Побег из плена и Афганская сказка

Сергей МИЛЬШИН

Сергей Мильшин родился в 1969 году в маленьком, но очень известном узбекском городке Учкудук. Вскоре семья перебралась под Новосибирск, где и прошли детство и юность автора. Полтора года служил в Афганистане вплоть до вывода оттуда советских войск в 1989 году. Армейская профессия – связист-телеграфист.
Сейчас Сергей Мильшин живёт в Белгороде. Работал котельщиком, стропальщиком, корреспондентом газеты «Белгородские известия». С 1998 года – корреспондент газеты «Буровик Газпрома» ООО «Газпром бурение». Автор книг «Тяжёлый Афган» (повесть и рассказы), «Атаман» (роман о кубанских казаках). Обладатель диплома «Золотое перо газовой промышленности», диплома «Победитель литературного конкурса «Факел-2011″». Член Союза писателей России.


РАССКАЗ

В кишлак на высоком скалистом мысу, куда машина поднималась зигзагами добрых часа два, нас привезли на рассвете. Это который уже по счету? Пятый? Или четвёртый? Не могу вспомнить, сбился. Да какая разница? Наверное, так и будут возить, пока где-нибудь не окочуримся, наглотавшись грязи и собственной крови. Пыль облаком клубилась за бортом, набивалась под брезентовый тент, укрывавший нас, забивала ноздри, так что дышать становилось нечем. Мы беспомощно вертели головами, пытаясь освободить носы от пылевых тампонов. Получалось не всегда. Ныли то ли сломанные, то ли треснувшие рёбра – наших медицинских познаний не хватало, чтобы поставить более точный диагноз. Но дышалось больно и тяжело. По спине стекали грязные струйки пота. Сентябрьская жара ничем не уступает жаре июня или июля. Чуть прохладней стало лишь во второй половине ночи, когда машина забралась повыше в горы. Иногда я забывался, но ненадолго, голова стукалась на очередной кочке о металлический пол, и я мучительно долго просыпался. Женька, по-моему, не спал вообще.
В предыдущем кишлаке мы батрачили на многочисленную семью какого-то важного духа: месили ногами глину с соломой, а потом строили из высохших блоков дом для его родственника. Там Женьке, который вдруг кинулся на хозяина Ахматулло – крепкого афганца лет сорока, поднявшего на него палку, – этот самый Ахматулло сломал руку. Ещё в одном кишлаке, где нас держали как диковинку, чтобы все окрестные жители могли приехать и полюбоваться на шурави, Женьке разбили голову. Одному презрительно поглядывавшему на нас подростку вздумалось плюнуть на Женьку. Друг, несмотря на связанные за спиной руки, дал наглому парню увесистого пинка. А я зацепил ногу рванувшегося на Женьку какого-то здорового духа. Может, даже нечаянно. Во всяком случае, мне бы хотелось, чтобы со стороны так показалось. Но, похоже, они всё поняли неправильно. Что тут началось! А как нас избили, когда из второго, по-моему, кишлака мы попытались сбежать! Расковыряли щепкой щель на стыке старенькой подгнившей двери и косяка и по миллиметру отодвинули засов. Тогда нас ещё не связывали. Успели добежать до первого поворота дороги. Нагнали на машинах, бросили в пыль. До сих пор страшно вспоминать… Два дня потом вообще подняться не могли. Думал, всё, сдохнем. Нет же, выжили. Зачем? После того побега мясо я жевать уже не смогу – нечем. Впрочем, нам его никто и не даёт.
Потом-то мы поняли, что надо было не спешить, подождать до ночи. Нет, рванули днём. Как только дверь открылась, словно разум потеряли. Да, с Женькой не соскучишься. И что удивительно, несмотря на то, что нам всё время из-за него достаётся, я нисколечко на него не злюсь. Наверное, потому, что немного даже завидую. У самого духу не хватает на то, чтобы сотворить что-то подобное: взять и врезаться головой в живот новому хозяину, когда тот пинает тебя ногой. Жаль, руки у Женьки были связаны. Я тоже успел подскочить, но и только – сбили и… очнулся вечером. Вот такое оно, сопротивление без надежды. Да, бессмысленное, но в нашем положении единственно возможное, наш единственный вид протеста, который мы, а точнее, Женька проявляет при первом же удобном случае. Ну а я уже поддерживаю в меру сил. Как получается. В нашей паре «я – Женька» я, несомненно, ведомый. Ну и ладно, рядом с таким, как мой друг, не стыдно быть вторым. Эх, жаль нас ребята из роты разведки, где мы отслужили больше года, сейчас не видят. Если это не героизм, который, как известно, есть презренье к смерти, то тогда что?..
Презираю ли я смерть? Это вопрос сложный. Скорее, я отношусь к ней как к смене дня и ночи. Она случится в любом случае, ну а раз так, зачем об этом думать? Мне по нраву девиз русских офицеров царской армии: «Делай что должно, и будь что будет».
Нет, братцы, всё-таки герои мы. Как ни крути. И пусть потом недосчитываемся зубов и целых костей. Зато… Даже не знаю, что «зато». Где-то я читал, что во время прошлых войн враги даже не пытались брать наших предков в плен – смысла не было. Во-первых, они ничего и никого не выдавали. Даже под пытками. А во-вторых, совершенно не годились для рабского труда: или помирали быстро, или сопротивлялись. К тому же они всегда были готовы к бунту или побегу. Потому-то русичи-рабы и не ценились на восточных рынках. Толку от них было мало, а вот забот… Я сейчас понял, что сила духа в нас дремлет до поры до времени. Русский человек с ней рождается и живёт всю жизнь. Думаю, сейчас нашлись бы деятели, которые со мной бы поспорили. Но тут спор невозможен. У нас слишком неравнозначный жизненный опыт. Пусть сначала пройдут тот ад, в котором мы с Женькой уже третий месяц обитаем. А потом и поговорим. Я до этих выводов собственной головой дошёл, через кровь, отбитые внутренности и сломанные кости. Русский может о собственной силе духа даже не знать. Жить себе обычным человеком, как мы с Женькой жили, пока в плен не попали.

Эх, а как мы попали-то по-глупому! Пришли в кишлак к знакомому духанщику за лепёшками. И только присели у него под навесом, как вбежали трое молодцов в чалмах и автоматами прямо в лицо тычут. А мы без оружия. Наши автоматы в оружейной комнате, в роте, под замком. Выдаются только в рейды и короткие выходы. А вот если так, втихаря сбежали, то извольте, дорогие солдатики, руками защищаться. И правильно, нечего по духовской территории шастать. Предупреждали же, говорили, и не раз. Нет же, захотелось свежего хлебушка. Вот и получили. Духанщик, сволочь, отвернулся, будто его ничто здесь не касается. Очнулись мы в каком-то неизвестном кишлаке. И пошло-поехало. Странно, почему-то мне совсем не страшно. Привык, что ли? А Женька, по-­моему, ­вообще не ведает, что такое страх. А ведь в нашей разведроте ничем особым не выделялся. Вообще незаметный был какой-то. А теперь вижу – у него силы духа на нас двоих, да ещё и с избытком. И в чём она только держится! Худой, даже тощий, от ветра шатается. А глаза на истончённом от голодухи лице блестят, живые глаза. Упёртый! Эх, что-то нас ждёт в следующем кишлаке?
Последние два часа подъёма я немилосердно прижимал Женьку к рельефному борту «тойоты»-пикапа, в кузове которой нас везли связанными по рукам и ногам. Женька морщился, иногда стонал, когда на ухабах меня стукало о его сломанную кисть. Ни рук, ни ног я не чувствовал уже давно – туго перетянутые верёвками, они перестали меня беспокоить. А ехали почти всю ночь. Далеко, видно, нас завезли. В наклонном кузове упереться, чтобы хоть чуть-чуть ослабить давление на друга, было не во что. Что ж, Женька мужественно терпел. Я бы, скорей всего, так не смог.

