Судьба художника

Жизнь любого творца очень динамична. Постоянная работа, организация выставок, участие в их открытии, различные проекты, в т. ч. благотворительные, есть ещё телевидение, различные интервью и пр. Вся эта суета окутывает художника. За ней не разглядеть такого замечательного человека-созидателя, как НИКАС САФРОНОВ.

Николай родился в городе Ульяновске, жил в раннем детстве с родителями и братьями в бараке, который построили после войны пленные немцы для рабочих автозавода, выпускающего машину УАЗ.
Отец, Степан Григорьевич, родился в 1910 году в этом же городе, но назывался он в то время Симбирском и был после революции особым городом, поскольку в нём родился в 1870 году Владимир Ильич Ленин. В этой связи вплоть до 90-х годов и конца перестройки городу всегда уделялось повышенное внимание в плане благоустройства и частично в плане снабжения.
В семье Сафроновых по линии отца было 12 поколений священнослужителей. Династия предков – православных священников упоминается в Симбирской летописи, относящейся к середине XVII века. А до того – начиная с кентерберийских монахов, которые приехали в Московию проповедовать католицизм в XVI веке. Но предок Никаса принял православие и взял греческое имя Сафроний, которое позже превратилось в фамилию Сафронов. В советское время принадлежность к роду священнослужителей была не просто клеймом на всех членах семьи, но сулила немалые опасности. В частности, деда Никаса репрессировали именно по этой причине. Отец же каким-то образом не был отсеян при подаче заявления в танковое училище. Он его окончил ещё до войны, причём везение сопутствовало ему и дальше – получил направление на службу на Сахалин, где с точки зрения репрессий было существенно безопасней, чем в центральной части России.
Степан Сафронов поехал в командировку в Сибирь и там встретил девушку Анну, будущую мать художника, влюбился и привёз её на Сахалин, где они и поженились. Далее была война, и Степан воевал с японцами, как и все проживавшие там русские. А после войны, в 1947 году, они вернулись уже в переименованный город Ульяновск, где и родился пятый по счёту сын Николай.
С особой теплотой Никас вспоминает самое любимое, наверное, что есть у каждого из нас, – детство, оно было яркое и, пожалуй, самое душевное, даже если оно и было барачное. Бараки у нас обычно ассоциируются либо с немецким концлагерем, либо с нищетой и крайней степенью падения человека. Действительно, послевоенный барак – это длинный коридор, где по двум сторонам идут квартиры – как правило, одна или две комнаты, в которых и живут все члены семьи. Кухня-печь также находилась в этой небольшой квартирке, а вот бытовые удобства были всегда расположены во дворе. Сегодня, наверное, эта картинка представляется кому-то ужасной.
Но на самом деле барак, как часто и коммунальные квартиры, – это не обязательно скученность и плохие условия жизни. Это зачастую было удивительное сообщество людей, которые дружили, ходили друг к другу в гости, справляли всем бараком, а иногда и несколькими, праздники, часто делились последним, там устраивали душевные свадьбы, именины, проводы или приходы из армии. Собирались и по печальным поводам: уход из жизни того или иного жителя.
Так что барак имел свой особый образ жизни, и для ребёнка или подростка это был целый мир, который зачастую определял его дальнейшую жизненную траекторию.
В барачных застольях еда всегда была вкусная, пусть и не всегда изысканно поданная. Вкусная, потому что всё было выращено на огородах. Тогда ещё мальчик Николай не догадывался и не думал, что когда-то станет художником. Но именно из-за некрасивой, как ему казалось, сервировки стола стал мечтать, что когда он вырастет, то станет поваром, чтобы вкусно готовить и красиво подавать.
Помимо этого, нужда и романтика заставляли детишек лазать в чужие сады, частные или колхозные, где сторожа ловили ребятишек, иногда их могли и выпороть или вслед убегающим стреляли солью. Николенька (как звала его мама) бежал к Волге отмачивать раны и так же мечтал, что станет ещё и садовником и тогда всем будет бесплатно раздавать огромные, как у Мичурина, вкусные яблоки. Тогда кто-то из взрослых сказал, что в Москве яблони растут просто на улицах, и яблоки с них может любой человек сорвать и съесть.
