Наталья УЛИТИНА

Девушка в красном

Пряталось солнце в густых облаках.
Город стихал. Вечерело.
Девушка в красном с гитарой в руках
Что-то печальное пела.
Шумные столики шляпок и спин
Чокались, ели, смеялись,
И опьяняющей влагою вин
Рюмки, звеня, наполнялись.
А за окошком светила луна
Грустно и сдержанно-гордо,
И точно так же грустила Она,
Ноты сплетая в аккорды.
Трепетных струн серебристая сталь
Плакала, ныла, звенела,
Словно ей было мучительно жаль
Счастья, что вдаль улетело.
Пламенной музыкой душу обжечь
Звуки, дрожа, обещали.
Красное – лёгкими складками с плеч,
Красное – в хрупком бокале.
В дыма сигарного тёплую шаль
Куталась зябко таверна.
Чем объяснить эту грусть и печаль?
Песней гитары, наверно.
Годы уплыли, как вдаль корабли,
Тяжестью опыта полны.
Сколько событий с собой унесли
Памяти мутные волны!
Сколько всего довелось пережить!
Были и радость, и горе.
Но ни за что никогда не забыть
Маленький город у моря,
Сумрак вечерний, луну в облаках,
Музыки тихой напевы…
Девушка в красном с гитарой в руках,
Где вы, печальная, где вы?..

15 (27) июля 1841 года

Наливались тучи грозовые
Тяжестью свинцово-круглых пуль,
И за лето долгое впервые
Задохнулся от жары июль.
Полдень золотисто-лучезарный
В серой пелене ослеп совсем.
На листе чернеет календарном
Роковая цифра двадцать семь.
Двадцать семь листочков от июля,
Словно двадцать семь неполных лет,
Через поколения блеснули
Золотом парадных эполет –
И душа летит над облаками
Стихотворной строчкой сквозь века,
А Россия скорбными дождями
Плачет у подножья Машука.

Падение

Сбита, как «Боинг», и, словно соломинка,
сломлена,
Сброшена с неба досрочно погасшей звездой.
Больше не надо доказывать делом ли,
словом ли,
Что не просила душа ни гроша за постой.
Вы называли мечтою дыхание похоти,
Путая светлое чувство и сумрачный бред, –
И почернело сознанье от бархата копоти,
Словно свеча, излучать переставшая свет.
Вовсе не страшно, что трещиной сердце
исчерчено
И разлетается сотней осколков стекла –
Страшно, когда, потянувшись за счастьем
доверчиво,
Чья-то душа перепачкана грязью была,
Жирной рукою заляпана, схвачена, скомкана,
Сжата бумажкой, безжалостно брошена в лом…
Так и становятся души чужие потёмками –
В глупом, наивном падении. И поделом!

После

Корчилась любовь, умирая,
И вопросом вдруг задалась я:
Разве что-то есть выше рая?
Разве что-то есть после счастья?
Если счастье истинным было,
Были теми самыми кущи –
Разве можно с новою силой?
Разве кто-то может быть лучше?
Что же в том бытийном пространстве –
Пустота иль переизбыток?
Там душа мертва и бесстрастна
Или чувства режут до пыток?..
И ответ был тих, как отрада,
На мои мудрёные бредни:
Каждый раз как в первый – не надо.
Надо каждый раз как в последний!

Чернично-чернильная ночь

Как странно-неловко и грустно-мучительно мне!
Как в строчках рифмованных трепет души
превозмочь?..
Мы просто знакомые с Вами. Но нынче во сне
Привиделась вдруг мне чернично-чернильная
ночь.
Лукавые звёзды, игриво шутя, с высоты
На землю, как стрелы Амура, пускали лучи.
Как нежно-легко я во сне назвала Вас на «ты»!
Как были слиянья дыханий во тьме горячи!
Как демон из ада иль словно из рая Адам,
Вы были прекрасны в восторженный миг бытия!
Как шум водопада срывалось: «Моя!.. Не отдам!..» –
И, тихой листвою шурша, шелестело: «Твоя!..»
Всё это нелепость! Всё это какая-то блажь!
О Вас так подумать мне даже в бреду тяжело.
Вы просто хороший знакомый. Но этот мираж
Во сне меня будто укутал в родное тепло…
Всё вроде нормально, исчезло видение прочь,
Но словно стыдом багровеет рассветная медь…
Зачем мне приснилась чернично-чернильная ночь?
И как мне теперь наяву Вам в глаза посмотреть?..