– Завтра вечерком надо в кишлак наведаться. – Сержант Волощук, родом откуда-то с Западной Украины, с непомерно выпуклой грудью и длинными ногами, этакий уродец, повалился на скрипнувшую сетку кровати и привстал на локте. – День рождения скоро, чарса бы подкупить.
Володя Урбо, сбитый, накачанный молдаванин, перекусил белую нитку и отложил форменную куртку рядом на покрывало – пришил свежий воротничок.
– А на что ты его покупать будешь?
Сержант порылся под подушкой и извлек эргэдэшку:
− Во, на пластинку, думаю, хватит.
– Должно хватить. На всякий случай чеков захвати, может, они и за деньги что продадут.
– Можно. – Волощук спрятал гранату обратно.
Молдаванин упаковал иголку в специальный футлярчик и, привстав, сунул в тумбочку около кровати.
– С кем пойдёшь?
Волощук ухмыльнулся:
– Пару молодых возьму. Вон, – кивнул подбородком в сторону прохода между кроватями, где, устроившись на табуретках, подшивались ребята младшего призыва, – Малышева и… – Он на несколько секунд задумался. – Сидорова, наверное.
Пётр Малышев, светловолосый, узкоплечий, со впалыми щеками и большими глазами слегка навыкате, положил шитьё на колени и многозначительно переглянулся со Славкой Сидоровым – самым невысоким во взводе связи, с густыми иссиня-чёрными волосами, что обычно у украинцев, шустрым малым. Когда-то на гражданке он был рыхлым увальнем, о чём сейчас напоминали разве что круглые румяные щёчки.
Володя пригнулся и глянул в сторону ребят:
– Зачем тебе эти доходяги? Взял бы лучше Бурова. Он и поздоровей будет, и посообразительней.
Генка Буров, крепкий, с белокурым ёжиком брянский парень, занимающий табурет у ряда кроватей напротив, из-под бровей бросил насторожённый взгляд в проход, где сейчас вершилась его завтрашняя участь.
– Не-е, они хоть и доходяги, но шустрые, опять же под колючей проволокой проще пролезть будет.
– Ну, смотри сам. – Молдаванин пристроил куртку на плечики и повесил на дужку верхней кровати Малышева. – Смотри ночью не скинь, – это уже Петьке.
Тот молча кивнул и поймал тревожный взгляд Славки. Он еле заметно мотнул головой к выходу. Малышев согласно опустил глаза.
В Афгане ребята младшего призыва служили уже месяца четыре. Позади остались полгода испытаний на прочность в ташкентской учебке связи, где они спали по четыре часа в сутки. Комбат где-то вычитал, что этого вполне достаточно для восстановления сил. А всё остальное время курсанты делили примерно поровну между строевой подготовкой и изучением технической части радиостанций, с одной стороны, и зубрёжкой азбуки Морзе – с другой. За эти месяцы азбуку вдолбили в них до уровня профессионалов-телеграфистов. Самое интересное, что в Афгане она не применялась. Зачем учили? Лучше бы стреляли почаще.
В Афганистан почти все ребята стремились совершенно искренне. За полгода учёбы заявления с просьбой отправить «за речку», если бы их периодически не выбрасывали, заполнили бы наверняка все кабинеты офицеров учебки. А ребят отправили и так. Всех.
Служба в Афгане по большому счёту не тяжёлая, после учебки связисты, можно сказать, отдыхали. Караулы сменяли дежурства на узлах связи: телефонном и телеграфном. Изредка выпадали наряды в столовой, где они мешками чистили картошку и лук. Ещё реже отправляли на какие-нибудь хозяйственные работы. Например, на днях Малышев с земляком из Новосибирска Володькой Тишковым вытряхивали пять десятков одеял – готовились к наступлению осенних холодов. И всё бы ничего, если бы не та самая дедовщина, которой ребят так пугали ещё на гражданке. Все её «прелести» за первые четыре месяца им удалось вкусить в полной мере. В это время, чтобы узнать во встречном служивом своего одногодку, не надо было спрашивать, сколько он служит, – достаточно было просто взглянуть на нагрудные пуговицы его форменной куртки: если они вогнуты вовнутрь – значит, «молодой». Во взводе связи, как, впрочем, и в других взводах и ротах пехотного полка, от постоянных ударов по корпусу (в лицо бить опасались – синяки останутся) полые пуговицы со звёздочкой были вогнуты у всех. Особенно старался «бандеровец» Волощук. Молодёжь тихо материлась по углам и обещала отомстить ему при случае, устроив тёмную, но на открытый бунт пока не решалась.
Славка ждал Малышева за углом утеплённой палатки – казармы.
– Ты слышал? – он почти набросился на Петьку, – он собирается нас в кишлак с собой брать.
– Ну слышал, и что?
– Как что? А если взводный проверит после отбоя – ему-то ничего, а нас в столовую на неделю загонят как минимум.
– И что с того? Есть предложения?
Славка сник:
– Какие предложения? Просто не хочу туда идти, и всё.
– Ну так иди и скажи ему.
– Ага, скажи. Я что – самоубийца?
– А что тогда воздух трясти… Прогуляемся хоть за территорию, всё какие-никакие впечатления.
– Что-то мне подсказывает, что эти впечатления могут нас не обрадовать…
– С чего ты взял?
– А помнишь, деды между собой говорили, что месяца три назад в кишлаке двое наших пропали. Ушли за чем-то, и с концами. До сих пор не нашли.
– Ну помню. Так после того случая сколько народу в кишлаке уже побывало. Я и то два раза был: за лепёшками ходил и за чарсом для дедов. И ничего.
Славка похлопал по карманам и вытащил помятую пачку «Охотничьих». Порылся в ней двумя пальцами и извлёк пару гнутых сигарет. Одну протянул Малышеву. Тот достал коробок спичек. Он курил мало, но иногда хотелось, как в этом случае. Они немного отошли от входа в палатку и присели на лавочку в курилке. Славка склонился над зажжённой спичкой. Выдохнув первый клуб дыма, сказал:
– Твоя правда, пожалуй. Чего голову забивать, всё равно ничего не изменишь.
– А я что говорю.
Не успели они докурить сигаретки, как дневальный прокричал отбой. Ребята дружно поплевали на огоньки и споро направились в палатку.

Уже светало, когда машина наконец остановилась. Пыль догнала пикап и скрыла его в плотном облаке. Я закашлялся. Женька шевельнулся и сглотнул комок пересохшим горлом:
– Серёга, где мы?
Я попытался приподняться над бортом, но ничего не вышло – судорога свела мышцы шеи, и я быстро уронил голову обратно. За бортом гудели мужские голоса. Там здоровались. Послышалась скороговорка бывшего хозяина, того самого, что сломал другу руку. Я прислушался. Но разве что поймёшь в этой тарабарщине?! Постепенно судорога отпустила.
– А фиг его знает, Жека.
В этот момент тент откинули, и слабое утреннее солнце осветило наши запылённые лица. Щурясь, мы дружно повернули головы. Ахматулло держал угол тента и кивал на нас. Рядом с ним стоял какой-то старик с седой бородой острым клином. Он изучающе, как товар, рассмотрел сначала меня, потом – более внимательно – Женьку. Похоже, хозяин что-то наплёл про него. Старик, не отводя глаз, что-то гаркнул, и по бокам пикапа тут же появились, словно выросли, двое дюжих молодцов в чалмах с автоматами Калашникова за плечами. Я успел заметить, что автоматы без пламегасителей, значит, китайские – духовские. Они легко подхватили меня, один – под мышки, другой – за ноги, и грубо кинули на утоптанную до каменистой плотности землю. В следующий момент рядом плюхнулся Женька. И застонал. Наверное, опять кисть ударил.
Старик протянул руку вперёд, указывая направление, и оба афганца направились к низенькой двери саманного домика. С нами остались два молодых духа в чалмах, похожие, как братья. Они присели рядышком и упёрли приклады автоматов в землю. Женька лежал ко мне спиной. Связанные руки чуть повыше запястий – там перелом – отсвечивали синевой. Место перелома, затянутое куском разорванной майки, выдавала нашлёпка засохшей крови. Он повернул ко мне голову:
– Слышь, Серый, посмотри, что у меня с рукой. Мне кажется, она отвалилась.
Я ещё раз опустил глаза.
– Не волнуйся, всё на месте.
Он тяжело вздохнул:
– Лучше бы она отвалилась.
Один из охранников привстал и с автоматом наперевес наклонился надо мной. Короткий тычок в зубы дулом – и зачем ему учить русский язык? И так всё ясно: надо молчать. Я беззвучно сплюнул кровь между обломками зубов.
И тут вокруг стало шумно. Из всех щелей между глиняными домиками выскочили мальчишки в широких штанах и девчонки в балахонах.

