ЛЁТНЫЕ ТРАДИЦИИ
Офицерам-вертолётчикам
посвящается
Лётчик никогда не произнесёт: «последняя смена», «последний полёт»; он скажет: «крайний». Провожая товарищей в очередной вылет, лётчики говорят: «Удачи!» Не бреются перед полётами. Перед самым вылетом не чистят обувь. Такие традиции…
I. МАЙ 1995 ГОДА
…Под остеклением пилотской кабины промелькнул близкий край высокого берега реки, и винтокрылая машина послушно устремилась вниз вдоль откоса к самой воде.
– Держать строй!.. – бросил в эфир Иванов.
– Идут как привязанные, – сообщил, взглянув в свой блистер, правый лётчик. – На этот раз удержали.
– Сколько до аэродрома дозаправки? – поинтересовался у него Иванов.
– Через сорок минут будем…
Шла первая командировка на Кавказ. В самом начале весны был получен приказ перегнать звеном из части в Моздок четыре вертолёта Ми-8. Машины старые, доживающие свой срок, но других просто не было в наличии. В полку все машины летали с продлённым техническим ресурсом. При отборе вертолётов Иванову пришлось поругаться с полковыми инженерами, не желавшими отдавать лучшее. Наконец выбрали из того, что было: четыре машины с мощными двигателями. Навесили броню, оружие – и в путь!
Из состава четырёх экипажей обстрелянных только двое: майор Александр Иванов, командир звена, и ведущий второй пары Серёга Чамов, орденоносец, капитан, старший лётчик звена. «Афганцы». Остальные – молодёжь. Для Иванова с Чамовым – обычная командировка, летят спокойно, а пацаны волнуются – на войну летим.
Когда внизу проплывала безлюдная степь, Иванов использовал время в пути для тренировки звена, отрабатывая групповую слётанность экипажей. Его машина то падала к самой земле, то резко набирала высоту. Ведомые вертолёты еле успевали за ней. Слётанность пар оставляла желать лучшего. Сказывалась нехватка горючего в части и, как следствие, малый налёт часов молодых лётчиков. А вертолёт на войне без манёвра – удобная мишень.
Первая посадка на дозаправку по плану значилась на одном из военных аэродромов в Волгоградской области. Сели по расчётному времени. Заправились. Ждут. А метеослужба вылета всё не даёт. Над аэродромом погода, как говорят лётчики, «так себе», но взлететь можно. А вот к югу метеослужба пугает ухудшением. Но запас светлого времени ещё позволял, и вертолётчики с надеждой ждали, сидя в грузовой кабине командирского вертолёта.
– Андрей, пойди потревожь метеослужбу, – распорядился Иванов, взглянув на своего правого лётчика, – а то светлое время скоро закончится.
– Понял, – отозвался «правак», поднимаясь.
Отправив своего помощника на командно-диспетчерский пункт к метеорологам, Иванов пошёл прогуляться по аэродрому. Ностальгия по самолётам у него осталась с самого детства. Мечтал он на них летать, и до сих пор ещё душа не успокоилась. После школы из-за глупой мальчишеской драки не поступил Иванов в истребительное училище. Тогда ему пришлось скрываться от милиции. Забрав документы в приёмной комиссии Качинского училища, он уехал навсегда из родного города.
В вертолётное училище Иванов сдал экзамены без особого труда. Вначале пузатые и неспешные машины вызывали в нём простой интерес и по сравнению со стремительными истребителями казались тихоходными каракатицами, или, как говорят профессионалы, «вертушками». Но со временем он полюбил их за особенную манёвренность, за надёжность и возможность видеть красоту земли с высоты птичьего полёта. А в Афганистане – и за живучесть. А поистребителям в душе навсегда осталась ностальгия, как по несбывшейся детской мечте.
И вот идёт военный лётчик первого класса гвардии майор Иванов по бетонным рулёжным дорожкам аэродрома, смотрит на остроносые красавцы-самолёты и как будто купает душу в чистых водах детской мечты. Вдруг слышит: с той стороны, откуда прилетело и их звено, накатывается и становится громче знакомый звук. Так гудят вертолёты, летящие группой. Через пять минут заходят на аэродром шесть Ми-8.
Вертолёты заруливают на стоянки, выключают двигатели.
Иванов подошёл. Из открывшихся дверей выходят экипажи. Ребята молодые, знакомых лиц нет. А машины – все шесть – чистенькие, только что с завода, ещё пахнут краской. Иванову ли не разбираться в этой технике! В боевых частях про новую модификацию Ми-8МТВ-2 только слышали, а тут – вот они, можно потрогать руками. Хорошая машина – мощная, с локатором, с новой автоматикой и вооружением. Не то что побывавшие в Афгане «старушки» Ми-8, на которых летает полк Иванова.
Получив разрешение экипажа осмотреть кабину, Иванов поинтересовался:
– С нами в Чечню, мужики?
– Нет, – отвечают. – Проданы «восьмёрки» в Казахстан.
Непонятно Иванову стало тогда, даже обидно: нашим войскам такие машины в Чечне нужны как воздух, а первоклассную технику продают в другие республики, откуда она может попасть в Чечню, но уже к сепаратистам. Видно, не надумана в России пословица «кому война, а кому – мать родна».
Транзитные экипажи дозаправили вертолёты и взлетели, взяв курс на восток. А группа Иванова всё сидит. Лететь на юг – погоды нет. Лётчики и техники перекусили бортовым пайком и, ещё находясь под впечатлением от несправедливости увиденного, стали ругать власть. Пришлось вмешиваться. Голос Иванова прозвучал спокойно, но властно:
– Хватит без толку глотки драть. Нервы поберегите. Вон, лучше погоду ругайте.
Лётчики ещё повозмущались по поводу улетевших вертолётов, потом обругали метеослужбу с её прогнозами, достали картишки и расписали «пульку» по офицерскому преферансу. Иванов тоже поучаствовал.
Но в тот день в картах ему не везло.
Правый лётчик всё ещё не возвращался. Иванов не выдержал и, бросив карты, пошёл в сторону командно-диспетчерского пункта.
От разводящих руками диспетчеров он поднялся на этаж метеослужбы. А там – сюрприз.
