Мы двадцатого века ворочали глыбы…

Александр БАЛТИН

* * *

Жили-были, водку пили,
Нас потом похоронили.
Неужели правда жили,
Жили-были, водку пили?..

* * *

Мы двадцатого века ворочали глыбы,
Жесточайшие века познали изгибы,
Мясорубки Вердена, Амьен, Сталинград.
И прорывы сознанья почти в запредельность.
Жизни вместе изведали скуку-бесцельность.
И в искусстве давил сильно «Чёрный квадрат».

Гейзенберг, давший квантомеханики город.
Лабиринты в мозгу проясняются – довод
В пользу сколь атеизма? Но Мендель – монах,
И епископом Ухтомский был… Самолёты
В далях неба плывут. Пруст поведает, кто ты,
По-иному, чем Павлов. Всех трогает страх.

Бровеносец зашёл – да мы знаем! – в потёмки.
Анекдотов и водки ядрёны потоки.
Динозавром громоздок Союз, величав.
Бесконечность НИИ и кружков столь уютна.
Уповать на грядущее? Это безумно.
Но развал изменяет советский состав.

Был семнадцатый явлен походом за счастьем.
Девяносто же первый отмечен участьем
Капитала, чья власть не читалась тогда.
Мы двадцатого века ворочали глыбы.
Говорить ли ему за ушибы спасибо?
Но ведь опыт ценнее всего, господа.

* * *

В пробирках Данте вызревавший ад
Густел всамделишностью давней жизни.
Круги, в которых ряд ползёт на ряд
Существ, и все они тлетворны, лживы.

Другие – ад, и сам ты – личный, свой,
Привычный ад, своя болезнь и вирус.
Под смертною ли обретёшь пятой
Покой? Ты часто думал, видя вынос.

Великолепье золотых аллей,
Предложенных кому-то в райских парках!
Поэзию скорей вином запей,
Как алкаши жизнь запивают в арках.

Алхимия времён творила миф,
Герметику зашифровавши в книгах.
Кто коды одиночества постиг,
Нуждается едва ль во громких вскриках.

Есть ад земной, где связи и т. п.
Талант венчают с нищетой упорно,
Где деньги злой укор пошлют тебе,
В душе растившему златые зёрна.

Есть рай земной, где чтение и где
Воспоминанья детства и прогулки.
И, мнится, я взлетаю и т. д.,
Дойдя до самой сути переулка.

И есть лабораторные слова,
Творящие архитектуру текстов.
И здесь жизнь духа, что ясна едва,
Раскроется – вне суеты и жестов.

 

СИМФОНИЯ КОНЕЙ

Конский топот… Слышишь, кони мчатся?!
Мудрые – у Свифта – мне милей,
С ними обречён не повстречаться,
Нитку жизни для среди людей.

Жеребёнок так резвиться может,
Будто сущность бытия постиг.
Точно для него небесный Моцарт
Зазвучит и мудрость ветхих книг.

Кони… Гроздья мускулов тугие
И глаза, вбирающие мир.
Ах вы кони, кони дорогие –
До чего же он порой не мил.

Как вас били, бедные, хлестали,
Будто вы – игрушки для людей!
Точно злые люди отрицали
Преданность волшебную коней.

Проросли из вас кентавры – было
Это на античных берегах.
Двойственность изрядно погубила
Мыслей и людей. Ушли во прах.

Глянь-ка – деревянные лошадки,
Карусели: малыши летят
Вновь по кругу – счастье без оглядки,
Ибо детство отрицает ад.

А симфония коней судьбы порою
Не слышна, совсем приглушена –
Всё равно даётся нам живою
И великолепною она.

* * *

Мужицкая и лапотная Русь,
Древесная, церковная, густая,
Где секты, в дебрях скрытые, и грусть
Мерцает над пространством вековая.
Свой плещет в небесах Левиафан,
И бесконечно не всплывает Китеж.
А над рекою вечером туман,
Чью красоту из памяти не вынешь.
Нет лапотной, и хорошо, что нет.
Цветы иные распустились ярко.
Есть очень страшные. Но всё же бред
Не может победить, и это ясно.

* * *

Киноварью крашенные бивни
Вспарывали животы коням.
Стрел персидских затмевали ливни,
Свет – ромейцам, рвущим воздух, нам.

Слон, копьё в глаз получивший, воет,
Лопнула подпруга, и летят
Из гнезда птенцами люди: воин
Каждый, низвергаясь, будет смят.

Конница промчится где-то слева,
На верблюдах сарацины мчат.
Юлиан, всегда ведущий смело
В бой готовых к гибели солдат.

Меч, щит разрубающий, и туши
Серо-чёрные – морщинисты – слонов.
Время, отливающее тускло,
Суммой миг сияющих миров.

МОЛИТВА ЗА МАМУ

За маму бедную мою
Тебя, невидимый, молю.
Пусть поживёт подольше без
Таких неумолимых бед.
Пусть видит, как растёт внучок –
Чистейший радости исток.
Услышь! Заставь поверить во
Любовь Твою, чьё торжество
Тщусь я увидеть на земле
На протяженье многих лет…

МАРИНЕ

1

Привет, Марина! Верится с трудом,
Что умерла… Была такою сильной.
Жизнь промелькнула лентой ярко-синей,
Осиротел твой хлебосольный дом.

Привет, сестра, ужель ты умерла?
Вот только что с тобою говорили
По телефону, обсуждали были
И всякие банальные дела.

Смерть как прореха в воздухе: она
Зияет непонятно, очень странно.
Тот свет мне представляется туманно.
Ты с мамой там, надеюсь, не одна.

Как там? Парят ли дивные мосты?
Мерцают рощи запредельным светом?
Услышишь ли меня с моим приветом
Там, где сегодня существуешь ты?

Жаль, медлишь, как все мёртвые, с ответом –
Так нужен мне, заложнику тщеты.

2

Помянули с мамою тебя,
Вспоминали разные моменты.
Заглянула к нам твоя судьба,
Развернула прожитого ленты.
Помнишь, как жила у нас, в Москве?
Неужель ты умерла, Марина?
За окошком зимние картины,
И шумит от водки в голове.

3

Ты Сашечкой меня звала, ну что ж…
По-разному, бывало, называли.
А помнишь – дядю Гену поминали?
Десятилетья с лишком не вернёшь.
На берегу Оки с тобой сидим
В машине, ждём кого-то, не припомню.
И ветерок, как музыкою, волны
Исполнит… Годы видим впереди.
А у тебя в гостях роскошный стол,
Дом шумный, многолюдно. Где всё это?
Проколет память шип: Калуга, лето…
И смутен инобытия глагол…