Юрий КЛЮЧНИКОВ
Юрий Ключников
Юрий Михайлович Ключников – известный русский поэт, эссеист, философ, переводчик, автор 23 книг стихов, прозы и публицистики, академик Петровской академии наук, член Союза писателей России и Союза журналистов России. Лауреат III Славянского литературного форума фестиваля «Золотой Витязь». Родился 24 декабря 1930 года в рабочей семье, в городе Лебедин (Левобережная Украина), где жил до начала Великой Отечественной войны. В 1941 году вместе с родителями был эвакуирован, вначале в Саратовскую область, а в 1942 году – в Кузбасс. С 1942 года и до сегодняшних дней живёт в Сибири.
Окончил филологический факультет Томского университета. Работал учителем литературы, директором школы, журналистом в газете, радиокорреспондентом, а также главным редактором Новосибирского областного радио, Западно-Сибирской студии кинохроники, редактором издательства «Наука» СО РАН. В 1979 году был обвинён в идеализме и богоискательстве и после трёхлетних партийных разбирательств уволен с работы, затем шесть лет трудился грузчиком на хлебозаводе. В годы перестройки издавал книги по духовной культуре Востока, Запада и России. Публиковался в центральных литературных журналах и изданиях.
Поэзия и публицистика Юрия Ключникова была высоко оценена такими известными литераторами разных направлений, как В. Астафьев, В. Солоухин, В. Кожинов, Ю. Селезнёв, В. Сидоров, Е. Евтушенко и др.
Во время войны Юрий Ключников в 13-летнем возрасте несколько месяцев трудился в качестве ученика токаря на заводе «Красный Октябрь» в шахтёрском городе Ленинск-Кузнецкий. Путешественник. Совершил ряд экспедиций в высокогорные районы Алтая, Индии, Непала, поднимался на высоту более 4000 метров.
ЛЕГЕНДА
Пока сметают грозы пыль
И ночь роняет звёзды с неба,
Не прекращает эта быль
Жить, как таинственная небыль.
Сто восемьдесят лет тому
Царю российскому дорога
Надела на плечо суму
И увела из Таганрога.
Ушёл бродягой по Руси –
Иисусе, Господи, спаси!
Пропал из виду царский след,
Монарший гроб спустили в склеп.
Зажглась легенда, как свеча,
Про старца Фёдор Кузьмича.
Его под батогами видели,
А также в Саровской обители.
В худых лаптишках и босой,
Он брёл куда-то под грозой,
Глядел на дальнюю звезду,
Шептал в беспамятстве:
– Дойду,
О светлом дне твоём моля,
Многострадальная земля.
Но средь твоих великих бед
Моих обид и жалоб нет.
Дойду – куда?..
Пушкинский цикл
ДВА ВЕКА С ПУШКИНЫМ
Говорят, что две тыщи девятый
Нам всё переменит,
Что поднимет Россию с колен,
Только чуть подожди.
Улыбается Пушкин,
Два века он наш современник,
Он не верит тому,
Что пророчат волхвы и вожди.
Улыбается Пушкин,
Он знает, что счастье, как пряник
Или куклу ребёнку,
Никто не положит в наш дом,
Что пока мы сердца
Не очистим от всяческой дряни,
Будем вечно ходить
Под своим или Божьим судом.
Улыбается Пушкин,
Химер не оставив для рабства
И свободу воспев
В первозданной её чистоте,
Ту, к которой мы можем
Лишь в духе и в тайне прорваться,
Потому что иной
Не бывает свободы нигде.
Улыбается Пушкин
Гармонии освобожденья,
Даже боги летят
На её ослепительный свет,
Потому что она,
Как всемирный закон тяготенья,
Управляет Вселенной,
И значит, пределов ей нет.
ВАКХИЧЕСКАЯ ПЕСНЯ
Я пью за Пушкина
В июньской дачной келье.
Созвучья прежние на ум приходят мне:
Что за весельем следует похмелье,
А истина по-прежнему в вине.