– Сашка! Кислов, ты? Вот это да! – воскликнул Иванов, открыв дверь с табличкой «Начальник метеослужбы полка». – Сколько лет, сколько зим!
Из-за рабочего стола навстречу Иванову с улыбкой поднялся красивый крепкий мужчина в лётном комбинезоне:
– Я всё думаю, тёзка, что не заходишь? Прилетел уже два часа как! Сам уже хотел идти тебя искать.
Бывшие сослуживцы по-товарищески обнялись.
– Знал бы, что здесь командуешь ты, – сразу бы зашёл! Давай, выпускай нас! – улыбался Иванов, похлопывая Кислова ладонью по спине.
Но не тут-то было. Кислов показал карту погоды, а там – дело не очень. Облачность низкая, и прогноз неутешительный. Настроение у Иванова совсем испортилось.
– Вот же невезуха! – произнёс он озадаченно, разглядывая большую синоптическую карту, висящую на стене.
Товарищ подбодрил:
– Саня, оставайся. Вечером в гости к нам придёшь.
– Заманчиво… – вздохнул Иванов. – Но, понимаешь, надо лететь.
Кислов посмотрел на него долгим взглядом.
– Ты же сам можешь принять решение на полёт. У твоих ребят какой погодный минимум?
– Да в том-то и дело, что хуже, чем у меня! – воскликнул Иванов. – Я бы при таком прогнозе взлетел. Но их-то ты не выпустишь?
– Ну, если очень нужно… – тихо произнёс Кислов. – Долетите – потом никто разбираться не будет.
– А если не долетим? – удивился Иванов. – Тебя накажут.
– Отоврусь как-нибудь! – улыбнулся Кислов. – Пойдём, к диспетчеру провожу.
Так, при помощи товарища, с которым судьба когда-то свела его на Дальнем Востоке ещё лейтенантами, Иванов получил «добро» на вылет звена.
Выруливая на взлётную полосу, Иванов посмотрел на здание штаба и увидел в окне второго этажа Саню Кислова. Воспоминания промелькнули цветной кинолентой… Лейтенантская юность… Дочь полковника, красавица Людмила… С ней он познакомился раньше Сашки. Иванов прибыл после выпуска из училища в полк, базировавшийся на одном из аэродромов Дальнего Востока. Людмила работала официанткой в офицерском кафе военного городка. А холостяк Иванов являлся частым посетителем этого заведения. Девушка понравилась ему с первого взгляда и даже ответила взаимностью. Они встречались как друзья почти полгода, танцевали друг с другом на дискотеках и праздниках, он провожал её до дома. Иванов настаивал на близости, но Людмила не торопила события. В Новый год на празднике, когда они сильно выпили, Людмила приняла предложение Иванова и в середине вечера ушла с ним в общежитие. И он окончательно влюбился в эту яркую блондинку. Но через несколько месяцев их отношений на горизонте появился красавец-метеоролог Кислов и отбил Людмилу. На их свадьбе Иванов напился до потери контроля и подрался со свидетелем… Давно это было, в другой жизни…
Получив разрешение на взлёт, Иванов, повинуясь безрассудному порыву, скомандовал звену в эфир: «Делай, как я!» И, оторвав вертолёт от «бетонки» всего на метр, в нарушение всех правил и инструкций, переведя машину в разгон скорости на предельно малой высоте, заложил крутой вираж в сторону штаба. Вертолёт, опустив нос, как хищная птица, высматривающая добычу, шёл на высоте всего пары метров над землёй, разгоняя скорость. И когда кирпичная стена закрыла всё пространство впереди и стала неотвратимо набегать на кабину, Иванов натренированным движением взял ручку управления на себя и дал максимальную мощность двигателям. Тяжёлая бронированная машина, задрав тупой нос, как истребитель, на пределе всех своих возможностей взвилась вверх, лишь за пару последних секунд перевалив высоту двухэтажного здания, и с натужным воем двигателей, с грохотом винтов пронеслась над крышей штаба, чуть не посшибав антенны на ней.
Иванов бросил взгляд в боковой блистер: за ним как привязанные шли, выдерживая строй, все вертолёты звена. «Молодцы!» – с облегчением и чувством гордости за пилотажное мастерство похвалил Иванов в эфир своих подчинённых. «И что ты доказал, дурак?» – сказал он себе.
– 282-й, нарушаете! – возник в эфире недовольный голос руководителя полётов.
– Пожелайте нам доброго пути, братья-славяне! – примирительно ответил Иванов.
– Удачи! – отозвался эфир. – Красиво прошли!
Иванов промолчал. Городок внизу, с его однотипными домами семей офицерского состава, промелькнул быстро, и вертолёты, заняв заданную высоту, взяли курс на юг.
Небо Кавказа встретило низко летящие вертолёты тяжёлыми свинцово-серыми облаками. По радиосвязи передали, что над Моздоком высота края облачности составляет четыреста метров, а в сторону Грозного облака уходят с повышением. Чем ближе группа подходила к Моздоку, тем плотнее и темнее становились облака: в серой массе уже не оставалось ни одного солнечного просвета. Руководитель полётов на аэродроме дал условия подхода и предупредил, чтобы ведущий был внимательным – «точка» работает. Полётный минимум лётчиков звена соответствовал погодным условиям, поэтому, распустив строй на минутный интервал, Иванов первым пошёл на снижение.
С высоты аэродром Моздок напоминал палубу огромного авианосца, плотно утыканную крошечными фигурками самолётов и вертолётов. Иванову подумалось, что даже один боевой заход четырёх вертолётов типа Ми-8 с блоками неуправляемых ракет приведёт к огромным потерям авиационной техники. Счастье командования, что у чеченцев после бомбардировок их аэродромов в декабре 1994-го не осталось боевой авиации.
В плотном радиообмене экипажи уловили, что какой-то самолёт тоже запросил посадку, но вертолёт ведущего группы уже подходил к посадочной прямой. Экипаж, ведя осмотрительно, работал по-деловому спокойно и не видел заходящий на посадку самолёт. Оставалась надежда, что лётчик того самолёта наблюдает снижающийся вертолёт. Тем неожиданнее оказалась огромная тень, промелькнувшая чуть выше, слева. Иванов увидел очень близко зелёный штурмовик Су-25, заходящий на посадку с выпущенными закрылками и шасси. В армии эти штурмовики прозвали «грачами». «Грач» проскочил настолько близко, что можно было ясно рассмотреть гайки на его правом колесе.