Может, именно тогда у Коли Сафронова и зародилась мечта когда-нибудь жить в Москве. Потом, спустя много лет, он действительно убедился, что на Воробьёвых горах, около МГУ, есть места, где растут, как сейчас принято говорить, в свободном доступе яблоки, но оказалось, их есть совершенно невозможно, т. к. они все пропитаны выхлопными газами, свинцом, совсем как отравленное яблочко в сказке о Мёртвой царевне. Но до этого ещё было далеко.
Мама заставляла Николая и его братьев читать молитвы, кропотливо объясняла их содержание, и малышам это нравилось. А когда мама водила его в церковь, он видел красивые иконостасы, иконы, святые на них очень походили на живых людей. И ему захотелось иметь свою такую.
И вот как-то пятилетний мальчик шёл мимо школы, где была собрана школьниками-пионерами макулатура. И там Коля увидел журнал, на обложке его было изображение, которое он принял за лик Боженьки. Он вырвал обложку и принёс домой, повесил её в спальне и стал молиться на неё…
Позже он узнал, что это актриса Софи Лорен. Но она стала его иконой на всю жизнь. Таким вот диковинным образом иногда линии судьбы причудливо пересекаются.
Учёба в школе Николаю запомнилась многим, и особенно когда зимой всё время ожидали, что завтра будет мороз и занятия отменят. В те годы морозы в Поволжье часто бывали за 30 градусов, и влажность была высокая. Ложились в семье Сафроновых спать поздно, уже далеко за полночь, а вставать надо было в 7 часов. Дети раскачивались до 7.30, и уже в полдевятого начинался урок, поэтому они постоянно недосыпали. Но когда объявляли, что мороз и занятия в школе отменяются, все тут же просыпались и вместо того, чтобы поспать или сидеть на уроках в тёплых классах, бежали на улицу, на мороз, играть в снежки или просто на коньках кататься.
Поступление в мореходное училище в 15 лет, как и некоторые другие события жизни, тоже имеет под собой литературную и мифологическую основу. Николай зачитывался книгами о пиратах и решил, что больше не хочет быть ни поваром, ни лётчиком (была и такая мечта), а стал мечтать о пиратстве. Хотел окончить мореходку и путешествовать по всем морям, стать неким капитаном Бладом. Но детские мечты в очередной раз столкнулись с реальностью – оказалось, что мореходка давала возможность стать в будущем, в лучшем случае, капитаном рыболовецкого судна, где надо было всю жизнь просто ловить рыбу и отгружать её на склад для дальнейшей продажи или переработки.
В общем, проучившись год, он понял, что это точно не его стезя, и решил переехать к тётке, она была врачом, как раз в это время уезжала работать по контракту в Сибирь и предложила ему возможность пожить у неё до армии.
Встал вопрос – «А чем же там буду заниматься?». И тут Николай вспомнил, что неплохо рисовал в школе, и учитель советовал ему стать художником. А однажды, учась в третьем классе, он нашёл в школьной библиотеке книгу «Озорные рассказы» Бальзака с иллюстрациями Густава Доре и влюбился как в писателя Бальзака, так и в художника Доре. После этого стал в блокнотах, в учебниках, на партах рисовать замки, дворцы, рыцарей, жизнь средневековых людей. А учитель рисования говорил на своих уроках: «Вы должны смотреть на мир иносказательно, не так, как он есть. Это всё уже увидели Шишкин, Васнецов, а вы изображайте своё представление о том, что вы увидели, скажем, глядя в небо. Там не просто облака, это и слон, и медведь, и дельфин, и так далее. Всё это надо увидеть, почувствовать и передать».
Позже преподаватель в училище, говорил, что если вы увидите зелень на луне, пишите её ярче, сильнее. Если на зелёном дереве увидели коричневое, то надо больше давать этого коричневого, то есть цвета надо усиливать – художник может позволить себе показать то, что другие только отдалённо почувствовали, но никак не могут передать творческими приёмами.
Пятёрки в школе по рисованию ему были обеспечены. Хотя будущий великий художник Никас Сафронов, а тогда Николай Сафронов, даже не помышлял о профессии художника по жизни и никогда не доводил свои рисунки до конца, учитель ставил ему всегда отличные оценки.