Я пью за Пушкина, за снисхожденье к черни,
Столетьями всё той же, то есть к нам.
За вечное рассветное свеченье,
Оно, скользит, увы, по сторонам…
Я пью за Пушкина, чтоб не свихнулся Германн
От дамы пиковой и денежных страстей,
Чтобы Онегин оставался верным
Татьяне, и России, и Звезде…
Я пью за Пушкина в канун кончины Света
(Точнее, тьмы), за смытые грехи,
За то, что верим, как в Христа, в поэта
И, как молитвы, чтим его стихи!
ДЕНЬ ПОЭТА
Итак, Россия, вспомним наши святцы,
Что жив Поэт всей нежити назло.
Ему отныне двести и тринадцать.
Забудем это чёртово число.
Забудем независимость отпраздновать
Через неделю. Так теперь велят…
Нальём вина за все мечты прекрасные,
За устремлённый в будущее взгляд
И за Него. Он в памяти пока что,
Как чудный ангел, что неповторим:
Сегодня, как и встарь, духовной жаждой
В подлунном мире мало кто томим.
Всех в этой жажде пламенной упёртых
Мы издавна привыкли стричь под ноль.
«Они любить умеют только мёртвых».
Прости меня, Поэт, за эту боль.
Прости за то, что я в твой день рожденья
Ушёл в неподобающую грусть.
Бокал налит. Так выпьем за терпенье –
Его ещё не растеряла Русь!
СТАРОМУ ДРУГУ-ПОЭТУ
Тебя чарует нежная росинка,
Ты славишь мир любви и тишины,
Ты вторишь Достоевскому: слезинка
Дороже нам кровавых рек войны.
Не хочется, да и не нужно спорить,
Но если сверить с вечностью часы,
То светлая михайловская Сороть –
Подруга чернореченской грозы.
Загадки жизни – не мораль из басни,
Судьба певца – не сладкий благовест.
Он и конец приемлет, словно праздник,
Идёт без приглашения на крест.
Всё освящает подлинная лира,
Всё осветляет русская роса:
И гром войны, и тихий шелест мира,
Когда их посылают Небеса.
* * *
Налево – синий глаз балкона,
Направо – дверь в дневной содом,
Передо мной моя икона –
Чугунный Пушкин над столом.
Литьё из той ещё эпохи,
Тридцатых… Чёрный барельеф.
Тогда в стране иные боги
Царили, прежних одолев.
А наши даже не родились…
О Боже, сколько перемен!
Но мы-то, сколько ни рядились,
Мы те же, не встаём с колен.
Чугунный барельеф поэта
Зовёт к свободе тайной вдаль.
Кому нужна свобода эта?
Зачем нужна она?
А жаль!..
ЗАВЕТЫ ПУШКИНА
Стихи к выступлению на городском
юбилейном собрании
Мы собрались, чтоб «наше всё» прославить,
Его двухсотдесятую зарю.
К заветам пушкинским что я могу добавить?
Я лишь заветы эти повторю.
Поэт, не поддавайся модной страсти,
Особенно храни себя от той,
Что разжигают нынешние власти,
Иконой сделав идол золотой.
Не пробуй с ними шашкою бороться,
Твоя забота – ясный свет в ночи.
Суд Божий без поэтов разберётся,
Кого рубить, кого куда влачить.
Не домогайся «букеров» и «анти»,
Не лезь в чужой ошейник, как щенок,
Когда ему на шею вяжут бантик,
Потом крепят туда же поводок.
Ну что ещё? Поверь в звезду-победу,
Пока ещё не зримую нигде.
Но не зови к ней и не проповедуй.
У каждого свои пути к звезде.
МИХАЙЛОВСКОЕ
На склоне лет и я пришил
К судьбе Божественную метку,
Понеже наконец свершил
Свой хадж в михайловскую Мекку.
Всё наяву, но как во сне:
Луга, дубровы, зелень просек.
Здесь до сих пор не выпал снег,
По-пушкински ликует осень.
Живой под елью вижу гриб,
Брожу задумчиво глазами
В мохнатых ветках старых лип.