– Лихачит, – прокомментировал Иванов выходку штурмовика и скомандовал: – Готовимся к посадке, славяне!
Если не считать нюансов, то перелёт звена завершился благополучно.
На земле аэродром Моздок встретил вертолётчиков гулом самолётных и вертолётных двигателей, порывами ветра, рвущего ветви деревьев и пологи многочисленных солдатских палаток. Поднимающиеся столпы пыли с остервенением били в борта машин и в лица военных, перемещающихся в рабочем ритме по прифронтовому аэродрому. По бетонным рулёжкам ветер гнал бумагу и мусор. На взлётно-посадочную полосу садились и взмывали в затянутое серыми тучами небо самолёты и вертолёты.
На ночлег звено определили в две большие палатки на краю аэродрома.
Через три дня вертолётчики во главе с майором Ивановым, передав свои машины в действующий состав авиационной группы, летели из Моздока в Москву на самолёте Ан-26 военно-транспортной авиации.
Во второй раз Иванов летел в Чечню летом. Шли тем же маршрутом, что и два месяца назад. Погода благоприятствовала полёту. Поэтому, подлетая к уже знакомому промежуточному аэродрому, Иванов ещё в воздухе запросил «добро» на вылет сразу после дозаправки. Летели двумя экипажами теперь уже точно на войну.
Заправили машины и взлетели с бетонной полосы, не нарушая инструкций. Иванов не стал заходить в штаб к Сане Кислову, понимая, что больше не вернётся сюда никогда.
II. ЛЕТО В МОЗДОКЕ
Погода по маршруту была хорошей, но в районе Ставрополя появилась редкая облачность. И чем ближе вертолёты подходили к горам, тем ниже и плотнее становились облака. Ведомый у Иванова – командир второго вертолёта – не имел большого опыта полётов в сложных метеоусловиях. У Иванова за спиной остались Афганистан и Дальний Восток, поэтому он чувствовал себя уверенно. Но за своего ведомого, как за себя, поручиться не мог. И при уменьшении высоты нижнего края облаков пара вертолётов всё ближе прижималась к земле. «Лишь бы Моздок не был закрыт», – с беспокойством думал Иванов. Заход на посадку «по схеме» в облаках на незнакомом аэродроме непрост и для опытного лётчика, а ведомому, капитану Ильясу Мингазову, предстояло ещё приобретать опыт полётов в сложных метеоусловиях, как и в боевых действиях. Ильяс – по национальности татарин, совсем недавно получил звание капитана, пока ещё имел квалификацию «военный лётчик второго класса» и небольшой налёт часов в должности командира экипажа.
В экипаж Иванова борттехником назначили хохла по фамилии Мельничук. Маленький, толстый, хозяйственный и жадный, он любил сало и всегда хвалил Украину, откуда был родом. Над ним подшучивали: «Украинцы живут на Украине, а хохлы – где лучше. Ты, Ваня, хохол!» Он не обижался. Но было в нём одно очень нехорошее качество: трусость. Он как огня боялся парашютных прыжков, бывало, оставлял своих товарищей в драке, «постукивал» начальству. Но его «вылизанный» вертолёт всегда блестел чистотой, поэтому Иван был у командования на хорошем счету. Ударом грома стало для него сообщение о командировке на Кавказ. Мельничук пытался откосить, придумывая себе разные болезни, но не вышло.
До назначения в экипаж к Иванову он числился в другом звене. Когда Иванов услышал о назначении Мельничука к нему, то с усмешкой подумал: «Ты, Ванюша, жирок-то скинешь!» Хотя Мельничук по возрасту был на два года старше, Иванов не испытывал к новому борттехнику большого уважения. Мельничук же, почувствовав в Иванове начальника, изо всех сил старался показать, что лучшего подчинённого тому не найти.
Чем ближе пара вертолётов подходила к конечному пункту маршрута, тем ниже облака прижимали её к земле. На Моздок выскочили на высоте пятидесяти метров над рельефом местности. Иванов уже знал этот аэродром, поэтому на посадку пошли «с прямой».
За три месяца здесь ничего не изменилось, только земля поменяла цвет – с серого на зелёный.
После посадки, представившись командованию отряда и сдав документы, вновь прибывшие экипажи направились на инструктаж к особисту.
Разместили оба экипажа в одной из школ Моздока, недалеко от вокзала, где Иванов познакомился со своим новым звеном.
Как командир, Иванов понимал, что отдыхать по-человечески после полётов его экипажам в классе, превращённом в казарму с двухъярусными кроватями, не придётся, что и подтвердилось в скором времени. Лётчик не пехотинец в окопе: кроме физической выносливости, голова и нервы – оружие лётчика. А чтобы после полётов нормально восстановиться, необходим покой. А о каком отдыхе могла идти речь, когда кто-то уходил на полёты, а кто-то возвращался, кто-то играл в карты, а кто-то хотел выпить и поговорить? Командование требовало от лётчиков одного – летать. И они летали. Днём и ночью, в любую погоду. На старых машинах. Даже не имея соответствующей натренированности.
Начав вылетать на задания, Иванов быстро втянулся в ритм боевой жизни и перестал замечать такие мелочи, как плохое питание и нестираное бельё.
Летали на перевозку людей и грузов, на разведку и аэрофотосъёмку. Но чаще всего звену Иванова приходилось работать челночными рейсами между Моздоком и аэродромами в Грозном – Северном и Ханкале: туда везли солдат, оружие, боеприпасы, медикаменты, продукты питания, а обратно «груз-300» (раненых) или «груз-200» (убитых). Полёт по времени в среднем двадцать пять минут – туда, двадцать пять минут – обратно. Трудяги-вертолёты Ми-8 работали днём и ночью безотказно.
Кровь, измученные страданиями лица раненых, тела убитых – всё это кажется страшным только в первые дни. Потом привыкаешь. Всю лётную смену пилоты работали как будто в автоматическом режиме: ничему уже не удивлялись. Только в конце смены чувствовали неимоверную усталость, и не только физическую: кажется, что вот-вот нервы не выдержат – сорвутся от невозможного напряжения. И чтобы хоть как-то снять этот стресс, необходимо было выпить. Выпить так, чтобы забыться! А утром – снова в полёт.
