Удар молнии

Виктор Семенок,
врач-реаниматолог

Июльский день в деревне моего детства начинался с появлением бледно-оранжевого зарева над горизонтом Судилового бугра, возвышающегося на востоке нашей деревни. Зарево наливалось багрянцем с волшебным превращением в золотисто-яркий, пылающий и расходящийся веером небосвод. Это завораживающее явление притягивало к себе всё живое, так как дарило ему жизненную энергию и пробуждение. Через какие-то минуты небосвод становился ярким до боли в глазах и расцветал дивным божьим светом от восходящего светила. Быстротечная завораживающая красота и получаемое от неё блаженство незаметно исчезали. Глаза щурились, отворачивались от яркого светила. Тело наливалось энергией и бодростью. Душа наполнялась радостью, созиданием и надеждой на удачный новый и неповторимый день. Я любил глядеть на завораживающее волшебство июльского рассвета. Одухотворённый колдовской картиной, я, не обращая внимания на лужи под ногами и холодную луговую росу, босиком быстро добирался до колхозного табуна, находящегося с километр за деревней. Там с помощью приманки и хитрости ловил гнедую кобылку и, вскарабкавшись на неё, трусцой приезжал в родительский двор. Это была моя обязанность, она поручалась мне ещё с вечера отцом, когда приходилось использовать лошадку для сельхозработ.
И это памятное утро воскресного дня начиналось с обычной деревенской суеты и не предвещало ничего плохого. Селяне, отправив домашнюю скотину на пастбище, не спеша занимались своими дворовыми работами. Любопытная босоногая детвора ещё не выкатилась на улицу. Молодёжь после вечерних «танцулек» и ночных гулянок отсыпалась. Родители давали им такую поблажку при отсутствии неотложных деревенских работ. Летнее солнце быстро набирало высоту, не забывая, однако, при этом заглянуть в окна деревенских хат и разбудить своими яркими тёплыми лучами заспавшихся гуляк. Мой отец, фронтовик, хлебнувший горя и ужасов отгремевшей войны с «поганой немчурой», привык вставать рано, до рассвета. Сделав обход своего хозяйства и прикинув в голове план работ нового дня, поспешил с косой на луговину. Мокрая от ночной росы трава ровными покосами стелилась из-под косы отца. Косил он мастерски, легко, чисто, без огрехов и с удовольствием. Косить он мог весь световой день без устали с редкими короткими перерывами для правки косы и «потребных нужд». Я всегда удивлялся его работоспособности, выносливости и оптимизму. На косовицу он брал, как правило, с собой в торбу краюшку хлеба, шматок сала и литровку фруктового узвара. Энергии от такой трапезы ему хватало на косовицу в течение полного дня. Докосив «по росе» луговину, отец с ношей скошенной травы вернулся к завтраку домой. Я не удивился этому, но мне, отпускнику, было немного неудобно. Ведь отец уже «наработался», а я, разбуженный утренним солнышком, только что вышел из хаты на свет божий. Поздоровавшись с отцом и окинув взглядом голубые небеса с сияющим солнцем, я промолвил: «День ожидается знойным и безветренным». Отец снял свою мокрую от пота холстяную рубаху и, подходя к самовару-умывальнику, неторопливо проговорил: «Нет, сын, после обеда надо ждать дождя с грозой. Так что скошенную травку надобно будет непременно поворошить, а через три-четыре часа собрать в копну». После чего он оросил себя по пояс свежей ключевой водичкой, принесённой из криницы, обтёрся холстяным рушником. Я тоже последовал его примеру. Вышла из хаты мать и пригласила нас к завтраку. Летом у крестьян-колхозников дел невпроворот. Времени для «расслабухи» за завтраком или обедом нет. Приём простой, домашней, я бы сказал, скудной и в то же время здоровой пищи, скорый, как в армии. Дела не ждут, одно за другим наваливаются, и все практически неотложные. Часа через два я поспешил на луговину и поворошил скошенную траву. А спустя ещё несколько часов мы с отцом вернулись в урочище Лавриново на луговину и собрали сенцо в копну. Солнце сияло в зените. Ослепительно голубое небо было чистым, без единого облачка. Округа наполнялась молчаливой тишиной и знойной жарой. Перегретый воздух звенел своим особым, тонким, непостижимым излиянием. Смешанный аромат скошенного разнотравья ощущался остро и опьяняюще. Обливаясь потом от жары, мы возвращались с отцом домой. Нагретый солнцем песок обжигал мне ноги. Отца это не беспокоило, он был в сапогах. А меня потянуло на песчаное искушение. Хотелось прохладного дуновения ветерка. Звенящий зной и завораживающая тишина угнетающим образом действовали на окружающий живой мир: листочки на кустарниках скручивались, цветочки прикрылись своими тонкими и нежными лепестками, травинки сжались и стали колкими. Полевые и луговые птички попрятались и умолкли. Даже теплолюбивые кузнечики притихли, лишь изредка кое-где из-под кустов прозвенит их одинокое и ленивое стрекотание. Дорога, а потом узенькая тропинка привели нас в отцовский сад. Здесь было посвежее. В тени фруктовых деревьев мы присели на скамеечку и дали отдых своему телу и душе. Это был мой первый отпуск после получения специальности врача – анестезиолога-реаниматолога, которую я освоил в Ростовском медицинском институте.