День прошёл в обычных армейских хлопотах. Петра Малышева и Славку Сидорова после развода отправили на почту. Ребятам предстояло помочь взводному почтальону – незлобивому «деду» Витьке Пархоменко, нескладному, вытянутому во всех местах: в руках, в ногах, в шее − и с носом, напоминавшим Буратино. Надо было разложить по подразделениям поступившую почту. Дело это не хлопотное, да ещё и в компании с хорошим товарищем. Связисты сразу же после команды «Разойдись» с удовольствием рванули в сторону почты.
Почту в полк привозили из дивизии в Шинданде два раза в неделю. Сегодня был как раз один из таких дней. Всю территорию полка, огороженную колючей проволокой, можно обойти минут за пятнадцать. До почты, небольшого двухкомнатного домика, занимавшего дальний угол части, ребята добежали за пять минут. Пархоменко, усевшись на стол, лениво перебирал конверты. Славка ворвался в комнату первым.
– Что, где работа? – Он потёр ладони.
Малышев остановился у него за спиной.
– Чего куда кидать?
Витька вяло кивнул в сторону наваленных в беспорядке коробок с конвертами в углу комнаты:
– Вон коробки, там, – перевёл взгляд в другой угол, где возвышалась этажерка с полочками-квадратиками, каждая из которых соответствовала взводу или роте полка, – адреса по подразделениям. Действуйте.
Связисты переглянулись. Они никогда не видели обычно спокойно-рассудительного Витьку таким поникшим.
– Витя, ты чего? – Малышев отодвинул земляка и приблизился к почтальону.
Пархоменко сполз со стола и махнул рукой:
– А… – И отвернулся к окну.
– Случилось чего?
– Да ничего не случилось, работайте. – Он зацепил со стола распечатанный конверт и бросил в мусорное ведро. – Через полчаса вернусь, чтобы закончили.
– Да ты чего, Вить, какие полчаса? Тут часа на два…
– Всё, я сказал! – Витька резко развернулся и вышел из комнаты.
Хлопнула входная дверь, и ребята остались одни.
– Чего это он? – Славка озадаченно покосился на дверь.
– Чего-чего, наверное, дома что-то случилось. Видел – он письмо в ведро кинул?
Сидоров ещё раз оглянулся на выход и привстал.
– А давай посмотрим.
– Э, ты чего, неудобно же… – Малышев хотел ухватить Славку за руку, но не успел. Тот уже забирался двумя пальцами в распечатанный конверт, который только что извлёк из ведра.
– Неудобно на потолке спать – одеяло падает. – Он быстро пробежал глазами по письму, а точнее небольшой, на полстранички, записке. – Так и есть, случилось. Девчонка не дождалась.
Малышев поднялся и заглянул земляку через плечо:
– Ничего себе! Пишет прямым текстом, что ждать не будет. Вот же наглая какая.
– А ты как бы хотел, чтобы она написала?
– Да… Не знаю даже, но как-то помягче, что ли.
– Тут хоть как пиши, смысл один.
Малышев беспокойно почесал затылок.
– Слушай, как бы он чего с собой не сделал.
Славка уложил записку в конверт и кинул обратно в ведро.
– Да ну, ерунда. Из-за какой-то девчонки.
– Не скажи. У нас в учебке один парень после такого же письма повесился. Правда, успели откачать – дневальный заметил.
– Витька парень уравновешенный, у него такого быть не может.
– Ладно, давай пока конвертами займёмся, а то вернётся, хоть и уравновешенный, а тут сгоряча точно накостыляет.
– Это точно. – Славка притянул к себе коробку с письмами. – Приступим, пожалуй.
Конверты медленно начали заполнять ячейки в полковой этажерке. Работа эта несложная, буква, приписанная к адресу в/ч 51345, соответствовала какому-нибудь подразделению части. Ребятам просто надо было разложить конверты по полочкам с указанными литерами.
– Слышь, Петро… – Сидоров достал из коробки очередную партию писем. – А у тебя девчонка есть?
Малышев замер и с улыбкой уставился в окно.
– Есть, конечно.
– Ждёт?
– Ждёт и пишет. Раз в неделю-две обязательно письмо получаю.
Славка вздохнул и потянулся за следующей стопкой.
– А у тебя с ней, это, ну, было что-нибудь?
Петро отрицательно цыкнул и мотнул головой, не поднимая глаз.
– А у тебя?
Володька наморщил лоб:
– Тоже не успел. Я на гражданке толстым был, девчонки на меня и не смотрели.
– Ну, это дело поправимое. – Петро вскинул глаза. – Из Афгана вернёшься стройным, как берёзка. Все девчонки наши будут.
– Надеюсь.
– Не сомневайся, они парней после армии, тем более Афгана, знаешь как уважают.
Володька довольно улыбнулся и запихнул в узкую ячейку толстую пачку конвертов.
Витька вернулся через час, мрачный и нетрезвый. Глянув коротко на разобранную почту, молча проследовал к столу и уселся на него.
– Свободны.
Ребята переглянулись.
– Вить, – Сидоров состроил жалобную физиономию, – может, мы у тебя побудем немного, ну хотя бы до ужина.
– В роте всё равно делать нечего, – подхватил Малышев, – а тут мы тебе ещё чем-нибудь поможем, а?
Витька скривился и смерил ребят нетрезвым взглядом. Постучал пальцами по столу.
– В карты играете?
– А в чё?
– В дурака.
– Конечно, – почти хором обрадовались ребята.
Витька наклонился, открыл ящик стола и, порывшись, извлёк замусоленную колоду.
– Берите стулья, подсаживайтесь.
Связисты бросились исполнять распоряжение.