Повозили мёртвых ребят недельку-другую, и уже в вертолёте стоит тяжёлый, ничем не выветриваемый трупный запах. А за бортом – температура тридцать – тридцать пять градусов. Никакие обработки салона не спасали от этого жуткого запаха смерти. Трудно нормальному человеку выдержать такое!
Через пару недель парни из звена Иванова осунулись, улыбки стали редкими, шутки злыми. В полёт идут как на каторгу. И борттехник, старший лейтенант Мельничук, начал худеть. Иван, всегда аккуратный, мог забыть побриться.
А чем мог Иванов подбодрить своих подчинённых? Осознавая методы ведения этой войны и не понимая целей командования, офицеры переставали понимать, за что должны рисковать своими жизнями. Действительно, как могла большая и всё ещё сильная страна допустить такие огромные потери своих солдат? И что Иванов, как командир, мог сказать экипажам перед очередным вылетом, кроме обычного: «Удачи!» – и дежурного набора подготовленных замполитом патриотических лозунгов? Ведь каждый понимал, что его жизнь здесь ничего не стоит.
Экипажу Иванова приходилось выполнять полёты на патрулирование дорог, ведущих в горы. Иванов брал на борт спецназовцев и летел в обозначенный район. Боевики, оттеснённые к горам, могли получать подкрепление и боеприпасы, доставляемые только автотранспортом. Экипажам вертолётов ставилась задача обнаружения такого транспорта. Если это была одиночная машина, её захватывали или уничтожали. А если обнаруживали колонну машин, то тогда вертолётчики наводили самолёты-штурмовики. Одну такую идущую в горы колонну из пяти гружёных «Уралов» пара Су-25 за минуту превратила в пять дымных факелов на глазах Иванова.
В одном из полётов на патрулирование Иванов заметил в стороне от основных дорог поднимающийся пыльный след, который хвостом тянулся за идущей на скорости автомашиной. Когда Иванов развернул нос вертолёта по направлению к замеченному следу, автомобиль скрылся за складками пересечённой местности и, вероятно, остановился, потому что пыльный хвост стал оседать. Но если те, кто находился в той машине, решили спрятаться, то было поздно – вертолёт уже летел к ним. Позвав в кабину пилотов старшего группы десантников, Иванов указал взглядом:
– Машина прячется. Проверим.
Тот понимающе кивнул и пошёл в грузовую кабину готовить бойцов, а Иванов выдерживал курс по направлению к машине.
Через три минуты вертолёт прошёл точно над стоявшим в распадке грузовым автомобилем. Экипаж успел рассмотреть крытый тентом ЗИЛ-130 зелёного цвета.
Подгашивая скорость, Иванов ввёл вертолёт в левый вираж со снижением, рассчитывая приземлиться метрах в трёхстах от не подающей признаков жизни машины. Чувства доверия этот ЗИЛ не вызывал, и желания поймать пулю или гранату в кабину или двигатель Иванов не испытывал. Вертолёт на земле представляет собой хорошую мишень для любого вида оружия.
Но коснуться колёсами земли Иванов не успел: ЗИЛ рванулся с места и помчался в сторону гор. На что могли рассчитывать находящиеся в машине люди? Чтобы догнать грузовик, много времени не потребуется, а кроме носового пулемёта, пули которого пробивают лёгкую броню танков, у вертолёта на пилонах висели два универсальных блока с двадцатью ракетами С-8 в каждом. Одна такая ракета в секунду превращает грузовой автомобиль в кусок покорёженного металла.
– Не хотите по-хорошему, будет – как хотите! – упрямо бросил Иванов и включил блок вооружения. Затем подал команду: – Пулемёт к бою!
Борттехник с разгорающимся охотничьим азартом взвёл затвор пулемёта.
Начиная погоню за автомобилем, Иванов плавно перевёл винтокрылую машину в разгон скорости с небольшим набором высоты. Вертолёт, опустив нос, хищной птицей шёл низко над землёй, настигая удирающую жертву. Ловя пылящий ЗИЛ в прицел пулемёта, подал голос борттехник:
– Командир, стрелять?
– Дай предупредительную очередь, – приказал Иванов. Его тоже стал охватывать азарт погони, но в автомобиле находились люди, и Иванов хотел дать им шанс на жизнь.
Сквозь гул двигателей тупо застучал носовой пулемёт, и плотная очередь легла далеко впереди машины. Вместо того чтобы остановиться, ЗИЛ попытался уйти вправо. Машина мчалась на большой скорости, но дистанция до неё быстро сокращалась, и, когда оставалось уже метров триста, чтобы не проскочить, Иванов стал уменьшать свою скорость.
– Разреши по нему, командир! – поправив прицел, закричал Мельничук, с трудом удерживая настигаемый грузовик на мушке. Иванов не успел ответить – у заднего борта ЗИЛа из-за тента показалась фигура человека с автоматом. Повинуясь чувству самосохранения, Иванов тут же дал максимальную мощность двигателям и бросил вертолёт в боевой разворот. Перегрузка вдавила в кресло, а экипаж с замиранием сердца ожидал услышать звук ударов пуль в борт. Ми-8 – машина живучая, но бронированы в ней только часть пилотской кабины и двигательный отсек. Остальное – дюраль. Как правило, пули прошивают грузовую кабину насквозь, не причиняя вреда силовой установке и управлению. Но сегодня на борту размещались десантники.
То ли чеченский стрелок промахнулся, то ли не стал стрелять, но звука попаданий пуль никто не услышал.
Описав виток восходящей спирали, Иванов уже на высоте вывел боевую машину на линию открытия огня. Автомобиль всё так же мчался вперёд, не снижая скорости. Человек с автоматом у заднего борта стрелял по вертолёту. Но вести прицельный огонь ему мешали движение машины, расстояние и пыль.
– Бей по цели! – приказал Иванов борттехнику и перешёл на снижение.
