Александр ШЕСТУНИН
Александр Сергеевич Шестунин родился в 1949 году, живёт в Иванове. Окончил Ивановский государственный медицинский институт, одновременно ФОП (факультет общественных профессий) по специальности «Журналистика». Работает врачом, преподаёт в ИвГМА. Имеет высшую квалификационную категорию, отличник здравоохранения России. Более пяти лет является деканом литературно-краеведческого факультета открытого народного университета «Третий возраст». Печатается в СМИ, в коллективных сборниках и альманахах с 1974 года. В настоящее время – автор пятнадцати книг стихов и прозы, изданных (и переиздававшихся) в Иванове, Москве, Санкт-Петербурге, США, странах Балтии и Израиле. Основные направления творчества: лирическая, ироническая поэзия и поэтическая пародия, короткострочная проза (рассказы, новеллы, очерки, миниатюры, эссе) и фантастика, литературное и историческое краеведение. Победитель поэтического конкурса «Продолжи строчку М. Н. Цветаевой» (в номинации «Профессиональные поэты»), организованного правительством Ивановской области, Фондом первого Президента России Б. Н. Ельцина, Государственной библиотекой иностранной литературы им. М. И. Рудомино – в рамках всероссийского проекта. Лауреат городской премии в области культуры «Триумф» и литературной премии им. писателя Д. А. Фурманова за стихи социального и патриотического содержания. Член Союза писателей России.
Плоды раздумий – горькие плоды –
Висят на ветках моего сознанья,
Всё требуя живительной воды,
И сушат душу в ходе созреванья.
Мой взгляд на мир становится иным,
Но внутренней гармонии не видно,
Надежда улетает, словно дым,
И за себя мне больно и обидно.
Гуляя по ночам в неведомом саду,
Где те плоды запретные висели,
Я понял, что сорвать их не могу.
Они упали. Так и не созрели.
Город Ив.ru
К 145-летию
города Иваново-Вознесенска
Ах, бедное Иваново,
Ну, где же твой текстиль?
Не «расцветает заново» –
Сейчас иная быль.
Над нами туча чёрная
И солнца не видать.
Когда ж вернётся добрая
К нам Божья благодать?
Кружится непогодина,
А мы всё ждём мессию.
И горько нам за Родину,
И стыдно за Россию.
Мы полуправдой дышим,
Глотаем полуложь,
Лишь обещанья слышим,
Не веря ни на грош.
Так что же будет дальше
На родине Советов?
Без пафоса и фальши
Пока что нет ответов.
Надежда на столицу.
Поможет нам она?
Но там, как говорится,
Отдельная страна.
Финансы в ней собрали
Почти со всей страны,
И мест иных печали
Оттуда не видны.
Тяжёлые работы
Здесь выполнит другой,
Московские заботы –
В пределах «кольцевой».
У нас же – запустение,
Не слышно фабрик даже,
Лишь сорные растения
Да центры по продажам…
Работать разучились,
Да негде всё равно,
Но с этим примирились
Уже давным-давно.
Без почестей и чести
Обходимся прекрасно,
Наш город не Манчестер,
Тем более не «красный».
Ах, видело б купечество
Следы безумной ломки!
Но горький дым Отечества
Глаза не ест потомкам…
Стих жёсткий – на три угла.
Прощанье на грани отчаяния.
Любимая, как ты могла?
Снег зимний на фоне таяния…
Прощай, не ищи совсем,
Станем опять прохожими,
Среди судьбою рассеянных тем
Две оказались невсхожими.
Нет сердца – душа не болит,
Память – сестра милосердия,
Любовное пламя в груди не горит –
Предрадость ушла из предсердия.
Забыли о том, позабыли совсем
Те сны, что когда-то снились.
Хотели вернуться – вернулись, затем
Чтоб дольше разлуки длились.
А в идеале – и вовсе пропасть,
Исчезнуть из списка живущих,
Попасть под забвения полную власть,
Где нет больше телоимущих!
Останется что? Да почти ничего –
Так, пара строчек, не более,
Но зёрна стихов прорастают легко
В твоём акустическом поле.
Не уходи так быстро, осень,
Давай с тобой поговорим.
О чём-нибудь друг друга спросим
Или же просто помолчим.
Ты утоли мои печали,
А я с тобою погрущу,
Утешишь ты меня едва ли,
Но я на это не ропщу.