После отбоя взводный, маленький пухлый старший лейтенант, заложив руки за спину, прошёлся по проходу между кроватями, где на табуретках ровными стопками была уложена форма ребят, и удовлетворённо хмыкнул:
– Молодцы, сержанты. Порядок, вижу, поддерживаете правильный.
Волощук в трусах и в майке неловко потоптался в проходе:
– Стараемся, товарищ старший лейтенант.
– Ну-ну. – Офицер развернулся и уже у выхода, откинув полог палатки, добавил: – Чтоб и дальше так старались.
Полог упал, хлопнула входная обтянутая брезентом дверь, и стук подкованных сапог начал удаляться в сторону офицерских домиков: по вечерам там играли в карты.
Волощук выждал минут пять.
– Сидоров, Малышев, на выход.
Ребята живо соскочили с кроватей второго яруса и сдёрнули аккуратно уложенную форму с табуреток.
– Ты тут присмотри уже. – Волощук туго намотал портянку и натянул второй сапог. – Мы быстро постараемся.
– Может, всё-таки ну его на фиг? – Неуверенно тронул его за рукав молдаванин. – Пусть молодые сами сбегают, тебе-то зачем ноги бить?
– Да ладно, схожу уже, раз решил, развеюсь. Да и не доверяю я им. Ещё надует их духанщик.
– Ну смотри. Давайте там поосторожней. Никуда не лезь.
– Прорвёмся. – Он уже стоял в проходе и нетерпеливо поджидал, пока Сидоров, суетясь, подтянет ремень. – Плохо, солдат, в норматив не укладываемся. Вернёмся, я тебе отдельно тренировку организую.
– Да у меня в пряжке скоба зажалась.
– Вот вечерком и посмотрим, что у тебя и где зажалось.
Вокруг хохотнули деды.
– Давай на выход, а то с вами до утра не соберёшься.
Ребята быстрым шагом вышли из палатки. Волощук махнул товарищам, лениво поднявшим руки в прощании, и решительно направился следом.
До колючей проволоки добрались без происшествий. Малышев оглянулся на Волощука, ожидая команды. Тот осмотрелся. Не заметив ничего подозрительного, кивнул: «Действуй». Малышев склонился над колючкой и приподнял одну ослабленную проволоку. Этим путём ходили в кишлак уже несколько месяцев как минимум два подразделения полка: взвод связи и разведрота. Начальство пока эту точку перехода не обнаружило, и хорошо. Волощук незаметно перекрестился и вторым нырнул в приготовленный проход. Присел рядом с опустившимся на колено Сидоровым.
– Ну что? Тихо?
– Угу, – буркнул Славка, пропуская Малышева под проволокой.
– Не «угу», а «Так точно, товарищ сержант!». Учить вас всё надо. Скоро полгода здесь, а всё как молодые.
Сидоров примирительно улыбнулся:
– Мы же не на плацу…
Волощук сощурился:
– Марш вперёд, разговорился что-то.
Ребята плечом к плечу пошли вперёд. Сержант пристроился позади. Минут пять шли не разговаривая. Ночь растеклась душная. Небо, затянутое чёрными тучами, не пропускало лунного света, что связисты сочли за хороший знак – на каменистой равнине их силуэты не заметят ни наши, ни духи. «Дурацкий климат, – проворчал Волощук вполголоса, – сентябрь, а жарит, как летом».
Петро Малышев быстро обернулся:
– А у вас на Западной Украине не так, что ли?
Волощук нахмурился:
– На моей Украине всё не так. Всё лучше.
– Так уже и всё? – не поверил Славка.
–  Так, заткнулись и шагаем молча, – оборвал сержант разговор. – Вон уже кишлак видно.
В густой темноте проявились первые саманные дувалы.
Духанщик долго не открывал. Волощук ещё раз крепко постучал в низенькую дверь кишлачного магазинчика – духана:
– Во разоспался, или дома никого нет?
Но тут послышался скрип петель, и хриплый голос пожилого человека по-русски произнёс:
– Да иду я, иду.
Ребята не успели насторожиться. Только на другой день, вспоминая последующие события, Малышев логично рассудил, что уже после этой фразы, сказанной афганцем по-русски, надо было тикать во все лопатки. Он сразу почувствовал, что здесь что-то не так – как это духанщик вдруг понял, что за дверью русские? Значит, видели их уже и ждали. Но командир в этой тройке был не он, и потому солдат промолчал. О чём сильно пожалел потом.
Калитка распахнулась, и сильные невидимые в темноте руки буквально вдернули связистов одного за другим во двор. Было ясно, что влипли по полной. В руках у духанщика горела короткая свечка, небольшой круг сумрачного света обозначил бородатые лица со злыми глазами и дула автоматов.
– Вы чего, мужики? – растерянно пробубнил, вдруг заикнувшись, Волощук.
– Молчи, собака, – страшно прошипел пожилой дух с бородой клином, стоявший прямо перед сержантом, и мотнул стволом – мол, лечь, лицом вниз.
«Странно, – мелькнула в сознании Малышева мысль, – по-русски говорит почти без акцента». В следующее мгновение ему грубо вывернули руки, и он почувствовал, как крепкая верёвка стягивает запястья. Несопротивляющихся ребят, тыкая под рёбра кулаками и жёстко выламывая руки, связывали по очереди.
В одно мгновение нас окружила целая толпа гомонящих мальчишек и девчонок самого разного возраста, все в балахонах неопределённого цвета. Они столпились в метре от нас и что-то живо обсуждали, тыкая то в меня, то в Женьку пальцами. Наверное, делились впечатлениями. Удивительно, но в их глазах я не увидел ненависти или злости, только лёгкое удивление и любопытство. Похоже, жители этого кишлака находились в стороне не только от главных дорог страны, но и от войны. Первый охранник поднялся и что-то сердито гаркнул. Дети оборвали гвалт и, поглядывая на строгого взрослого, нехотя отступили на пару шагов. Дух добавил ещё пару, видимо, крепких выражений, и дети наконец разошлись. Но тоже не бегом, а не торопясь, я бы даже сказал, степенно. Почти за три месяца плена это были первые дети, которые мне понравились. Разогнав митинг несовершеннолетних, охранник снова уселся рядом с товарищем и, поставив автомат прикладом на землю, опёрся на него.
Где-то через полчаса бесцельного лежания под утренним, пока не горячим солнцем из домика выглянул тот самый незнакомый пожилой афганец и что-то крикнул по-своему. Охранник, который не участвовал в предыдущих событиях, неторопливо поднялся, закинул автомат на плечо и, вытащив кинжал из ножен, шагнул к нам. Женька, лежавший с закрытыми глазами, вообще никак на него не отреагировал, а я покосился с интересом: кого первым прирежет? Но молодой дух не стал никого убивать. Вместо этого он спокойно перевернул друга на живот и, чиркнув лезвием, разрезал верёвки на запястьях. То же самое он проделал и со мной. После чего пижонски щёлкнул кинжалом в ножнах и молча вернулся назад. Всё это время второй дух как сидел, облокотившись на автомат и равнодушно поглядывая на нас, так и продолжал сидеть, ни разу не шевельнувшись. Думаю, они верно оценили наше состояние. Да, сегодня мы не то что в драку кинуться, наверное, и ­подняться без помощи не сможем…
И только я так подумал, как из дома вышли оба духа: наш бывший и новый. Судя по их благодушному виду, сделка состоялась. Ну, хоть ехать никуда не надо. Я, нахально поглядывая на охранников, помассировал кисти. Они ещё не отошли, но понемногу возвращалась чувствительность. Ноги пока оставались тряпичными и плохо слушались. Женька осторожно подтянул к себе больную руку и сел, придерживая её здоровой. Новый дух кивнул в нашу сторону и сделал красноречивый жест ребром ладони по горлу: «Готовьтесь к смерти, шурави!» И уже по-таджикски отдал следующую команду. Поразил русский язык, на котором афганец, оказывается, изъяснялся почти без акцента. И где только набрался? А к смерти мы и без его предупреждения давно готовы. Оба охранника резво подскочили с земли и, подхватив нас под мышки, рывком поставили на ноги. Кое-как я поковылял вперёд, поддерживая Женьку, который держался на ногах ещё хуже моего.
Нас завели в маленький каменный домик без окон с крепкой дверью и тут же её захлопнули. Мы очутились в полной темноте и без сил повалились на жёсткий земляной пол.