Снова тупо застучал пулемёт, и симметричные фонтаны земли поднялись точно по курсу мчавшегося автомобиля, приблизились и бегущей строкой перескочили через автомобиль. Фигура человека скрылась в кузове. Последовавшая сразу же за первой вторая очередь из носового пулемёта легла за грузовиком, догнала его и прошла по машине, отрывая от неё куски железа и дерева. Грузовик стал резко уходить вправо, накренился на левую сторону и перевернулся вверх колёсами, подняв облако пыли и дыма. Ми-8 буквально через пару секунд проскочил над ним, и экипаж не успел ничего рассмотреть.
Развернув машину, Иванов решил заходить на посадку. Он приказал Мельничуку держать перевёрнутый ЗИЛ в прицеле и открывать огонь без команды. Иван, казалось, прирос к пулемёту, направив ствол на цель. Поднятая падением ЗИЛа пыль оседала, и перевёрнутый автомобиль просматривался: он не горел, но дымился, людей не было видно. Соблюдая осторожность, Иванов плавно опустил вертолёт метрах в трёхстах.
Отбрасывая воздух лопастями, винтокрылая машина ещё не успела коснуться колёсами земли, как десантники начали выпрыгивать и, растягиваясь в цепь, двинулись к безжизненно лежащему грузовику.
И тут Иванов увидел, как на месте падения грузовика поднялся мощный столб земли и огня. Взрывная волна сбила с ног десантников и чувствительно тряхнула вертолёт. Заложило уши, но сквозь грохот взрыва Иванов расслышал, как по кабине застучали камни и осколки. Крупный осколок жёстко ударил в остекление правого лётчика, оставив след в виде большой звезды с расходящимися лучами, и по триплексу пошла жирная трещина.
Иванов посмотрел на приборы – двигатели работали без перебоев, винты крутились.
– Хорошо, что мы далеко сели! – подал голос правый лётчик.
«Хорошо», – подумал Иванов, наблюдая, как с земли поднимались десантники.
– Все живы? – поинтересовался он, когда за последним забравшимся в вертолёт закрылась дверь. Вопрос был риторический – Иванов видел, что все спецназовцы шли на своих ногах.
– Похоже, «духи» боеприпасы везли, – вместо ответа пояснил старший группы десантников. – Хорошо, что мы не успели ближе подойти – только оглушило ребят и немного осколками посекло.
– Нам тоже досталось, – показал Иванов на треснувшее остекление. Потом уточнил: – Уходим?
– Поехали! – Старший перевёл взгляд на пулемёт и, дружески хлопнув борттехника по спине, сказал только ему: – А ты снайпер. Молодец!
Весь полёт Ваня сиял как начищенный сапог. Иванов понимал его: первая в жизни боевая стрельба на поражение прошла, как в тире, на оценку «отлично». Иван заслуживал похвалы, и после полёта Иванов объявил ему благодарность, о чём указал в рапорте начальству.
В тот день дошли до аэродрома Моздок нормально. А когда на стоянке осмотрели машину – удивились: кроме побитого остекления пришлось менять лопасти, посечённые осколками, и штопать несколько дыр в обшивке. Удивительная машина Ми-8 – даже израненная довезла до дома без происшествий.
Запомнился Иванову ещё один случай: однажды, взлетев из расположения одной из общевойсковых частей, он заметил слева по курсу белую «Ниву», которая направлялась по грунтовой дороге в сторону Ингушетии. На борту вертолёта находились трое счастливчиков-отпускников и какие-то ящики с приборами. Задачи на патрулирование района Иванову в этот день никто не ставил, но он решил проверить машину.
– Внимание, экипаж! «Ниву» наблюдаете? Приготовить оружие.
На небольшой высоте вертолёт прошёл над автомобилем, встал в вираж и снова прошёл над движущейся «Нивой». Машина не остановилась. Иванов включил пулемёт и скомандовал Мельничуку:
– Врежь предупредительную перед машиной!
Мельничук по-хозяйски неторопливо прицелился и нажал на спуск. Дорожка земляных фонтанов прошла справа, очень близко к «Ниве». Машина резко остановилась, и из неё стали выпрыгивать люди. Проведя вертолёт на небольшой скорости так, чтобы видеть «Ниву» слева от себя, Иванов оглядел открытый автомобиль и четверых пожилых мужчин, стоявших с поднятыми руками. Пятый, жестикулируя, что-то кричал, показывая на машину. Оружия при них Александр не заметил, а проводить обыск экипаж своими силами не мог. Сделав круг, Иванов направил вертолёт в сторону Моздока.
На аэродроме после полёта Иванов внимательно посмотрел Мельничуку в глаза:
– Ты же чуть в людей не попал, Иван.
– Командир, я в этом деле чувствую талант! – ответил довольный собой Мельничук. – Да если бы и попал, несколькими бандитами меньше бы стало, и всего-то!
– А ты уверен, что они бандиты?
– А кто же ещё?
– Интересно, что ты запоёшь, когда мирные люди станут в нас стрелять? – После этих слов Мельничук поменялся в лице.
– А он кожаные штаны наденет, – съязвил выходивший из вертолёта Ващенка. – Туалета на вертолёте нет.
– А ты вообще молчи, пацан! – зло огрызнулся Мельничук. – Завтра будешь весь вертолёт драить.
– Ладно, Иван, – подытожил Иванов, – готовься к следующему вылету. Но запомни, если я сказал «предупредительную очередь», значит – предупредительную. Своеволия не потерплю. Понял?
– Понял, командир, – заверил Мельничук, преданно глядя в глаза.
Вскоре двум экипажам – Иванова и Ильяса Мингазова – командование отряда поставило задачу на подготовку к полёту глубоко в горный район Чечни, не занятый нашими войсками. Цель операции держалась в секрете, и лётчики узнали о ней только в день вылета.
Пара Иванова, как уже ходившая в этот район на разведку, придавалась отряду вертолётов Ми-8 авиации МВД, усиленному шестью экипажами вертолётов огневой поддержки Ми-24, для выполнения операции по эвакуации отряда спецназа МВД, заброшенного в тыл юго-восточной группировки войск сепаратистов.
Задачу на вылет вместе с командиром сводного отряда ставил полковник внутренних войск.