Ловлю сосновые
Касанья.
Слежу, как ручейки бегут
Среди травы в привычной неге.
О Боже, как свободно тут,
В краю непуганых элегий!
Того гляди, из тьмы времён
На лодке Он всплывёт в Кучане,
А рядом Гейченко Семён
Пройдёт по берегу в тумане.
Навеки оба обрели
Свою здесь тайную свободу,
Два ангела родной земли
В святом служении народу.
Безмолвно ждут, когда, Россия,
И ты стряхнёшь с души засилье
Орды, что тянет нас во тьму,
К пути вернёшься своему!
САВКИНА ГОРКА
Внизу причудливая Сороть,
Вверху чудные облака.
Просторы эти опозорить
Пыталась не одна рука.
Мамаем здесь прошёл Баторий,
Бронёй – фашистская чума.
И мы, чужим вандалам вторя,
Сжигали барские дома.
Всё было, всё ушло в туманы,
В ручьёв теченье, в свист ветров.
И снова сосны первозданны,
И вновь над горкою Покров.
И всё, что было в мире этом,
А также будущая мгла
Нам заповеданы поэтом
Строкой:
«Печаль моя светла».
ФАНТАЗИИ НА ТЕМУ ПУШКИНСКОГО СТИХОТВОРЕНИЯ «ИЗ ПИНДЕМОНТИ»
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
А. С. Пушкин
Тоскую по зарытой в грунт речушке
Неглинке, по зелёным берегам,
Где некогда бродил подросток Пушкин,
В ту пору не причисленный к богам.
Тогда нас всех вела по жизни бодрость,
В глазах не рубль светился, но звезда…
Дуэли останавливали подлость,
Где не держала царская узда.
Мечтаю запахнуть медвежью полость
Да тройкой в путь под песню ямщика
Или, когда плетёт интриги сволочь,
Нажать на спуск дуэльного курка!
Но не помогут грёзы о бомонде,
В цене теперь иной аристократ…
Не стану продолжать «Из Пиндемонти»
Поэтом перечисленных утрат.
Не стану поминать потоки крови,
Цензурный плен, синодик несвобод…
Ничто не беспокоит сердце, кроме
Украденных ничтожеством высот.
От Сахалина и до Петербурга
Угрюм сегодня дух родных полей.
Уставился в них хмурый сивка-бурка,
Понять не может новых королей…
Пусть скачет или пашет наш Пегас,
Плетётся даже слабой рысью,
Мне бы
Не потерять из виду наше небо
И чтобы пушкинский светильник не погас.
ДВЕ ИКОНЫ
Для власти, для ливреи
Не гнуть ни помыслов, ни совести, ни шеи.
А. С. Пушкин
Век мой долгий словно в одночасье
Промелькнул в глазах картинкой сна.
Знал ли в нём когда-нибудь я счастье?
Думаю, что чувствовал и знал.
Никогда не пользоваться ласками
Ни былых, ни нынешних вельмож.
Разве что они меня затаскивали,
Вызывали на крутой правёж.
Очень уж старались эти недруги
Душу расстрелять из всех стволов,
Записать её насильно в рекруты
Для охраны собственных столов.
Как скрипело в их речах железо
И какое пламя взгляд метал!
С прежней жестью внутрь уже не лезут,
Манит их теперь иной металл.
Ставят для него свои ловушки,
Даже иногда в тени икон…
У меня их две – Христос и Пушкин.
Бог и долг, свобода и закон.
* * *
Ты вынырнул на свет порой морозной
Не из утробы материнской, нет –
Ты опустился вниз из пыли звёздной,
С гнездовий самой светлой из планет.
Из золотых берёзовых пастелей,
Из пушкинских благословенных строк.
Но также ты возник из тьмы расстрельной
Тридцатых, это тоже твой исток.
Сегодня он расписан по неделям,
Твой марш-бросок последний на покой.
Счёт потеряв надеждам и потерям,
Надеюсь, ты не столь самонадеян,
Чтобы сказать, а кто же ты такой.