И вот с этими школьными работами он и решил попробовать поступить в училище, да ещё и в знаменитое Ростовское художественное училище имени М. Б. Грекова. Оно имело славную историю – в 1895 году благодаря энтузиазму выпускника Московского Строгановского училища А. С. Чинёнова были созданы Ростово-Нахичеванские рисовальные классы, которые многократно меняли своё название, но сохранили школу, традиции, высокий дух творчества.
В это замечательное учебное заведение Николай Сафронов сунулся со своими школьными рисунками. Как ни странно, его взяли. Члены приёмной комиссии соглашались, что у него нет специальной подготовки, но фантазией он владел отменно. Комиссия решила: пусть попробует, если не потянет до Нового года, то отчислим.
Тогда и решил Николай Сафронов всем доказать, что его приём в училище не был ошибкой комиссии, и начал очень усиленно работать.
И уже на втором курсе сокурсник Сафронова купил на всю стипендию одну из его работ. Правда, деньги они в этот же вечер вместе и потратили на пиво с раками, которые на Дону, как вы знаете, лучшие в мире.
Такой была первая продажа работы художника. Вторая же продажа состоялась очень не скоро. Но это не являлось основным источником средств для жизни. Николай Сафронов учился днём, после 15:00 работал в ростовском ТЮЗе художником-бутафором, а ночью – сторожем. Некоторое время там же рядом работал дворником, а по субботам и воскресеньям разгружал вагоны. По окончании третьего курса решил отслужить в армии.
Служил Николай Сафронов в ракетной части в Эстонии, в городе Валге, и там основные сложности у него были на почве всё той же живописи.
Во-первых, он рисовал на боевом дежурстве и за это получал взыскания, т. к. нарушалась обороноспособность страны. Там был один капитан по фамилии Валюхов, который ловил рядового Сафронова за рисованием, отбирал эти картины и сжигал их на костре. При этом ругал его на чём свет стоит, и только когда картины догорали, он уже более спокойно говорил: «Я из тебя сделаю хорошего солдата».
А ещё в начале службы была сложность: старослужащие-срочники пытались заставить Николая рисовать для них дембельские альбомы. Сначала он делал это с удовольствием, потом стал категорически отказываться, за что его наказывали: закрывали в туалете с зубной щёткой, чтобы Сафронов там сантехнику ею чистил. И тогда Сафронов объявил голодовку. И от него отстали. В конце службы он даже получил две грамоты за хорошую службу.
После армии Николай поехал в Литву, сначала жил в родном городе матери, Паневежисе, где некоторое время работал художником в драматическом театре под руководством Д. Баниониса, параллельно также на льнокомбинате, затем переехал – в Вильнюс. Проучившись там по классу дизайна, через три года переехал в Москву на постоянное место жительства.
И хотя искусство всё ещё кормило художника слабо, он всё время находил различные дополнительные приработки, к которым можно отнести и так называемый бизнес. В 90-е годы половина страны занималась именно этим промыслом.
Так или иначе, но благодаря этому удалось накопить деньги и купить в те годы собственную квартиру, что было почти нереально молодому человеку в советское время. А потом появились условия не только для жизни, но и для работы уже в собственной мастерской. Переезд в Москву был отчасти спонтанным.
Один товарищ, Володя Мительман, сказал: «Никас, если ты хочешь состояться как художник, то надо ехать жить в Москву». И хотя Москва была далёким и не очень вначале желанным для Никаса городом, с 1983 года он стал жить в столице, в которую вскоре влюбился без памяти.
Вначале он жил в Тёплом Стане, в те годы – на окраине Москвы.
А далее Никас переехал уже в центр, на Малую Грузинскую, где и началась его основная творческая деятельность и знакомство с большим миром, миром центра города.
А осознал Никас, что стал художником, когда учился на 4-м курсе института уже, не училища, а института, а до этого всё время думал: «Я художник по профессии, но всё-таки я не хочу им быть всю жизнь. Возможно я ещё что-то найду по душе». Внутри, во всяком случае, до конца ещё себя художником не чувствовал.
