БОЧКА

Первая сказка

Лошадка от усталости мотала головой. Уж очень большую бочку везла, а дорога в город Сударушкин всё в гору.
Деревянная бочка от старости потеряла цвет, белёсая, будто в паутине.
Перед воротами, на вершине холма, копыта лошади стали промахиваться мимо земли. Сударь, возчик, кинулся на помощь, налёг на бочку плечом:
– Тютелька осталась! Тютелька!
Лошадка захрапела, засеменила ногами  – одолели.
Под сводами ворот на ровном месте колёса катили сами. За воротами лошадка сдала в сторонку и стала.
Сударь снял заднюю стенку телеги, и все увидели: бочка с краном. Кран – Бог ты мой! – из чистого золота.
Сел Сударь на табуретку, прислонился головой к телеге, но тотчас встал, выпряг лошадку, дал ей овса. И тут к бочке подошёл человек в кожаном фартуке – сапожник.
– Квасок у тебя? Может, пиво?
– А чего желаете? – ответил Сударь, поклонившись.
– Я с устатку водочки бы выпил.
– Извольте!
Струйка из крана пролилась кристальная.
– А стоит-то сколько?! – спохватился сапожник.
– Мой товар – копейка.
Покупатель обрадовался, кинул в железную кружку копейку, стопку принял обеими руками.
Он пьёт, а все ждут. Выпил и молчит.
– Какова? – спросила сапожника сударыня с кошёлкой, а в кошёлке – котята.
– Не-ба-бакновенная! – молвил изумлённый питок и понёс своё изумление по Сударышкину.
Все вослед ему глядят. Водочка не-ба-бакновенная, а другой стопки не заказал.
Тут солдат-гвардеец, отдал Сударю честь.
– То же самое! Но в кружку, и чтоб с краями.
Получил желаемое, сосредоточился.
– Эх! – хватил единым духом. И вроде бы подрос вершка на два. Памяти всё-таки не потерял.
– Сколько с меня?
– Копейка! – сказал Сударь.
– Милый человек! – сударыня с кошёлкой, а в кошёлке котята, загородила собою бочку. – А ежели романеи закажу? Какова будет цена рюмки?
– Копейка.
– А ежели я закажу романею котнарскую? Зеленым-зелёную, коей тешил себя великий господарь Василий Лупу во время оно!
– Извольте, сударыня! Вот вам котнарское.
Взял хрустальный рог, открыл крантик – аромат на всю площадь.
Сударыня пригубила – и в обморок. Спасибо, добрые люди подхватили. Но винцо-то у сударыни не пролилось. В обмороке, а держит рог ровнёхонько.
– Отрава? – спрашивают люди.
– Господь с вами! Воскрешение! – Потягивает глоток за глотком – и молодеет. На глазах, при всём честном народе.
Пришла дородной, ушла в такой красе, в такой поре – только под венец. А вот котята, покуда сударыня молодела, взрослели. Кошёлку за красавицей нёс кот, а за котом чередою – пять кошек. Не-ба-бакновенных!
Вдруг – гонец! Увидел бочку:
– Сударь, воды! Сутки в седле!
Сударь кран открыл, наполнил кружку водой.
– Ключевая! – благодарно удивился гонец. – И вкусна, и силы воротились. А ведь до того изнемог, под ноги коня чуть было не свалился.
А Сударю пекарь копейку тычет:
– Пивка! Жар от печи невозможный. Пиво-то есть?
– Как пиву не быть? – обиделся за свою бочку Сударь.
И такая пена увенчала кружку. Картина!
Весь город Сударушкин – вот он. Впереди горожан – учёный человек, сочинитель стихов к праздникам. Дотронулся рукой до бочки, на крантик через очки поглядел.
– Сударь! Не порадуете ли меня… росинкой?
– Было бы желание!
Подставил Сударь под кран серебряную ложечку:
– Кап!
Росинка. А сияния на весь Сударушкин. Обомлел учёный муж. Росинку в губы – и бегом!
– Что с ним? – обеспокоился Сударь.
– Стихи в груди закипели. Побежал записывать.
Возле бочки пошла теснота. Всякий человек своё хочет получить.
Иные подойдут – желаний, как мошкары в тундре. Глазами умоляют, а сказать нечего – слова разбежались. Этим Сударь молока наливал по полной кринке. Души отбеливал.
Солнце зашло, и вот тебе задача: народу на площади не убыло. Поклонился Сударь Сударушкину, о лошадке своей напомнил.
– Моя труженица весь день везла бочку, пора бы ей в стойло.
– Любой двор выбирай! – сказали жители Сударушкина. – Но деток наших уважь, побалуй питьём. Заждались своей очереди.
– Будь по-вашему! – согласился Сударь. – До первой звезды потружусь.
Поглядел, где дети, а дивную бочку в кольцо взяли пьянчужки.
– Понимаю, – сказал пьянчужкам Сударь. – У вас горит.
– Горит, – признались горемыки.
Подумал Сударь, подумал и наполнил ведро красненьким.
Пьянчужки воздух в себя потянули:
– Вермут! Из Покрова!
Есть такой городок на старорусской земле. Отраву варил желаннейшую. Во-первых, дёшево. Во-вторых, после третьего булька из бутылки пьющий ложился на травку (зимой – на снег) – пережить дуром доставшийся хмель.
У Сударя, однако, питьё культурное. Рядом с ведром поставил сноп соломинок:
– Отведывайте, а я детей попотчую.
У всякого пьянчужки жажда выхлебать Охотское море, а тут – соломинка. Помрачнели, но про себя. Разобрали сноп. Потянут питьё – на лицах блаженство. И пошли, пошли – главное, по домам. Напились! И не ведают: напились на всю оставшуюся жизнь. Таков он, Покровский вермут, пролившийся из бочки Сударя.

