ЗАТОПИМ ПЕЧЬ…
ЭССЕ
Кто в лес, а кто по дрова…
Всё хорошо, когда печурка загудела и в казанке варится картошечка, да ещё если с сальцем, да ещё если под рюмочку… Да ещё если не стреляют… Да ещё если уголёк честно заработанный привезли шахтёру неустанному…
– Санька, разжигай печь, гости на дворе! – крикнула сестра, бросившись в объятия мои.
– В посадку надо идтить, дровишек нетут, – раздался хрипловатый басок зятя с огорода.
Отворилась калитка, и мне навстречу вышел не по годам приземистый мужичок с голым торсом, на его груди и спине отчётливо виднелись полосы синеватых шрамов – отметины «ласковых» прикосновений земной стихии.
– Привет, дядька!
– Здорово живёте, дорогие мои…
– Живём – выживаем… Это тебе не в москвах шляться! Пошли по дрова в посадку… Вот так и кантуем мы, не живём, а выживаем… Угля не везут уж второй год, зимой купили две тонны, да весь истопили уж… Седьмой год болтаемся между небом и землёй, всё ждём, когда нас Россия к себе домой заберёт. В печёнках уже эта война у всех стоит…
Я заглянул в угольный сарай и ужаснулся – до самой почвы пустота, и это в угольном Донбассе…
– Саня, тебе же шесть тонн угля положено бесплатного, да Валентине, как вдове шахтёра, ещё три тонны. Куда-то подевали уголёк?
– Смеёшься, дядька? Попробуй выбей привоз льготного, говорят, нету уголька, да ещё зарплату дают по десять процентов в месяц, кинут пару тысяч, чтоб не сдох где-нибудь в забое, и это от заработанных несчастных восемнадцати тысяч рубликов. Вот и живи как хочешь…
– А почему зарплату не дают?
– Говорит начальство, что нет реализации нашего угля, хотя я знаю, что все шахтные склады пустые почти под ноль. Ты слышал, что «Комсомолка» бастовала? Две недели бригада добычного участка из-под земли не выходила. За льготный уголь и зарплату бастовали братцы, активистов закрыли, если бы не российские профсоюзы, представители которых приехали в Антрацит, сидеть бы забастовщикам на подвале…
– Что-то я не пойму, ты говоришь какие-то небылицы…
– Какие небылицы? В посадке сухостой спилить нельзя, люди озлобленные, друг дружку сразу закладывают, а если с бензопилой вышел, так тебя сразу повяжут блюстители порядка. За улицей Матросова в посадке тополиные древние сухие деревья стоят, а попробуй спилить что, легче пластиковыми бутылками топить печку… Вот и топим старыми заборами и чем под руку попадётся… Да ещё и воды у нас нету, качают два часа в сутки, с полпятого утра до полседьмого, говорят, насосы старые… Ты бы сходил в летний душ с дороги, я сегодня успел закачать полный бак.
– Братик, ты уж голодный небось, пошли накормлю, – перебила наш разговор сестра.
Я молча сидел на лавочке во дворе некогда благодатного шахтёрского подворья, на котором шумели весёлые компании, лились залихватские песни, смех и радость душевная, и мне показалось, что даже каменный дом сгорбился, ушёл в землю, пригорюнился, он как бы стонал: «Какие ещё нужно пережить испытания этим людям, живущим рядом со мной и во мне, что ещё нужно вытерпеть им?»
Саня завёл старенькие «Жигули» и, отворяя ворота, прервал мои грустные мысли:
– Дядька, поехали в Долгую балку, дровишек наберём и в кринице водички… С тобою небось не тронут, как-никак, московская птица залетела…
Владимир КАЗМИН