Всего в смешанном порядке насчитывалось восемь транспортных Ми-8 в сопровождении шести вертолётов-штурмовиков Ми-24. Видимо, в районе цели ожидалось сильное противодействие, или же отряд спецназа выполнял очень важное задание, если за ним посылались такие силы.
Каждый экипаж хорошо знал свою задачу. Район цели лётчиками и штурманами был изучен досконально. Вёл отряд командир эскадрильи МВД. Пара Иванова с десантом на борту шла за ведущим впереди группы, а вертолёты огневой поддержки тремя парами шли позади и выше основной группы, выполняя задачу прикрытия.
А вот день для полёта в горы командование выбрало не очень удачный: шедший всю ночь дождь кончился, но облака, вопреки предсказаниям метеорологов, уходить за горизонт не желали и к моменту вылета висели над аэродромом восьмибалльной рваной кучёвкой. Но начальство не стало отменять задачу, тем более что синоптик обещал уменьшение облачности над районом эвакуации.
Группа взлетела с задержкой на час от назначенного времени. Пробив облака, вертолёты заняли боевой порядок и взяли курс за ведущим.
Радист спецназа на земле должен был при подходе группы включить радиомаяк для вывода вертолётов на себя.
По штурманским расчётам, время полёта до цели составляло порядка пятидесяти минут, но приборы показывали путевую скорость больше расчётной. Это означало, что на пути к цели вертолётчикам помогал попутный ветер. Значит, на обратном пути тот же ветер станет их врагом…
Иванов поминутно помнил тот день. Ещё на земле, глядя на серые облака, он думал, что вылет отменят.
– Готовьтесь зачехляться! – как бы угадывая его мысли, произнёс техник звена.
– Для рождённого ползать погода всегда нелётная! – хмуро пошутил правый лётчик Иванова. – А мы – полетим!
– Оптимисты! – мрачно отозвался техник и ушёл по своим делам.
Иванов помнил: в то утро он надел нательный крестик. Обычно этот крестик хранился в удостоверении личности офицера, под обложкой. Но сегодня удостоверения всем экипажам пришлось сдать. Многие лётчики носили такие крестики. Не верить в Бога лётчик не может. Пусть не всегда явно, но в душе каждый пилот знает, что Бог есть. И Иванов перед командировкой на Кавказ посетил церковь и купил простой крестик на шнурке, освящённый батюшкой. Раньше как-то стеснялся его показывать, но в то утро почувствовал себя неуютно, и словно что-то подтолкнуло надеть православный крест на шею. А ещё за день перед этим Иванов забыл побриться, и теперь колючая щетина была предательски видна на лице. Всегда требовательный к внешнему виду подчинённых, Иванов утром бриться не стал. Кто-то улыбнётся, но лётчики верят даже в чёрных кошек.
Через час ожидания последовала команда на взлёт, положив конец тягостной неизвестности, и отряд из четырнадцати вертолётов нырнул в низкий облачный полог, закрывающий небо до самой невидимой линии горизонта.
Стрелка высотомера перевалила за две с половиной тысячи метров, и эти самые облака, оказавшись теперь под винтами, уже не представлялись такими зловещими, какими виделись с земли. Наоборот, равномерно залитые солнцем, которому здесь ничто не мешало, и причёсанные ветром, они теперь походили на спокойную, слегка всхолмлённую белоснежную равнину, вид которой завораживал сказочной красотой. Там, где у ветра не хватило сил доделать своё дело, виднелось, невольно притягивая взор, несколько одинаково склонённых белых глыб, напоминавших снежных баб или восставшие из морской пучины сказочные острова. Земля осталась где-то далеко внизу, под толщей облаков.
Экипажи шли в режиме радиомолчания, выполняя приказ: до входа в район эвакуации работать только на приём. Правый лётчик в установленное время настроил радиокомпас на чётко прослушиваемый сигнал маяка. Стрелка прибора, уловившего радиопривод, показывала, что группа находится левее от линии пути. И ведущий взял поправку на курс.
Лётчик-штурман в экипаже Иванова, или, как принято называть в авиации, «правак», носил украинскую фамилию Ващенка, но считал себя белорусом, так как родился в Минске. Звали его Андреем, и он всего на год был младше Иванова. В капитанах Андрей ходил по авиационным меркам уже давно, а вот с должностью командира экипажа ему как-то не везло. К ней, по твёрдому мнению Иванова, Ващенка был готов, но по стечению каких-то ведомых только высшему начальству обстоятельств вынужден был довольствоваться должностью штурмана звена. В отличие от Мельничука, Ващенка был хладнокровным и рассудительным офицером. Мог при случае побалагурить, но всему знал меру. Иванову нравилось летать с Андреем в одном экипаже, а вместе они летали уже два года, успев привязаться друг к другу той непоказной дружбой, которая может возникнуть между мужчинами.
Перекрыв расчётное время, группа вошла в район эвакуации, но обещанные синоптиком просветы в облаках не появились. Вокруг, насколько мог видеть глаз, простиралось сплошное белое море с воздушными айсбергами. А под ними притаилась территория противника и чужие горные вершины. В облаках горы даже опаснее самих боевиков. С прошлого полёта в этот район Иванов помнил, какие здесь острые вершины и глубокие ущелья, дна которых не доставали лучи солнца, и как мало площадок, пригодных для посадки.
Через несколько минут стрелка радиокомпаса, плавно описав дугу, повернулась на сто восемьдесят градусов. Это означало, что группа прошла над радиомаяком. Стрелка высотомера по-прежнему стояла на делении трёх с половиной тысяч метров, и сплошной ковёр из облаков всё так же не имел ни одного видимого разрыва. Построив группу в круг, ведущий приказал искать в облаках «окно». Безрезультатно покружившись более двадцати минут, Иванов услышал в эфире команду:
– 282-й, тебе этот район известен, сходи вниз на разведку. Постарайся определить толщину облачности. Только осторожней, 282-й!
«282» был позывной Иванова. Ведущий приказывал ему снижаться.
– У нас же на борту люди!.. Напомни ему! – возмущённо произнёс Ващенка по внутренней радиосвязи.
Посмотрев на «правака», Иванов внешне никак не отреагировал.
– Понял, – бросил он в эфир и уменьшил мощность двигателей.