Вторая сказка

Детей Сударь потчевал Неведомкой.
– Что за питьё такое? – спрашивали ребятишек любопытные.
– Секрет! – отвечали дети.
Секрет – он и есть секрет. А ночью на облаках над городом Сударушкиным было весело от детских голосов.
Чудо и Весна – одной крови. Весна пришла – и каждая пядь земли воскресла и расцвела. А чудо – это сбывшееся то, чего ждать перестали.
К бочке шли и шли. Горожане Сударушкина, люди окрестных земель, из-за горизонта тоже приходили.
Копеечки Сударь на землю кидал в кучку. Светлые денежки сороки повадились воровать. И тогда прилетели галки. Ладные, голоса у всех звонкие. По-людски умели сказать.
Забудется человек, отведавший питья, галки тотчас кричат:
– Сууудаарик – кааапеейку!
Из копеек галки складывали столб. Ловко у них получалось. Копейку на копейку, копейку на копейку!
Подошёл однажды к бочке мальчик. Подаёт денежку.
– Что тебе налить? – спросил Сударь.
– Ничего. Копейка на дороге лежала. У меня – одна, у тебя – много. Возьми.
– Ты чей? – спросил Сударь.
– Мамин, – ответил мальчик. – Мы с мамой ходили на ярмарку книгу купить, чтоб я вырос умным. А на ярмарке скоморохи. Я загляделся, пошёл за скоморошиком с медведем и потерялся.
Дал Сударь мальчику калач.
– Иди к лошадке, поговори с ней. А копейку отдай галкам.
Галки копеечке обрадовались:
– На самый верх! На самый верх!
Мальчик угостил галок калачом. Такой звон поднялся, такой крик:
– Мы, галки-гадалки, погалдим, погадаем, погадаем, погалдим, счастье выгадаем. У кого терпенье, будет жить на загляденье.
Знать, и впрямь погадали и выгадали. Вечером, когда туман реку закрыл, пришла в Сударышкин усталая женщина.
– Какого питья желаете? – спросил Сударь.
– Мне чем слаще, тем горше. Водицы бы, да копейки нет.
– За вас, сударыня, заплачено. Вон твоя сладость.
Показал на мальчика. Мальчик спал на сене возле лошадки. У матери слёзы бисером, и никакого питья ей не надо.
– Подожди! – удержал женщину Сударь. – Твоему сыну сладкий сон снится. А ты после дальней дороги выпей доброго Семейного взвара.
До краёв наполнил золотой корчик – ковшик на поддоне.
От того Семейного взвара дух родного дома объял город Сударушкин. Солнце ещё не взошло, потянулись к бочке несчастливые в семейной жизни женщины, оставленные жёнами мужья, вдовы, вдовцы, сироты…
За день единый не стало в Сударушкине огорчённого народа. Посветлел Сударушкин, будто над ним просиял нимб небесный.