Эта специальность мне пришлась, как говорится, по сердцу и душе. Она требует от врача постоянного совершенствования, обширных и глубоких знаний в медицине, быстрого, оперативного и ответственного принятия решений в диагностике и лечении. Оказание экстренной, неотложной помощи угасающему организму человека довольно часто приходилось мне проводить вне лечебных учреждений, как говорится, с ходу, когда нет возможности с кем-то посоветоваться или использовать специализированные методы обследования и лечения. В семидесятых годах двадцатого века многих современных методик и технологий не было. Поэтому приобретённые знания, опыт, а в дальнейшем и интуиция были залогом успеха врача-реаниматолога. Зато какое же было внутреннее удовлетворение и счастье, когда я возвращал человека к жизни. Никакие материальные блага не способны были заменить мне победу жизни над смертью. Результаты моего труда были видны сразу, что вдохновляло и двигало меня к самосовершенствованию, несмотря на бессонные ночи и беспокойные дежурства в больнице и на «скорой».
В тот жаркий июльский день я был приглашён на свадьбу. Мой двоюродный брат по отцу, Ванюха, шофёр по специальности, укатил с утра в другую деревню за своей невестой на грузовике-«ласточке», как он его величал. Жених Ванюха был весельчак и балагур. Светловолосый, с карими глазами, со светло-чистым девичьим лицом, худощавый, выше среднего роста, всегда подтянутый. Любил элегантно одеваться и выглядеть модным щёголем. В движении, как у нас говорили, «быстряк», а работа в его руках споро ладилась. Речь его сопровождалась прибаутками с перчинками. С лица не исчезала переливающаяся улыбка.
Около двух часов дня деревня наполнилась серенадой автомобильных гудков, зажигательной свадебной музыкой с песнями, которые катились по деревне к месту свадьбы. Дом жениха находился на окраине деревни, на пригорке возле деревенского погоста. На улице и во дворе собралось уже много селян и гостей в ожидании свадебного кортежа. Любопытные зеваки и любители «перемывать косточки» группками занимали лучшие места обозрения. Кортеж из ЗИС-«Урал» и ГАЗ-51, разукрашенный цветами и разноцветными ленточками, издавая протяжные гудки, подкатил к дому. Толпа ожидающих притихла. Заглушив мотор, Ванюха спрыгнул на землю. В модной розовой тенниске с мелким замочком, в широких светлых брюках типа «клёш» и лакированных венгерских туфлях, соколом направился к невесте. Дружки его открыли уже дверь кабины, где восседала улыбающаяся и смущённая невеста в венчальном наряде. Она протянула к нему свои белые и нежные ручки. Он, наполненный счастьем и любовью, подхватил её на руки и быстро внёс во двор под сопровождение радостных возгласов гостей. Невеста после длительной езды по ухабистой дороге выглядела бледно-озабоченной, со смущённой улыбкой. Её озабоченность и беспокойство мне были известны. Накануне Ванюха мне поведал о её беременности, но об этом, как он выразился, «ни гу-гу!». По деревенским давним традициям родители жениха преподнесли молодым каравай (хлеб-соль) на цветастом льняном рушнике. Невеста поклонилась родителям и быстро откусила кусочек каравая. Возбуждённый Ванюха ухватился за край каравая зубами, но не мог его сразу откусить, вертел головой, потом взял его в руки и наконец оторвал кусок. Вышла заминка. Это у окружающих вызвало смех, улюлюканье и прибаутки, а любители предсказаний высказали, что это не к добру. По окончании церемонии молодых пригласили в дом и усадили их на «кут» под образами, то есть на самое почётное место. Поздравление молодых, тосты за их счастье, здоровье, за их будущих детей не стихали. Пиршество было в разгаре.