Тяжело гружённая боевая машина подошла к границе белоснежных волн и оказалась в такой близости от облаков, что едва не задевала их лобовым остеклением кабины. Это походило на бреющий полёт, только с той разницей, что сейчас под брюхом вертолёта мелькала не земля, а облака, и стрелки высотомера стояли не на нуле, как это бывало на бреющем полёте, а показывали почти три тысячи метров.
А вот стрелка радиовысотомера на месте не стояла. Гуляя по шкале делений вверх и вниз, она предупреждала, что внизу, в этих коварных облаках, прячутся вершины враждебных гор. Это заставило Иванова на несколько секунд прекратить снижение, вроде для того чтобы сверить показания приборов, и он успел мысленно произнести: «Господи, спаси и сохрани!..»
Потом плавно отклонил ручку управления вперёд. Мгновенье – и вертолёт, подмяв под себя собственную тень, по-акульи мягко вошёл в облака. В первые секунды Иванову показалось, что это кипящие клубы дыма и пара обволокли вертолёт со всех сторон, отчего в кабине мгновенно потемнело. Двигатели, почувствовав уменьшение мощности, изменили голос. Когда большая стрелка высотомера совершила по чёрному циферблату почти две трети полного оборота, в кабине неожиданно посветлело, и Иванов обрадовался, что облачности пришёл конец и он сейчас увидит горы. Но облака вдруг загустели снова, приняв более холодный тёмный цвет, и вертолёт погрузился в серую мглу. Этот нижний слой облачности оказался более холодным, плотным и тяжёлым.
– Командир, через сто метров воткнёмся в горы, – настороженно предупредил Ващенка.
Иванов и сам видел по радиовысотомеру, что ещё пятнадцать-двадцать секунд такого снижения и ручку управления брать на себя будет уже поздно. Видимо, облака не кончаются до самых вершин. А не врёт ли высотомер? Что, если они уже проскочили безопасную высоту и в любой миг последнее, что увидит экипаж в этой жизни, будет отвесный склон скалы прямо перед остеклением кабины? Нелепые это были мысли. А вот лезли в голову, вызывая в груди неприятное жжение. Энергично прибавляя двигателям мощность и взяв ручку управления на себя, Иванов разозлился, но не на экипаж и даже не на облака, которые упорно не хотели заканчиваться и погибельно-серый вид которых всё больше лишал его уверенности, что они когда-нибудь кончатся, а на ведущего группы, пославшего их сюда: «Самому бы тебе попробовать!»
– Облачность двухслойная, десятибалльная. Глубина слоёв – более тысячи метров. К земле пробиться не могу. Набираю высоту, – доложил Иванов в эфир, дав двигателям полный взлётный режим.
Казалось, время замедлило свой ход: вертолёт на пределе мощности воющих от натуги двигателей никак не мог вырваться из вязких объятий серо-белого тумана, липнувшего к бортам. Неожиданно в кабине стало светлее, и через пару секунд вертолёт резвым дельфином выскочил из белого плена, как из морской пучины. В глаза ударил яркий солнечный свет, а вокруг, насколько мог видеть глаз, простиралась залитая живым золотым светом сказочная долина с замками, островами и кружащимися, как шмелиный рой, пятнистыми собратьями-вертолётами. Иванов направил свою машину к ним.
Сигналы радиомаяка продолжали устойчиво прослушиваться – это означало, что эвакуацию всё ещё ожидали внизу. Но даже если раньше чеченцы нашу группу спецназа не засекли, то теперь уж точно вертолёты своим получасовым гудением переполошили все окрестности. На месте командира спецназа нужно было уводить разведчиков на другую позицию. Но радиомаяк упорно продолжал подавать сигналы из одной точки.
Иванов занял своё место в строю кружащихся вертолётов и велел лётчику-штурману сделать расчёт по остатку топлива.
– Учитывая встречный ветер, надо бы уже идти на Моздок, – перепроверив свои расчёты, доложил Ващенка, не отрываясь от штурманской линейки. – Если, конечно, мы не хотим пообедать в Ханкале, а заодно и поужинать.
Иванов решил выйти в эфир, но услышал, как в нём прошла команда ведущего:
– 703-й, постарайся пробить облачность левее. Только давай аккуратнее.
И в ответ короткое:
– Понял.
От группы отделился один Ми-8 и нырнул в белую пелену.
– Что он делает?! – возмутился Ващенка, имея в виду командира эскадрильи МВД. – Сказали же, что облачность – до самых гор! Домой надо уходить. Топлива с гулькин нос, а если встречный ветер усилится – попадаем к чёртовой матери!
– Спокойно, Андрюха, – сказал Иванов, думая о том же. – Сядем на Ханкале или на Северном.
– В облаках группой? – не унимался Ващенка. – Даже если и сядем, сегодня нас уже не выпустят на базу. А ночевать в вертолёте что-то не хочется.
В это время в эфир вышел командир «двадцатьчетвёрок»:
– Внимание ведущему. Топлива только до дома. Ухожу на базу.
Иванов знал, что по конструктивным особенностям запас топлива на Ми-24 меньше, чем на Ми-8, и ребятам нужно возвращаться.
– Запрещаю! Пойдёте на запасной! – отрезал ведущий.
– Вот дерьмо!.. – эмоционально прокомментировал Ващенка по внутренней связи.
Через несколько минут тишины эфир ожил:
– Я – 703-й, докладываю: облачность – десятибалльная, толщиной более тысячи метров. Пробить не могу, радиовысотомер показывает, подо мной – горы. Иду к вам.
Ещё через несколько минут одинокий вертолёт вынырнул из облаков километрах в двух северо-восточнее от основной группы.
Надо было возвращаться, но вертолёт ведущего всё ещё продолжал метаться над сплошным одеялом из облаков в надежде отыскать в них хотя бы маленькую дырочку. В эфир снова вышел командир «двадцатьчетвёрок»:
– Уходим по топливу.
Три пары Ми-24 взяли курс на северо-запад.
Через минуту Иванов, доложив ведущему группы об остатке топлива на борту и дав команду Ильясу Мингазову следовать за собой, обратился к уходящим «двадцатьчетвёркам»:
– Наша пара с вами.