Старый афганец с короткой седой бородой клином и умными злыми глазами склонился над Волощуком и пальцем приподнял его подбородок. Сержант вжал голову в плечи и с ужасом смотрел на старика.
– Что, тебя первым резать? – на хорошем русском спросил тот.
Сержант активно замотал головой, так что крючковатый палец с чистым ухоженным ногтем повис в воздухе.
– Н-н-не… – неразборчиво прохрипел Волощук.
Но старик понял. Он обернулся к застывшим в дверях бойцам с курчавыми завитками на подбородках и с автоматами в руках. Они были удивительно похожи друг на друга, как братья, а может, они и были братьями – сыновьями этого страшного старика. Оба в широченных афганских шароварах грязно-белого цвета и длиннополых зелёных куртках из войлока – в таких ходят сорбосы, солдаты правительственных войск. Возможно, парни – дезертиры, в Афгане это не редкость. Оба с недобрыми равнодушными взглядами, в которых, казалось, никогда не было и не может быть сочувствия. Малышев подумал, скажи старый им сейчас придушить шурави или вырезать на спинах звезду, как они любят делать с пленными, – выполнят и не поморщатся. С таким же холодно-презрительным выражением глаз и даже, наверное, без злости, как повседневную работу. Но старик пока сказал им что-то другое. Один из братьев тут же развернулся и вышел. Второй же взял автомат на изготовку и слегка напрягся.
Русских привезли в этот кишлак сегодня утром, ещё в темноте выгрузили, словно мешки с картошкой, из тесной «тойоты»-микроавтобуса, где они несколько часов безжалостно толкались и стукались друг о друга. И сразу перерезали верёвки. «Неужели они так презирают нас, восемнадцатилетних мальчишек, что не ожидают никакого сопротивления? – думал Малышев, присаживаясь на ровную землю в глиняном домике, спина к спине со Славкой. – Или рассчитывают на хорошую реакцию охранников или на то, что сбежать из кишлака, окружённого высоким дувалом, да ещё на высокой скале, невозможно?»
Трое русских солдат испуганно и понуро сидели на полу саманной хижины у стены и старались не встречаться взглядами с афганцами. Петька разглядывал исцарапанную глиняную стенку дома, Славка внимательно вглядывался в кусочек земляного пола под ногами. Волощук, казалось, вообще не дышал, чтобы не привлекать к себе опасного внимания. Неожиданно дверь распахнулась, и вслед за вернувшимся охранником в хижину вошёл высокий европеец в афганской одежде. Он остановился посреди комнаты и, важно расставив ноги, вложил пальцы под ремень, опоясывающий широкую рубаху. Старик снова обернулся к ним и медленно потянул свой страшный крючковатый палец к подбородку Волощука. Тот сжался. Славка Сидоров зажмурился, а Малышев отвернулся. «Боже, дай нам быструю смерть!» – еле слышно проговорил он.
Я очнулся от тихого стона. Приподнял голову и в полумраке разглядел сидящего по-восточному, подогнув ноги, Женьку. Он раскачивался, словно маятник, и баюкал больную руку.
– Что, болит? – Я приподнялся на локте.
Женька промычал что-то неразборчивое, не прекращая движения.
– Дай-ка посмотрю, что у тебя там.
Друг послушно протянул ладонь. В учебке нас учили оказывать первую помощь, но чем я мог помочь здесь, в этом диком убежище, где не было даже тряпки, которой можно зафиксировать кисть? А духам вообще было всё равно, когда мы откинемся: сегодня или завтра. Станут они утруждать себя такой мелочью, как перевязка пленного.
Кисть выглядела, мягко говоря, не очень. Из опухоли на сгибе сочился гной. Он пропитал кусок майки, которым мы замотали руку. У Женьки был жар. Он облизывал пересохшие губы, в темноте, как два серых уголька, блестели его нездоровые глаза.
– Да…
– Что, хреново?
– Да есть маленько. – Я отпустил кисть, и Женька снова прижал её к груди.
За стеной раздались громкие голоса. Они приближались. Мы выжидающе уставились на дверь. Идут за нами, чтобы выполнить обещание того афганца? И вдруг я почувствовал, что вспотел. А ведь умирать-то не хочется!
Дверь распахнулась, яркий свет горячего дня на несколько секунд ослепил меня, и уже знакомые молодые афганцы направили на нас дула автоматов:
– Кош.
Мы уже знали, что это означает «пошли отсюда». Нас провели между высокими дувалами, из-за которых выглядывали любопытные детские лица, и мы оказались на небольшой утоптанной площадке, наверное, центральной «площади» селения. Афганцы коротко показали нам дулами место на её краю, у стены дома. Мы послушно присели. Духи остались стоять, не опуская автоматов. В этот раз они были напряжены, а пальцы лежали на спусковых крючках. Правда, снимали ли они их с предохранителя, я не видел. Их поведение нам с Женькой не понравилось.
Постепенно на «площади» собрался народ. Тут были и бородатые старики, и подростки, и ещё несколько крепких парней с оружием за плечами. Не видно было только женщин. У них с этим строго: при чужих и за порог не выпустят. И тут мой рот открылся сам собой: из-за дувала вывернул Волощук – знакомый связист из полка, за ним шагали ещё двое наших, мне незнакомых, – скорей всего, ребята последнего призыва. Женька тоже уставился на сержанта во все глаза. Волощука сопровождал дух с автоматом наперевес, а дальше появился какой-то европеец, одетый, как все местные, в балахон и с небольшой видеокамерой в руке. Он провёл видоискателем по толпе афганцев, потом перевёл камеру на нас. Особенно внимательно он фиксировал на плёнку Женькину физиономию. Мой друг был популярен даже у иностранцев, но это не та известность, которой можно завидовать. Последним шагал тот самый старик, который приобрёл нас утром. Лица наших парней отсвечивали самыми разными синяками и кровоподтёками – духи постарались. Товарищей по несчастью толкнули к стене рядом с нами. Волощук оказался последним в ряду. Он опустил голову вниз и ни на кого не смотрел. Слева от меня сидел незнакомый светловолосый паренёк. Мы обменялись взглядами, и он еле заметно кивнул – поздоровался. Я ответил. Вместе мы повернулись к афганцам.
Старик остановился перед иностранцем и почти чисто заговорил по-русски, позируя. Что-то про священную борьбу против неверных, нас то есть. Про то, что смерти его единоверцев не останутся безнаказанными. Что нас прирежут, как баранов. И что мы не воины, а так, салабоны – нас даже не связывают. И ещё какую-то чушь, которую я уже не слушал. Вот и пришёл наш последний час. О, как высокопарно получилось. Ну, сволочи, если сейчас надо будет умереть, вы не увидите слёз русского. И тут кто-то рядом заплакал, громко, почти навзрыд. Я выглянул из-за светловолосого соседа, тоже повернувшего голову. ­Плакал сержант. Опустив лицо на руки и вытирая слёзы о рукава «эксперименталки». Вот же скотина, он что думает, его эти слёзы спасут? Хотя он, скорее всего, не думает вообще: мозги от страха отшибло.
В этот момент старик торжественно извлёк кинжал из ножен на поясе и зачем-то потряс им перед камерой. Потом добавил несколько слов по-своему и шагнул к Волощуку. Трое охранников щёлкнули предохранителями и передёрнули затворы – наконец-то сообразили – и отступили от нас на пару шагов, не опуская стволов. Бараны, бараны, а на мушке держат.
– Пс, пс, – Женька опять что-то хотел мне сказать.
Я незаметно качнулся в его сторону.
– По моей команде, – одними губами проговорил он.
Я не столько услышал, сколько уловил кожей слабые колебания воздуха. А из них уже сложились слова. Ну вот, он опять прочёл мои мысли. Я быстро глянул на соседнего паренька. Он был бледен и напряжён. Крупные капли пота покрывали лоб, а на нижней прикушенной губе выступила капелька крови.
– Делай как мы, – я наклонил голову, чтобы охранники не видели губ.
Понял он меня или нет, я так и не узнал. Старик зашёл Волощуку со спины, задрал голову подвывающего сержанта и приставил кинжал к дёргающемуся кадыку. Он улыбался. Иностранец невозмутимо снимал.
«Ну, сопротивляйся, – хотелось крикнуть мне, – мы же не связаны». Пальцы сержанта нервно комкали ткань на груди. Старик слегка отстранился, чтобы не обрызгало, и деловито дёрнул ножом – на землю ручьём хлынула чёрная кровь. Все: и зрители, и охранники – уставились на дёргающееся тело сержанта. В следующий момент в мои уши ворвался негромкий шёпот:
– Давай.
Мы с Женькой подскочили одновременно. Я успел проскользнуть мимо пыхнувшего огнём дула среднего охранника и со всей силы лбом врезался ему в нос. Охранник булькнул кровью и осел, закрыв ладонями лицо. Слева Женька головой вперёд уже падал на другого духа – тот получил удар под дых затылком и, закатывая глаза и задыхаясь, валился на спину. Я на лету подхватил падающий автомат, вставил палец в скобу и веером – спасибо охраннику, поставил на очередь – прошёлся по толпе зрителей. Кто-то сразу упал, поймав пулю, остальные бросились врассыпную. Я заметил, что иностранец тоже упал, а его камера отскочила от камней, как мячик. Несколько секунд, и затвор щёлкнул вхолостую – патроны закончились. Женька копошился рядом, пытаясь левой рукой поднять автомат, и тут ещё одна очередь справа от меня прошила разбегающихся афганцев. Я мигом оглянулся. Светлый паренёк, стоя на колене, прищурившись, строчил из автомата. Рядом второй связист, тёмненький, лёжа на спине, из последних сил сжимал горло наседающего на него крупного охранника. Ещё через какие-то секунды закончились патроны и у моего соседа. Пока он зачем-то отстёгивал магазин, я шагнул в сторону схватки и ударом приклада чуть ниже черепа помог связисту одолеть духа. Тот брезгливо скинул с себя расслабившееся тело и начал подниматься. Краем глаза я заметил движение у стены и автоматически выставил перед собой трофейный автомат, защищаясь. О его металлическую крышку звякнул кинжал и отлетел в сторону. Старик замер в полудвижении. Раздался одиночный выстрел. На его ключице появилось пятнышко крови, которое стало быстро расти. Он недоуменно глянул на нас и… осел. Женька, морщась от боли, опускал автомат.
– Посмотрите, у духов в карманах должны быть ещё магазины.
Мы бросились к неподвижным охранникам. Запасной магазин оказался только у одного – того самого, с которым боролся Женька. Похоже, он уже приходил в себя. Я поднял кинжал старика и склонился над духом. Я сделал это спокойно и сам поразился тому, как это получилось. Милосердие из меня выбили вместе с зубами. Потом я подошёл к следующему.
Ребята стояли рядом и молча смотрели на мои короткие, будто отточенные опытом движения. У меня появилось ощущение, что это делал не я, а кто-то другой, проснувшийся во мне. Сам я не смог бы зарезать даже курицу.
И никто не отвернулся.
– Уходим. – Женька взял автомат на плечо. – Пока не очухались.
Мы рванули за ним. Замелькали дувалы и кибитки. Через минуту мы уже были на краю кишлака. У стены стоял припаркованный пикап. В замке зажигания торчал ключ. Слова стали лишними. Я прыгнул за руль: опыт вождения на гражданке был, хоть и небольшой. Женька забрался на сиденье рядом, ребята попадали в кузов. Я резко тронулся. Позади громыхнула очередь, ещё одна. Пули разбили оба стекла: заднее и переднее. Нет, нас так просто не возьмёшь. Ещё пара метров, и машина завернула за скалу, закрывшую пикап от автоматной стрельбы. Я мельком оглянулся: ребята, лёжа на спинах, держались за борта. Женька рядом сжимал зубы и белел скулами: наверное, опять нахлынула боль. Я сильней прижал педаль газа. Вырвались! А ведь мы вырвались!
Часа через три бешеной езды по горной дороге, чудом не слетев в пропасть и не врезавшись в скалу на повороте, запылённые и измученные, мы остановились у вынырнувшего из-за горы поста сорбосов. Глядя на бегущих к нам афганцев в зелёной форме, я тихо прошептал: «Боже, благодарю тебя за то, что ты есть!» И вздрогнул: на меня повалился потерявший сознание Женька.