И вот однажды в своём, наверное, тогда пророческом сне он увидел, как идёт по галерее, где висят его картины, которые в реальности он ещё не написал. А рядом идёт старик и делает всё время замечания: «А здесь у тебя свет неправильный». Никас: «Согласен». – «А вот здесь у тебя с графикой не так…» – «Вот здесь я не согласен». Спорили всё время, в один момент Сафронов обернулся за советом, а старик куда-то исчез. Он поднял голову вверх и увидел, что старик улетает и что это не просто старик, а сам Леонардо. И тут он закричал: «Леонардо, куда ты?» На что старик молча бросил ему странный шар, который Никас поймал. И вдруг он проснулся и понял, что внутренне состоялся как художник.
Наконец пришло осознание, что нужно и дальше заниматься и развиваться в искусстве. Тогда, да и позже, он не стремился быть известным. Просто хотел быть профессионалом. Но со временем профессионализм привёл к успеху. Любой секрет успеха один – труд, поиски и не щадить себя, не расслабляться. И быть бесконечно ответственным в своих обязательствах.
Исторический опыт показывает, что искусство может менять мир. Если нет искусства в стране, то нет и государства как такового. Исторически сложилась схема – в богатом государстве всегда будет процветать и культура. Были моменты в истории, когда «будет хлеб, будут и песни» и т. п. Иными словами, иногда приоритет отдаётся материальному, а искусство, в полном соответствии с учением Маркса, мыслится как надстройка. Но искусство не надстройка. Когда развито искусство, культура, то и государство сильное и богатое.
Необходимо пояснить некоторые моменты творчества Никаса Сафронова. Обратимся непосредственно к картинам. Фактически всю жизнь Никас занимался символизмом, а это значит, что он не только интуитивно зашифровывал в своих картинах послание, но постоянно разрабатывал собственный язык. Человек, который посмотрит только одну его работу, вырванную из контекста всей живописи, ухватит только небольшую часть её смысла.
Как говорил великий русский художник Филонов, «интересен не только циферблат, но и механизм, и ход часов». В этом смысле циферблат – это картина, нечто законченное само по себе, но за ней кроется целый механизм внутреннего содержания, она встроена в контекст живописи автора и в конечном счёте в контекст мировой живописи.
Зачастую живопись способна рассказать историю языком, казалось бы, чистых эмоций. Один маленький пример: однажды Никаса попросили написать полотно в память 11 сентября, когда в результате авиаатаки террористами были разрушены два высотных здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Но он написал не падающие башни, а плачущего ангела, сидящего на развалинах.
Если бы написал башни-близнецы и кричащих вокруг людей – это была бы история конкретной трагедии, а он написал историю всех трагедий, которые происходят на земле. А написав своих Барбару и Сигизмунда, Никас создал ещё одно отражение этой истории любви, а зритель может при этом увидеть что-то своё – и не конкретных исторических персонажей, а то, что созвучно только ему. Так многие истории перетекают друг в друга, многократно отражаются и уже становятся неотъемлемой частью культуры разных веков и народов.
Созданный Никасом Сафроновым стиль под названием Dream Vision не мог появиться, если бы он не опирался на знание классической школы. Эта техника и стиль прочно основаны на знаниях и школе, которую он изучал долгие годы. Но при этом он активно использует всё своё воображение, и интуицию, и подсознание. Dream Vision возник, с одной стороны, как бы случайно. Первый толчок был, когда Никас приехал в Помпеи как турист. Его потрясли полустёртые росписи на стенах, и там начал плакать ребёнок. Многие, кто был рядом, решили, что это кошки кричат. Но экскурсовод сказал, что это плач ребёнка, который попал в коридор времени, после того как 2 000 лет назад было извержение вулкана. Этот звук слышится время от времени уже долгие века. На художника это произвело сильное впечатление. И когда он приехал в Москву, то полустёртые настенные росписи стали всплывать в воображении. Он попытался их по памяти воссоздать, и так стал рождаться этот неповторимый стиль.
Много есть интересного и в жизни, и в творчестве нашего героя. И чтобы понять хоть частицу его подсознания, которое выливается на его полотна, нужно изучать историю искусства, культуру разных народов. И тогда нам, зрителям, интереснее будет жить с тем человеком, который обогащает наш мир.

Анатолий ТРУБА,
д. э. н., профессор