Иванов понимал, что рискует погонами, оставляя место задания без приказа, но также понимал, что бессмысленно рисковать жизнями своих лётчиков и молодых солдат, сидящих сейчас в кабине его вертолёта, он не имеет права. Опыт подсказывал Александру, что в данной ситуации он как командир поступает верно.
Глядя на Иванова с доброй усмешкой в глазах, Ващенка пропел по внутренней радиосвязи:
– Командир, ох и получим же мы!..
– Переживём, – улыбнулся Иванов.
Вскоре из эфира долетела оставшимся экипажам команда ведущего:
– Прекращаем задание! Всем на обратный курс!
Как и предсказывал Ващенка, на обратном маршруте встречный ветер усилился. Ми-24 шли на Ханкалу. Иванов, ещё раз перепроверив расчёты, решил вести свою пару за ними. «Не домой», – как выразился Ващенка.
В переводе на русский язык «ханкала» – «главная гора» или «ханская гора». В реальности же это две небольшие сопки на подступах к Ханкалинскому ущелью на северо-востоке от Грозного и ровное плато, на котором во времена Советского Союза в 1949 году была возведена мощная военная база с аэродромом. Летом 1995-го вид разбомблённой авиационной базы с останками разбитых самолётов авиации Ичкерии и покорёженными зданиями представлял собой неуютное и неприветливое для глаз зрелище. Иванов рассчитывал, что после дозаправки его паре разрешат уйти в Моздок. Но его надежды в тот день не оправдались.
Пара Иванова дотянула до Ханкалы на аварийном остатке топлива – встречный ветер сделал своё дело. Иванов помнил, как уже на снижении, перед входом в облака, на приборной доске мигало красное табло и спокойный женский голос бортовой «Маши», предупреждающий об аварийном остатке, с раздражающим постоянством звучал в наушниках. Мысль о том, что топлива осталось только на двадцать минут, действовала на нервы, но больше всего Иванова беспокоило то, как зайдёт в сложных метеоусловиях на посадку его ведомый. В случае ошибки на повторный заход топлива может не хватить.
Пройдя привод, Иванов дал команду Мингазову идти на снижение самостоятельно и, пропуская его вперёд, пошёл за ним на трёхминутном интервале. Он видел, как машину Мингазова поглотила серая пелена, и только по радиообмену мог контролировать место положения впередиидущего вертолёта на схеме. «Лишь бы он смог!» – как заклинание, повторял про себя Иванов.
– Три минуты – пора! – доложил Ващенка, выключив секундомер, и Иванов направил машину в серо-белую мглу.
Когда Мингазов запросил разрешения зарулить на стоянку, Иванов вздохнул облегчённо и переключил всё внимание на приборы.
Земля на этот раз показываться вообще не спешила. Облака закончились только на ста пятидесяти метрах, и всё, что Иванов смог увидеть с такой высоты, – внезапно открывшееся начало взлётно-посадочной полосы и линии стоянок. Над аэродромом моросил мелкий дождь: от мокрой «бетонки» и от техники на стоянках, казалось, шёл пар.
После посадки Иванов, спешно зарулив на стоянку, выключил двигатели. Открыв боковой блистер, он немного посидел в пилотской кабине, стараясь расслабиться, осмысливая весь полёт. Размышляя, он слышал нарастающий звук летящих Ми-8 группы эвакуации и ожидал увидеть их заходящими на полосу один за другим. Но вдруг увидел, как на бетонку из облаков стали беспорядочно «сыпаться» вертолёты. Иванов невольно стал их считать…
Всё закончилось хорошо. Но тот вылет стоил тридцатилетнему майору Иванову пряди седых волос.
Как и заведено у больших чинов, никто в штабах разбираться с причинами неудачи операции не стал, а сразу начали «принимать соответствующие меры». Причём генералов не интересовали ни топливо, ни погодные условия. Иванов попал под эти разборки. Но отделался написанием нескольких объяснительных и беседой с особистом. Пыл начальников поостыл, когда выводы назначенной комиссии подтвердили правильность принятия решения на прекращение задания. На Ханкале свидетели возврата вертолётной группы видели, как из облаков в беспорядке «сыпались» «восьмёрки», у которых прямо на взлётно-посадочной полосе и рулёжных дорожках останавливались двигатели, выработав последние литры керосина. Только чудом никто не разбился.
Но главным фактором для комиссии стала информация, что та наша диверсионная группа спецназа, за которой шли вертолёты, погибла, а радиомаяк использовали чеченцы.
Через сутки экипажи Иванова и Мингазова вернулись в Моздок.
Иванов часто задавал себе этот вопрос: почему ему так везло? Чудо? Судьба? Или что-то ещё? Ведь не однажды везло, и не только с особистами на земле – на заданиях не раз нарывался на пулемёты, бывало, после посадки насчитывал более десятка пробоин в борту вертолёта, по нему пускали ракеты, но ни разу он не был сбит. А вот товарищей терял. И если бы только в бою…
Он никогда не забудет случай, произошедший в Афганистане, когда в звании старшего лейтенанта летал на правом сиденье у майора Болышева. В тот день их экипажу была поставлена задача доставить небольшой отряд афганской армии, состоящий из десяти человек, на одну из горных троп для проведения операции по перекрытию караванного пути «духов». Но почему-то перед самым вылетом порядок задания изменили: отряд афганцев взял на борт более опытный заместитель командира эскадрильи, а экипажу Болышева надлежало идти ведомым и прикрывать посадку и взлёт ведущего.
Болышев тогда подначил своего друга-замкомэска:
– Володя, ты зачем побрился утром? Не повезёт сегодня.
Тот только отмахнулся.
С высоты полёта Иванов видел, как из приземлившегося вертолёта выпрыгивали афганские солдаты, как они поднимались в горы. Видел, как крутились винты вертолёта на земле, но тот всё не взлетал. Болышев пытался вызывать своего друга по радио, но замкомэска не выходил на связь. Наконец Болышев принял решение идти на посадку. Они приземлились рядом с молотившим винтами вертолётом. Борттехник, посланный Болышевым посмотреть, что случилось с экипажем ведущего, вернулся бледный как простыня, твердя только одно: «Они там зарезанные!..»
С того самого дня в приметы и лётные традиции Иванов уверовал твёрдо.
Олег БАЖАНОВ