АФГАНСКАЯ СКАЗКА

Рассказ

Голые, отполированные ветром и дождями камни, раскиданные неведомой могучей силой во всех направлениях, отражали слепящие лучи не хуже зеркал. Яркое афганское солнце кидалось зайчиками, словно не наигравшийся ребёнок. Девять бойцов Советской армии в выгоревших до желтизны «эксперименталках» и широкополых панамах щурились, молча вытирая на ходу пот рукавами гимнастёрок. Темные пропотевшие куртки обжигали, особенно на плечах, где ткань прижималась лямками вещмешков и ремнями автоматов. От спин поднимался пар, высыхая на горячем ветру, несущем пыль и сушь. Высохший пот оставлял на спинах белые солёные разводы.
– Слышь, Колян. – Тонкий, высокий, со впалыми скулами паренёк сглотнул пересохшим ртом фантомную слюну. – У тебя во фляге совсем ничего не осталось?
Колян, Николай Легков, плечистый, мощный боец, недовольно покосился на соседа и земляка – вместе призывались из небольшого североуральского посёлка – Ивана Бажова.
– Откуда? Часа два назад последний глоток сделал…
Иван перепрыгнул впадину между огромными валунами, сваленными на горной тропе в полном беспорядке.
– Когда же привал? Ещё немного, и я спекусь на этой раскалённой дороге, как уж на сковородке.
Идущий впереди старший лейтенант Вольнов оглянулся:
– Меньше разговаривай, Бажов. Силы береги. – Он пропустил трёх понуро сопящих бойцов и пошёл рядом с земляками. – Терпите, вы же «деды». Чуть-чуть осталось. Скоро небольшой закуток в скалах, а внизу, специально для тебя, Бажов, ручей.
– Уф-ф, – выдохнул Иван, – слава богу.
Старший лейтенант покосился на бойца.
– Ты чё, верующий, Бажов?
– Да нет. Я в сказки верю, бажовские.
– Бажов-сказочник не твой родственник случайно?
– Вряд ли. У нас Бажовых полпосёлка. Но сказки он наши писал. У меня дед их все знает, правда, по-другому рассказывает.
– Это как − по-другому?
Иван улыбнулся потрескавшимися губами.
– А с матерками, змеями-мужиками и бабами голыми…
Старший лейтенант с интересом глянул на Бажова.
– Вернёмся, расскажешь?
Каневец, вёрткий, самый невысокий боец в разведвзводе, откуда-то с Западной Украины, выглянул из-за потных спин товарищей.
– Особенно про баб голых вот с такими… – Он развёл руками, словно держал перед собой два огромных арбуза. – Сказку на ночь, а? – И хрипло засмеялся.
Рядом улыбнулись ещё несколько разведчиков.
– Расскажу, – пожал плечом Бажов.
Старший лейтенант разбежался и подскочил на валун рядом с каменистой тропой.
– Так, хлопцы. Почти пришли. Всем стоять. Ушаков, Могильный, бегом вперёд. Проверить и доложить.
Бойцы перекинули автоматы на грудь, и глухой топот сапог быстро стих за скалой. Старшина Григоридзе, сверхсрочник, крепкий, с сильными накачанными ногами легкоатлета, в обтягивающих не по уставу штанах, напряжённо оглянулся назад. Что-то беспокоило его, он никак не мог определиться − что же именно. Вроде всё спокойно и на следах пусто. Как минимум насколько слышалось и хватало глаз.
Остальные бойцы присели на корточки, а кто-то умудрился устроиться на раскалённых камнях.
Через десять минут разведчики вернулись с коротким докладом: «Всё чисто».
Старший лейтенант кивком поднял взвод. Бойцы живо выстроились в походный порядок. Запасы воды во фляжках к этому времени закончились у всех.
Информация пришла по оперативным каналам, или, говоря проще, от пастуха Ибрагима, давно сотрудничавшего с шурави. Гоняя коз по окрестностям, он случайно углядел на склоне горы, указанной на картах как вершина № 17, «духов», с трудом затаскивавших тяжёлые ящики в узкую щель небольшого грота. Обрадованный возможностью заработать – русские честно расплачивались с осведомителем чеками, – он пролежал в укрытии между валунами около двух часов.
За это время бородатые афганцы затащили в пещеру около двадцати ящиков. Привалили ко входу несколько камней. Один из «духов», присев у завала, поколдовал с проволокой и гранатами. Дождавшись в отдалении, пока он закончит, отряд душманов наконец удалился.
Уверенный, что такими тяжёлыми могут быть только ящики с оружием, пастух быстренько отогнал коз домой.
В полк Ибрагим заявился утром следующего дня. Почёсывая грязным пальцем за ухом, корявенько нарисовал приблизительную схему закладки и места, где «духи» разместили сюрпризы. Наивно улыбаясь, выслушал строгого замполита полка, предупредившего, что если он ошибся с местом или перепутал оружейные ящики с тюками шерсти, то «шурави» его обязательно найдут и вытрясут из него не только заплаченные деньги, но и душу. Слегка поклонившись, он упрятал в карман широченных афганских штанов причитавшийся ему бакшиш и был таков.
Через час из расположения полка под завистливыми взглядами бойцов пехотных рот – на дело отправляются! – вырулили две БМП. На броне, словно лихие ковбойские кинозвёзды, восседали не менее лихие разведчики. Оставляя за траками пыльные буруны, бронированные машины на полном ходу скрылись в раскалённой голубизне поднимающегося марева.
К вечеру наглотавшихся до печёнок пыли и песка, но не растерявших боевого задора разведчиков высадили у подножия невысоких, но непроходимых для техники гор. Отсюда до вершины № 17 оставалось 15 труднопреодолимых километров. Вообще-то к этой горе можно было подобраться на БМП и гораздо ближе – километров на пять, но тогда пришлось бы проехать через кишлак, а это однозначно конец операции ещё до её начала.
Рейд сложился на редкость удачно. Марш-броском за остаток вечера и утро следующего дня преодолели полтора десятка километров. В 10 часов с небольшим бойцы попадали за камни перед указанной на карте точкой. Долго в девять пар глаз рассматривали гористые окрестности. Не заметив ничего подозрительного, вышли на склон. Пастух не соврал – свежий завал в небольшой ложбинке имел место. Нашлись и указанные Ибрагимом растяжки.
Быстро раскидали камни. В неглубокой пещерке рядами, как молодые солдатики на плацу, выстроились зелёные оружейные ящики. Взломав крышки у верхних, разведчики обнаружили новенькие, в заводской смазке, автоматы Калашникова.
– Семь шестьдесят два, – определил калибр старшина и присвистнул, – сколько же их тут?
Старший лейтенант выбрал из развороченных ящиков пару стволов для отчёта перед командиром полка. Подумав, ещё пять автоматов раздал солдатам на пополнение оружейного НЗ взвода. Напоследок прихватил на хозяйские нужды шесть тяжеленных цинков с патронами, сунув их в вещмешки разведчиков. Бойцы хмуро поморщились, но перечить не решились. В части они ещё могли бы возмутиться – всё-таки «деды», но в рейде с командиром не спорят.
– Остальное к чертям. – Задрав палец, он указал примерное направление.
Сапер взвода, маленький, но плечистый татарин Артур Садриев, покряхтывая, запихал под ящики взрывчатку. Пощёлкал самодельной зажигалкой, запуская огонёк по шнуру. Убедившись, что уже не потухнет, бегом на полусогнутых рванул к остальным бойцам, наблюдавшим за его действиями из-за ближайшей горки.