У каждого своя мечта

Я мечтаю однажды среди ночи проснуться,
А кругом тишина, за окошком метель.
В старомодную шаль поспешу завернуться,
Остывать оставляя пустую постель.
На часах ровно три. Почему-то не спится.
Выходя, не зажгу в душной комнате свет.
Под босою ногой затрещат половицы,
Деревянная дверь тихо скрипнет в ответ.
Чуть дыша, по пустому пройду коридору
Мимо длинного ряда закрытых дверей.
Все уснули давно, не слышны разговоры,
Только отблеск в окне от ночных фонарей.
Я до кухни дойду и, застыв у порога,
Ослеплённая светом янтарной свечи,
Чуть зажмурю глаза и поёжусь немного
От прохладного ветра, что бродит в ночи.
Удивлённый внезапным моим появленьем,
Ты останешься молча сидеть за столом.
Я подсяду к тебе, не спросив разрешенья,
По стакану холодного чая нальём.
Ты не спросишь меня, отчего мне не спится,
Да и я не спрошу, почему ты не спишь.
За морозным стеклом будет снег
серебриться,
И стоять будет всюду звенящая тишь…
И откуда-то сверху волна ностальгии,
Опускаясь, накроет меня с головой!..
Я с надеждой в глаза загляну голубые,
Ты холодной ладони коснёшься рукой.
Прочитаешь стихи, я стихами отвечу,
Будем долго о прошлом с тобой вспоминать.
Я за этой беседой совсем не замечу,
Что уже за окном начинает светать.
Обрывая дрожащую нить разговора,
По квартире меня провожать ты пойдёшь
И обнимешь за плечи во тьме коридора,
У стены запинаясь в отряде калош.
Заблудившись в мехах чьей-то
старенькой шубы,
Закрывая глаза, замерев, как во сне,
Я губами почувствую тёплые губы
И услышу биенье сердец в тишине.
Мне вдруг станет чего-то неистово жалко
От мечтательно-нежной и светлой тоски!..
Скрипнет дверь, и по старым полам
коммуналки,
Уходя, прошуршат дорогие шаги.
Я постель застелю одеялом холодным.
Звуки радио вдруг оборвут тишину,
И «Союз нерушимый республик свободных…»,
Как всегда, с добрым утром поздравит
страну.

Мудрость

Нельзя так рано мудрым становиться,
Не испытав всю прелесть юных дней.
Стрелою время мимо нас промчится,
Но никогда не поздно стать умней.
Минувшим дням не суждено вернуться,
И жизнь всё ближе к своему концу,
А мы не успеваем оглянуться,
Как молодость нам больше не к лицу.
Мы пережить стремимся всё и сразу,
Как будто бы боимся опоздать.
Душа болит и любит «по приказу»,
Но время невозможно обогнать.
Блажен, кто посвятил себя наукам,
Кто для ума ничем не дорожил,
Кто с гордостью однажды скажет внукам:
«Как счастлив я, что не напрасно жил!»
Но в наши дни тот моден, кто страданьем
И опытом огромным умудрён,
Кто навсегда людским непониманьем
И холодностью света осуждён.
Переживать всё нужно постепенно,
Не забегая далеко вперёд.
Судьбы предначертанье неизменно,
А опытность со временем придёт.
Чтоб сердце вечно юным оставалось,
Чтоб в чудо свято верила душа
И жизнь всегда блаженством вам казалась,
Умейте наслаждаться не спеша…

17 июля 1918 года

Над спящим городом погас
Закат полоскою кровавой,
И оставался только час
Между трагедией и славой.
Раздался гулко вдалеке
Вечерний звон богослуженья
И покатился вниз к реке
По переулку Вознесенья.
Дремала тихая земля,
Устав от споров бесконечных,
Людей враждующих моля
Подумать о богатствах вечных.
Через небесный ровный путь
Луна катилась невесомо…
Лишь двое не могли уснуть
В стенах ипатьевского дома.
Им было душно в этой мгле
Пустынных сумерек июля,
Они, вдвоём на всей земле,
В их мрачной темноте тонули.
Глаза в глаза, рука с рукой,
Одно незначащее слово,
И взгляд, наполненный тоской…
Казалось им, как будто снова
Вся жизнь пред ними протекла
Одним стремительным порывом,
Что больше нет ни слёз, ни зла,
Что можно просто быть счастливым.
Он, как и прежде, был любим,
Она по-прежнему любила…
Ах, если б можно было им
Вернуть назад всё то, что было!
Раздался смех и голоса –
За стенкой дочери не спали.
Им оставалось полчаса,
Хотя они о том не знали.
Они не знали ни о чём,
Не ведали, что жизнь жестока.
А в небе над особняком
Звезда горела одиноко.
Дремал задумчивый Урал,
И тишина была на свете,
Лишь лёгкий ветер долетал
До низких берегов Исети.
Пробила полночь на часах,
И сердце трепетом забилось,
А высоко на небесах
Звезда стремительно скатилась.
И, может быть, от той звезды
В сердцах народов вспыхнет пламя,
Им даст свобода с высоты
Своё пылающее знамя.
В дыму растает ночи тень,
Вскипит народная стихия,
И молча встретит новый день
Осиротевшая Россия.

