Икона намоленная и вызывает трепетное чувство. Это вот как к святым мощам великих угодников Божиих припадаешь, тебя как бы всего пронизывает какое-то излучение божественного тока, какая-то необъятная и непонятная глубина, от которой захватывает дух. Как хорошо, что я один пред Богородицей, никто не мешает, тишина необыкновенная, будто всё замерло.
Вышел на улицу, на солнце, подошёл к колодезю, попил студёной водицы, посидел на скамейке, а потом пошёл искать дом м. Анастасии. Мне подсказали, и вот я вышел к большому рубленному из строевой сосны дому. У дома растёт травка-муравка и никого нет. Поднялся по высоким ступенькам и попал в большие сени. Чисто, света мало, но ощущение просветлённости и свежести. В сенях стоит народ. Справа от входа открыта настежь дверь с высоким порогом, и в проёме двери видна большая, почти во всю избу, комната, вся наполненная людьми. Все стоят спиной к двери, и у всех в руках зажжённые свечи. За плотной толпой гроба не видно, и только слева, в красном углу, виднеются иконы. Отпевают матушку Анастасию аламасовские, пение хорошее, слаженное.
Она пришла в Дивеевский монастырь ещё юной девушкой, приняла постриг и стала инокинею. Отсюда, из Аламасова, многие были насельницами монастыря (при батюшке Серафиме отсюда была Евдокия-глухенькая, будущая старица Евдокия Ефремовна, в монашестве Евпраксия, которая удостоилась быть при посещении Царицы Небесной о. Серафима в день Благовещения в 1831 году). Когда стали закрывать Дивеевский монастырь в 1927 году, большинство сестёр стали селиться в небольших домиках села Вертьянова и других близлежащих сёл и деревень. Там молились, соблюдали правило утреннее и вечернее, читали Евангелие, Псалтырь, каноны, акафисты, клали поклоны. Кто-то уезжал к родным, а некоторые стали мирскими. М. Анастасия ушла в село Аламасово и там вышла замуж. Спустя некоторое время муж умирает. Выходит замуж во второй раз, но вскоре умирает и этот. Жила с ним плохо, он пил, бил её. В третий раз вышла за вдовца, у которого было семеро детей, мужик был хороший, но пожил недолго и также умер. М. Анастасия остаётся одна с семью малыми детьми, один меньше другого. Бог свидетель, как тяжело и трудно ей было, но она подняла всех на ноги, всех воспитала. Они её любили как родную мать. Устроив их, она стала служить Богу, но в миру.
Столько пережив, утрудясь, хлебнув с лихвой горя житейского, отдала себя всецело служению Господу, молясь и предстоя в молитвах и безропотно неся свой крест. Она была высокой духовной жизни, шла тесными вратами и, прожив долгую многотрудную подвижническую жизнь, в глубокой старости отошла ко Господу.
После отпевания стали прощаться, подходя ко гробу. М. Анастасия лежала с лицом строгим, высохшим, восковым. Приложился и я ко лбу её с любовью, как к родной. Вынесли гроб и поставили перед домом, пропели: «Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем. Помяни, Господи, душу рабы Твоея Анастасии».
Пошли вдоль села в сторону кладбища. Гроб несли на руках. Прошли мостом через овраг, поднялись на бугор. Здесь, перед разрушенной каменной церковью Пресвятой Живоначальной Троицы, остановились. На два табурета поставили гроб. Певчие протяжно запели: «Со святыми упокой, Христе, душу рабы Твоея Анастасии, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная. После закрытия Саровского монастыря в этом храме служили священник из Сарова о. Илиодор и дьякон о. Паисий. Арестовали сначала о. Илиодора, потом ночью взяли о. Паисия.
Вышли из села на простор, вдалеке – кладбище. Светит солнце, безветренно, день погожий. Кладбище сельское, ухоженное, уютное, почва песчаная. Гроб опустили в могилу, кинули по горсти золотистого песка, мужики стали закапывать. Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоея Анастасии. Недалеко могила дивеевской монахини Мастридии; она пела в церковном хоре монастыря. Тридцать лет сидела в тюрьмах, притворяясь ненормальной, умалишенной. Ее привезли в с. Аламасово к Марии Семеновне, где и жила у нее, а потом у своей племянницы, где теперь икона Божией Матери «Тихвинская».
После похорон все вернулись в село и в одном из домов устроили поминки сразу по двум матушкам: м. Анастасии и ранее умершей м. Мастридии. В комнате светло, стены белые, иконы сияют как новые. Посреди комнаты во всю её длину большой стол, вдоль него лавки. Помолились, сели. Начались поминки. Всё чинно, неторопливо, без суеты. Подали хлебово – щи, суп, окрошку. Потом каша пшённая, пшённая с разварной картошкой, молочная, каша гречневая. Кружки постоянно наполнялись ржаным квасом, заправленным мятой. Потом были чай, компоты, кисель. Каждое блюдо, поданное на стол, крестили, потом ели.
Так заведено было на Руси испокон века: соблюдать посты, праздники Божии, чтить святых, поминать усопших. И думалось, что это батюшка Серафим собрал всех нас вместе, чтобы мы поняли и прочувствовали, в каких трудностях и лишениях провела жизнь раба Божия Анастасия, но что не оскудело её сердце и душа её была полна любовью к Богу.
Царствие ей Небесное, вечный покой.