Рвануло так, что услышали, наверное, в столице горного края Герате. Похоже, среди ящиков с автоматами оказался как минимум один со взрывчаткой. На всё про всё разведчики потратили не больше часа.
– Эк долбануло. – Старший лейтенант прочистил оглохшее ухо и, не скрывая удовлетворения, дал команду связисту Мишке Михайлову связаться со штабом. Мишка, конопатый, с добродушным взглядом широко открытых глаз, устроив на камне заплечную рацию, деловито защёлкал тумблерами. Лейтенант прижал к уху наушники. Даже связь в этот день установилась с первого раза, не помешали и высокие развалы окружающих гор.
Начальство в штабе хорошим новостям обрадовалось.
– Когда встречать? – рация хрипло кричала возбуждённым голосом дежурного офицера.
– К утру, – подумав, выдал Вольнов.
На всякий случай перестраховался. Подойдут наверняка раньше, будет время осмотреться.
– Добро. – Штабист помчался докладывать командиру полка, а старший лейтенант, бросив наушники связисту, дал команду к отходу.
Довольные, предвкушая медали и, может, даже ордена, разведчики вышли на собственные следы.
Нагруженные добычей шли медленней и к 16 часам не миновали и половины пути. К этому времени изнемогшие под безжалостным солнцем бойцы расположились на привал в крохотном горном «закутке», как выразился Вольнов.
Старший лейтенант, отправив по бойцу вперёд и назад, в караулы, подозвал Бажова.
– Собирай фляги, пойдёшь к ручью – наполнишь. Вон тропка, – офицер указал подбородком на узкую расщелину, зажатую громоздкими скалами. – Да, Легкова возьми – подсобит.
Бажов кивнул – у разведчиков про уставные отношения без особой надобности не вспоминали. Старший лейтенант вообще многое прощал бойцам, лишь бы дело делали. Оглянувшись, Иван махнул рукой земляку. Тот нехотя поднялся.
Григоридзе, стянув флягу с ремня, кинул её в подставленные руки Легкова. Николай поймал и повернулся к следующему. Бойцы охотно протягивали посудины. Разведчики, выбранные водоносами, неторопливо обходили товарищей.
– Вы давайте быстрей. Пить же охота, – не выдержал Артур Садриев.
– Уже идём. – Бажов оглянулся через плечо. – Колька, не отставай.
Легков, на ходу поправляя автомат, поспешил за другом.
Защёлкнув ремень на поясе, старшина медленно приблизился к развалившемуся в тенёчке под скалой Вольнову.
– Слышь, Артём, – между собой, когда не слышали бойцы, старшина и взводный называли друг друга по имени. Они были почти ровесники – всего пара лет разницы.
Старший лейтенант, не поднимаясь, указал на место рядом с собой. Григоридзе присел, опираясь на автомат.
– Не нравится мне это.
Вольнов откинулся на каменную стену и прикрыл глаза:
– Что именно?
– Как-то гладко уж слишком. Как бы чего не проворонить. «Духи»-то тоже взрыв слышали. А что, если идут за нами?
Вольнов вяло прищурился.
– Расслабься, Саша. У нас фора часов пять как минимум. К тому же идти осталось примерно столько же. Если и преследуют, уже вряд ли догонят.
Григоридзе сломал тонкую веточку неизвестной колючки, затерявшейся в камнях, и поковырял в зубах.
– Ну ладно. Будем надеяться, что так. Но я бы посты удвоил, от греха, пусть отдыхают и охраняют одновременно.
– Удвой, – благодушно согласился Вольнов и надвинул панаму на глаза.
Григоридзе выплюнул ветку и решительно поднялся.
Горная тропинка петляла, будто полоз на горячем песке. Только что разведчики перепрыгнули через глубокий, метра на три, провал. По сторонам, словно полуразрушенные зубы древних драконов-великанов, поднимались скалы. Тропинка выписывала петли и зигзаги, круто уходящие вниз, и бойцы почти не разговаривали, опасаясь улететь вместе со скользкой каменистой крошкой. Наконец вышли к роднику. Тонкий, словно струя из-под крана, ручеёк журчал, обмывая гладкие бока валунов.
– Вода, настоящая! – Иван бросил ремень, на котором, будто караси, болтались фляги товарищей, вода потекла в подставленные ладони.
Николай легко перепрыгнул на соседний камень и почти в точности повторил движения земляка.
Напившись, разведчики не сговариваясь сбросили пропотевшие куртки и майки. Минут пять они умывались ледяной водой, брызгаясь и фыркая от удовольствия. Набултыхались вдоволь. Легков первым вспомнил, зачем их сюда отправили. Мокрые и довольные, они стянули фляги с ремня и уселись у ручейка, подставляя их под мягкую струю.
– Ваня, а что у тебя там со сказками? Правда, что ли, такие? – Николай закрутил крышку одной и потянулся за следующей фляжкой
– Какие? – Иван погрузил свою фляжку поглубже в ручеек.
– Ну, – Николай помялся, – с бабами там, со змеями?
– Правда. А ты что, не слышал разве?
– Не-а, мне как-то никто не рассказывал.
– А у меня дед Егор – сказочник. Правда, раньше он мне другие сказки рассказывал, – Иван усмехнулся. – Больше про домовых, леших всяких. Но тоже занимательно. А как в старшие классы перешёл, начал уже всё подряд рассказывать. Очень интересно, скажу.
Николай наполнил последнюю флягу:
– А змеи там что? С женщинами, что ли, живут?
Иван улыбнулся.
– Бывали и такие случаи. В сказках, – уточнил он. – А вообще там змеи как люди. Ну в смысле такие же умные. И волшебные.
– Интересно… – протянул Николай.
Иван отряхнул мокрые руки и потянулся за одеждой.
– Смотри, Коль, – он натянул подсохшую куртку, – камень какой интересный.
Сверху нависал булыжник с кабину грузовика. На вершину, утыканную зубцами, вели узкие выступы, словно выбитые ступени.
– Ничего себе камушек! – согласился Легков.
Иван перепрыгнул ручей.
– Сейчас залезу – посмотрю, что там наверху.
– Давай, только быстро – идти пора.
– Ладно. – Бажов уже карабкался на первую ступеньку.
Несколько движений, последний прыжок на верхнюю площадку, и Иван выглянул между толстых зубцов. Свесив ноги, оглянулся.
– Ну что там? – Легков, улыбаясь, смотрел вверх.
– Здорово. Правда, места мало – не развернуться. А так – как в крепости. Бойницы кругом. Средне… – Иван не договорил. Ему в лицо смотрела, слегка раскачиваясь на каменном выступе, крупная змея. Она вздрогнула телом, и что-то тихо зашелестело, словно тронули треснувшую детскую погремушку.
– Змея! – прошептал Николай. – Гремучая. Не двигайся. Я попробую её сбить.
Он кинулся назад за автоматом. В этот момент змея скользнула по закаменевшей руке Ивана. Позвякивая смертельной погремушкой, она медленно обвила его шею. Бажов замер, не смея вздохнуть.
Николай подхватил автомат, обернулся, и нога замерла на полушаге: сверху, из лагеря разведчиков, прогремела длинная автоматная очередь. Он мгновенно побледнел, уже зная, что там происходит. Следом грохнули ещё несколько одиночных выстрелов. Автоматы застучали глухими молоточками. Ещё десяток выстрелов… И всё смолкло.