Декабристка

Декабрьская полночь стоит у окна
И молча за мной наблюдает,
А с неба морозные звёздочки сна
На стёкла летят и не тают.
Склоняется сумрак ко мне на постель,
По складкам лениво струится…
Мне снится зима и густая метель,
Мне площадь Сенатская снится…
Над городом раннее утро встаёт.
Не знает никто из народа
О том, что в историю позже войдёт
Декабрь двадцать пятого года.
Как здесь очутилась – никак не пойму.
В уме лишь обрывки сознанья.
Кругом всё смешалось в кромешном дыму:
Гром выстрелов, крики, стенанья.
На землю упал предо мной человек,
Хватаясь за рану рукою.
Мгновенье – и белый, нетронутый снег
Шипит под кровавой рекою.
Мне холодно, жутко, мне страшно одной
В пучине безумной и дикой.
Теснится народ неприступной стеной.
Кричу – и не слышится крика.
Я вижу тебя. Ты стоишь вдалеке,
Рукою к себе призывая,
И чувствую: слёзы бегут по щеке,
Мгновенно, как лёд, замерзая.
По снегу бегу я к тебе босиком,
Не чувствуя холод ногою,
И Бога стократно молю об одном –
Добраться, добраться живою.
Ты руки навстречу ко мне протянул,
Собой от огня заслоняя,
Серьёзно и нежно в глаза заглянул,
Шепнув мне чуть слышно: – Родная!..
Не надо, не плачь, я с тобою теперь.
За Бога, царя и Отчизну!
– Люблю тебя, слышишь, безумно, поверь.
– Я верю. Люблю. Больше жизни.
– Какое же счастье – любить и в ответ
Услышать заветное слово!
Ведь мы никогда не расстанемся? – Нет!
– С тобою… В Сибирь? Я готова!
Вдруг выстрел раздался. К тебе подаюсь,
Но ты разжимаешь объятья
И вмиг исчезаешь. А я остаюсь
Одна. На снегу. В летнем платье.
Я, вздрогнув, в себя прихожу ото сна,
Вздохнув и глаза открывая:
А рядом не смята, как снег холодна,
Белеет подушка пустая.

Осенний дождь

В полумраке дождливых ночей сентября
Мне не спится порой почему-то.
Будто слёзы, сверкая в лучах фонаря,
Вниз по стёклам стекают минуты.
Как томительно-долги, как тяжки они,
Словно время застыло навеки,
Словно капают с крыш не мгновенья, а дни
И текут по асфальту, как реки!
Дождь святою водой всё спешит окропить.
Тихо всхлипнет оконная рама…
Крупных капель удары по лужам – «пить!»,
«пить!» –
И по шиферу – «ма-моч-ка!», «ма-ма!»…
Душен воздух. Мучительно-трудно вздохнуть.
Темнота поднимается снизу,
И тоска, переполнив усталую грудь,
Льётся мутной водой по карнизу.
В гробовой тишине этих длинных ночей
Чутко слышу я: словно в тумане
Со свинцовых небес голосами детей
Плачут души погибших в Беслане.

Красноуральск

По улочкам любимой малой родины
Шагал весёлый мальчик налегке
И напевал под нос себе мелодии,
Размахивая веточкой в руке.
Его листвой приветствовала нежною
Зелёная задумчивость аллей,
А позади диктанты по сольфеджио
Под тихий шёпот майских тополей.
Овалы нот и строгих штилей чёрточки
Захлопнуты упрямою рукой –
И новая мелодия из форточки,
Вздымаясь полноводною рекой,
Лилась волнами юными и гордыми
По сонным переулкам городка.
Звучали песни яркими аккордами
В стенах провинциального ДК.
А после хроматическими гаммами
Звенел весенний вечер во дворах.
Он, чтоб не быть разоблачённым мамою,
Играл своё, как будто это Бах.
Топилась печка в домике у бабушки,
Сундук в чуланке, с дедой домино…
Как это было радостно и радужно –
Совсем недавно и давным-давно!..
Летят года, и всё прекрасно вроде бы,
Но взрослый музыкант из года в год
По улочкам любимой малой родины,
Сквозь память, будто в юности, идёт.
Его глаза полны бесценным опытом,
Виски седы, и стал спокойней шаг,
Но тополя шуршат всё тем же шёпотом,
И ностальгией сладко так дышать!
И снова, говоря спасибо родине,
Шагает композитор налегке,
А впереди него бежит мелодия,
Размахивая веточкой в руке.