Вполне достаточно того,
Что ты слезинкой дождевою
Стучишь в оконное стекло,
Шуршишь редеющей листвою.
Туманом раны мне бинтуешь
И грусти тлеющий костёр
Холодным воздухом врачуешь,
Но… не вступаешь в разговор.
Декабрь
Пустая улица тиха,
и ночь
ещё темней под фонарём.
Пушистый снег
так грустно серебрится.
Кому-то
в эту ночь не спится.
Как будто вдруг остановились
в холодном воздухе
большие хлопья снега.
Такая сладостная нега
зимой начавшейся гнетёт,
а снег идёт,
а снег идёт…
Но я не думаю о нём,
как, впрочем,
ни о чём другом.
Мне жалко осень,
а декабрь…
ах, как белы его метели!
Деревья все заиндевели,
и кусты,
сквозь сон,
неоном синим светят,
никто их грусти не заметит…
На окнах вновь
ледовые узоры.
Сугробы –
белые соборы,
один, как Домский,
и, органной музыкой полна,
восходит бледная луна.
Бреду по улицам,
а память
нагоняет
почти на каждом повороте,
я сомневаюсь,
что поймёте,
чего ей нужно от меня,
но вам скажу я, не тая, –
она так хочет
скорей догнать,
чтоб пару строчек
буквально
мог написать
о том,
как был декабрь:
«пустая улица тиха,
и ночь
ещё темней под фонарём»,
а дальше должен о другом,
совсем не о себе,
поведать я.
То не забуду никогда:
замёрзшей розы красота
да каблуков затихший стук,
жестокость слова «навсегда»
и нежность рук
при расставании…
Я должен показать
ещё сосульку,
что мерцала
со снега крыши,
как с одеяла,
а ты
в окне рукой махала…
(Как без причины
заулыбались,
когда впервые
мы повстречались.
Как мило было
всё то хорошее!
Как мало было
такого прошлого.)
Но не хочу я вспоминать,
а то вернётся вдруг опять
та боль,
что бродит между строк.
Я одинок,
и грустно мне
глядеть на окон
золотые огоньки.
Где над дверями
громкие звонки
всем возвестят,
что гости в дом идут, и где
шампанского зелёный изумруд
давно их ждёт.
Меня не ждёт никто,
и, поплотней закутавшись в пальто,
шарахаясь от всех теней,
бегу от памяти своей…
На грани снов и умопомрачений
О этот зов, блуждающий в ночи!
И твой альков, возникший из видений,
Сияющий от шёлка и парчи!
Когда, скажи, желанием томимый,
Я преклоню колени пред тобой
И наконец смогу назвать любимой
Иль это всё останется мечтой?
Но ты молчишь из непроглядной дали,
И образ твой тускнеет с каждым днём.
Мои надежды сбудутся едва ли –
Нам не дано с тобою быть вдвоём.
ПРО ПУШКИНА, ЛЕНИНА И ЛЕННОНА
…А в это время мимо проходил Пушкин.
Настроение у него было не очень.
Он только что, по совету Гоголя, сжёг
вторую часть романа «Евгений Онегин».
Вдруг видит он, как на бронзовый
броневик, стоящий на пьедестале,
пытается вскарабкаться гражданин в кепке.
Сначала Пушкин подумал, что это Лужков
хулиганит в чужом городе.
Оказалось – Ленин.
«Давайте я Вам помогу, Владимир Ильич», –
говорит Пушкин.
Тот слегка растерялся, но ничего не сказал.
Снял кепку, зажал её в кулаке
и внятно так произнёс: «Товарищи!»
Рабочие, матросы, крестьяне, дворяне, мещане,
студенты, школьники, хакеры, квакеры,
менеджеры, мерчендайзеры и прочие
отозвались:
«А-а-а-а! Кто это?!» –
«Я – Ленин», – сказал Ленин.
В толпе закричали: «Леннон, Леннон, Леннон!»
Ленин (мягко): «Не Леннон я, а Ленин.
Революция, о которой так долго говорили…»
Толпа: «Леннон, Леннон, Леннон!»
Ленин (раздражаясь): «Да говорят же вам,
что я не Леннон, а Ленин, ваш вождь!»
Толпа: «Леннон, Леннон, Леннон, Леннон!»
Пушкин: «Ну, Владимир Ильич…»
Толпа: «Леннон, Леннон, Леннон!»
Одинокий голос: «Маккартни!»
Ленин: «Ладно, хрен с вами…
Yesterday…»