– Как же так? Что же такое? – Николай сделал шаг по тропинке и вдруг остановился, беспомощно оглядываясь на застывшего, как изваяние, с выпученными глазами земляка. На его шее удобно устраивалась толстая гремучая змея. – Чёрт вас всех… – Он кинул автомат за спину и в один прыжок перескочил ручей. – Держись.
Ухватившись за выступы, он подтянулся. Подошва сапога уперлась в шершавый камень, Николай перехватился, ещё две ступеньки остались внизу. Последним усилием он вытянулся над верхней площадкой и задержал воздух, рвавшийся из лёгких, – на него холодными неживыми глазками смотрела вторая змея. Она вытянулась над карнизом и слегка покачивалась, издавая уже знакомые позвякивающие звуки.
Он наконец выдохнул и разжал пальцы. Почему он это сделал, Николай потом так и не смог объяснить. Короткое двухметровое падение остановили валуны. Он соскользнул с них и плюхнулся спиной в ручей. И тут же вскрикнул, хватаясь за ногу. На щиколотке мгновенно вспухла огромная шишка. «Перелом», – ахнул Николай и изо всех сил стиснул зубы, чтобы не закричать от боли.
Всё так же светило солнце. С одной стороны спину грели горячие камни, с другой булькала под боком вода. Но все эти ощущения приходили будто бы уже из другого мира, перечёркнутого несколькими очередями там, наверху. Они не участвовали в бою! И уже не смогут. А там, может быть, сейчас убивают ребят. Эх, как же так?
Выждав пару минут, он подтянул повреждённую щиколотку. Переждав самую острую боль, собрался. И одним рывком выкинул тело из ручья, который запрудил спиной, и вода уже начала разливаться вокруг. Кое-как выполз на сухую каменистую почву и затих, кусая губы.
Так он пролежал около часа. Иногда постанывал, переползая, сам не зная зачем, словно надеялся, что в стороне будет не так больно, на сантиметры влево или вправо.
Постепенно боль притихла. Николай осторожно перевернулся на спину. И задержал дыхание, чтобы не закричать от огненной вспышки, колыхнувшейся в сломанной щиколотке. Когда боль чуть-чуть схлынула, он поднял голову.
На камне так и сидел Иван. Обернувшись вокруг его шеи, казалось, дремала змея. Если бы не подрагивающие веки земляка, Николай подумал бы, что он тоже или спит, или умер. Солнце наполовину скатилось за ближайшие вершины. Скалы поблёкли и уже не гоняли зайчиков с одного камня на другой. Жара пошла на убыль. Вечерело.
– Ваня, ты там как, живой? – голос хрипел и сворачивался, словно капли крови на пальце в кабинете медсестры. – А?
Иван моргнул, пересохшее горло дёрнулось, пытаясь проглотить скопившуюся слюну. Змея почувствовала это движение. Чуть вздрогнув, подняла голову. Два разведчика на разном расстоянии, но с одинаковым ужасом наблюдали за ней.
– Не шевелись, Ваня. – Легков с усилием потянулся и, ухватившись за ремень автомата, дёрнул его.
Что-то произошло. Змея вдруг потекла, глухо подрагивая ободками «погремушки». Медленно, петля за петлёй, она развернулась, сползая с плеча Ивана. Тот, не веря глазам, постепенно выдыхал воздух, чувствуя, как катятся капли пота за освободившийся воротник. Змея перебралась на каменный выступ «бойницы» и… исчезла.
Иван бережно, будто не веря, что наконец свободен, покрутил шеей. Оглянулся на Николая.
– Что, ушла? – почему-то шёпотом спросил Николай.
Иван сглотнул, голос чуть не сорвался:
– По-моему, ушла. – Он наклонился, заглядывая вниз.
Никого не увидев, быстро лёг животом на камень. Ступни нащупали ступеньку, затем вторую. Внизу упал – ноги не держали. Положив автомат, начал яростно тереть кожу, разминая затёкшие голени. Наконец с трудом перешагнул ручей.
– Что у тебя? – Он присел у приподнявшегося на локтях Николая.
– Перелом, похоже, – сморщился Легков.
– Опирайся на меня, попробуем подняться.
– Нет. Давай наверх, узнай, что там за стрельба.
Иван подпрыгнул, хватая автомат.
– Ладно. Я бегом.
– Не торопись там… Кто его знает…
– Не учи учёного.
У валунов, зажимавших тропку, было тихо. Ступая на цыпочках, сдерживая разбушевавшееся дыхание, выглянул из-за крайнего камня. Ему хватило пары секунд, чтобы увидеть всё. Зажав ладонью готовый вырваться крик, он медленно сполз по камню.
Длинная тень, словно преданный пёс, ползла за ним по залитой кровью площадке. Кровь была везде, чёрные лужи, казалось, пропитали камень и уже не смоются. Иван тронул ногой разбитую рацию и всхлипнул. На площадке, где ещё недавно отдыхали молодые и сильные парни, в разных позах застыли мёртвые тела. Голова Мишки Михайлова, разбитая до состояния кровавой смеси, лежала на обломках рации. Как и рука. Видимо, Мишка до последнего не давал выхватить у него аппарат.
«Где же караульные?» – Иван побрёл за ближние камни. Ребята должны были сидеть там.
Он нашёл разведчиков в небольшом углублении между булыжниками. Два окровавленных тела аккуратно лежали лицом друг к другу. Похоже, они не услышали подкравшихся «духов».
Иван добрался до противоположного края площадки и, обессиленный, присел рядом с брошенным у скалы телом командира. В руке Вольнова, залитый кровью, чернел нож. Рядом скорчился Григоридзе. Пуля попала ему в живот, и он умер не сразу, так и застыв с оскаленным от боли ртом.
Иван прижал ладони к вискам. Неожиданно его качнуло. Ощущая, как поднимаются перед глазами потемневшие камни, Бажов повалился на бок, теряя ощущение времени.
Они всё-таки добрались до дороги. Иван опустил тяжеленного Легкова на камни у обочины и, по-рыбьи хватая ртом воздух, откинулся на спину.
Стояла душная ночь. Звёзды тяжёлыми глыбами окружали месяц. Разбитая бетонка пустынно поблёскивала, отражая его тусклый свет.
– Слышь, Ванька. – Николай с трудом перевернулся на живот.
– Чего?
– А ведь это она нас спасла.
– Кто?
– Змея твоя, из сказок.
– Из сказок? – Он помолчал. – Я всю дорогу думал, почему именно нас?
– И что надумал?
– А ничего. Не знаю.
– Не напрягайся, к старости, может, поймём. Если живы будем.
Иван не ответил. Силы покинули тело с последним шагом. Как будто дёрнули рубильник и во всём районе погас свет. Он закрыл глаза и второй раз за последние часы потерял сознание. Или уснул. Но уже через несколько секунд вздрогнул от ужаса, ему показалось, что проспал что-то важное.
Иван вскинул голову. Ничего не изменилось. Почти ничего. Он прислушался. Где-то далеко на подъёме надрывно гудел приближающийся БМП.
Николай затеребил его плечо:
– Слышь, Ванька, наши ведь. Наши!
Бажов снова закрыл глаза.

ЭПИЛОГ

Иван Бажов через двадцать лет после армии защитил диссертацию по теме бажовских сказок, отыскав в родном посёлке их редкие и ценные вариации. Выпустил несколько книг, стал известным литературоведом.

Николай Легков до сих пор мотается на лесовозе где-то в архангельских лесах. Там, в одной из старообрядческих деревень, нашёл будущую жену. В их семье семеро детей. Ровно столько, сколько погибло друзей из разведвзвода.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.