Третья сказка

Вот тут-то и подоспели к бочке торговый народ, их высочества, их величества. Шустрый человечек предложил Сударю за бочку сто серебряных монет и сверх того – золотую. А за копейку заказал пивную кружку «Скриминг Игл» – «Кричащего Орла». Бутылка этого «Орла» сорок тыщ стоит. Шустрого сменил серьёзный. Пятеро у серьёзного господина за спиной, по трое с боков, а копеечку секретарь подал.
– Бокал хереса «Массандра» урожая 1775 года.
Было бы желание. Господин губами бокала дотронулся и приказал секретарю:
– Отпиши на имя Сударя четыре дворца на четырёх материках.
И что такое? Вихрь, свист, могучий шум. Пал с неба раджа Диковинной страны. На тройке грифонов прилетел.
– Мой пращур, лёжа на водах Мёртвого моря, бок о бок с царицей Клеопатрой, пил из её рук сокровенное. Что – не знаю. За единый глоток сокровенного подарю тебе и твоей лошадке три царства. Будешь у меня Великим виноградарем.
Сударь крантик открыл, а струйка не падает вниз – завивается, плетение плетёт. И сплелась странная струйка в сосуд с напёрсток. Влага в напёрстке пузырьками постреливает. От брызг синие лучи, как от алмазов чистой воды.
– Ты наливал из этой бочки херес! – застонал, гневаясь, раджа.
– Ваше иноземное величество! Обоняйте!  – Сударь водрузил напёрсток с питьём царицы Клеопатры на ладонь раджи.
Над Сударушкиным запахи солнечной магмы и уж такой небыли – народ на ворота уставился, Клеопатру ожидаючи. Но вместо чуда звон! Пожарный обоз. В доспехах пожарника, в медной каске ступил на площадь голова города Сударушкина.
Подал Сударю кувшин на два лошадиных ведра.
– Наливай!
Бумажку достал.
– Перво-наперво лей «Шато Лафит» 1788 года! Бутылка стоит сто пятьдесят тысяч долларов! Ого! Потом «Шато д`Икем» 1744 года. Цена бутылки 56588 долларов. Тоже ведь ого! «Лемон Роже» урожая 1978 года. Двадцать три тысячи за бутылку… Пропустил! «Шато-Мутон» 1945 года по цене за бутылку 114614 долларов. А дальше шампанского с подводной лодки императора Николая II, утопленной немцами в 1915 году.
Голова читает, а Сударь собирается. Табуретку под облучок, заднюю стенку телеги на место, лошадку в оглобли запряг, возжой шевельнул…
Лошадка пошла. И что ни шажок – меньше. Меньше, меньше. И бочка меньше. И Сударь меньше. И площадь!
Прежняя осталась, как была. А та, по которой катила бочка, сделалась со спичечный коробок.
Над Сударушкиным мрак. Такая туча заходит! И – молния! В столб с копеечками. Ахнул гром, все оглохли. А когда слух воротился, услышали: звенит. Тихонечко. Копейка катится по площади.
Единственная.
Засмотрелись. На копеечку, потом на сороку. Прилетела, копеечку подхватила, унесла…
И глядь – бежит. Поэт. Руку поднял, ногу отставил, глаза – в пространство:

Неведомо откуда –
Не по молитвам, нет!
Мы получили чудо,
На тайну тайн – ответ.
Нам явлена копейка,
И нуль – душа овала.
Как просто:
– Ну, налей-ка!
И наливал, бывало.
Бывало и не будет,
А звёздочки глядят.
Наш будний век из буден.
И галки нам галдят.

Непонятно немножко, но стихи всегда непонятные. А бочка – была!

Владислав БАХРЕВСКИЙ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.