В доме с небольшой площадью было душно, да на улице ещё жара, поэтому двери и окна были раскрыты. Мы с отцом сидели за столом на лавке у окна, из которого открывался вид на луг до самого горизонта. Там, на западе, за лугом, над хутором Муравинка висела сплошная темнота. Она застилала небосвод и быстро поглощала небо над лугом. Прохлада, принесённая ветром, остудила дневную жару. Посыпались редкие крупные капли дождя. Сверкнула над лугом молния и прогрохотал гром. Гости немного притихли, но через минуты продолжился весёлый и шумный праздник. Ветер и дождь усиливались, поэтому окна быстро закрыли. В хате потемнело, включили освещение из одной висящей под потолком лампочки. На деревню обрушились шквальный ветер и дождь. Селяне и гости, находившиеся во дворе, быстро разбежались по разным укрытиям и домам. Шум от проливного дождя и ветра длился не более получаса. Потом резко стихло. Некоторые из гостей стали открывать окна, так как в хате стояла неимоверная духота. Из открытых окон потянуло прохладой и свежестью. Внезапно вспышка ослепительной молнии с одновременным грохотом и треском потрясли и осветили хату. Лампочка под потолком погасла. Свадебный люд оцепенел и замолк на мгновенье. Многие стали креститься и шептать молитвы. Резко запахло обугленной электропроводкой. Внезапный раздирающий крик «Невесту убило!» вывел нас всех из оцепенения. Началась неимоверная суета. Плач, причитания, толкотня и крики: «Невесту на свежий воздух выносите, да в землю прикопать надобно». Я глянул в сторону молодых. Голова невесты лежала лицом прямо на тарелке с пищей. Ошарашенный Ванюха, подняв голову невесты, тряс её и что-то кричал. Я попытался протиснуться к ним, но возбуждённая толпа вынесла меня и остальных во двор. Я быстро последовал за ними. Во дворе трое мужиков уже успели выкопать в мокрой песчаной земле углубление, в которое дружки жениха опустили бездыханное тело невесты Раисы и начали присыпать его песком. Увидев такое мракобесие, я на мгновение опешил. Какая-то внутренняя сила сорвала меня с места. Растолкав взбудораженную толпу гостей, я быстро очутился у изголовья невесты. Ванюха с растерянным, беспомощным видом сидел на грязной мокрой земле, держа голову любимой в своих ладонях. Бледно-серое, с синюшным оттенком лицо Раисы отражало её критическое состояние и наводило на мысль о вознесении её души. Грудное дыхание не определялось. Для проведения искусственного дыхания я принял голову невесты из рук Вани в свои руки, а его попросил успокоить окружающих, чтобы они не галдели и не мешали мне оказывать ей неотложную помощь, о чём он сразу всех и оповестил. Наступила молчаливая и тревожно-ожидающая тишина. Принимая голову Раисы в свои ладони, я успел прощупать пульс на сонных артериях. Он был слабый и «хромал». Обследовав пальцами ротовую полость пострадавшей и убедившись в отсутствии в ней пищевых остатков, начал проводить искусственное дыхание «рот в рот», предварительно зажав ей нос. Мой большой дыхательный объём воздуха, вдуваемого в её лёгкие, довольно выраженно поднимал её девичью, тонко сложённую грудь, что указывало на эффективную вентиляцию лёгких. Проделав пять-семь дыхательных циклов, я заметил исчезновение синевы с её губ. Серая пелена сползала с лица, освобождая место нарастающему бледно-розовому цвету жизни. Усиление пульса и исчезновение его «хромоты» давали мне надежду и уверенность в благополучном исходе. Ещё через несколько проведённых дыхательных циклов у неё появились «кроткие» самостоятельные вздохи. Продолжаемое искусственное дыхание, но уже в такт с её редкими слабыми вздохами, привело к восстановлению самостоятельного дыхания. Задёргались ресницы, задвигались веки, потом открылись глаза, которые созерцали непонятное и неведомое для неё окружение. Увидев, что невеста открыла глаза, Ванюха прослезился. Я облегчённо вздохнул и успокаивающе сказал: «Самое страшное, Ваня, теперь уже позади». В окружающей тишине проплыли слова: «Слава Богу… Жива. Господь помиловал». Окружение заколыхалось, зашевелилось и наполнилось Божьей благодатью. Я попросил дружков жениха принести матрас и убрать землю с ног невесты. Дружки переложили Раису на принесённый сухой матрас. В это время, кем-то вызванная, ко мне подошла деревенский фельдшер Мария Васильевна и предложила свою помощь. Приняв от неё фонендоскоп и аппарат для измерения артериального давления, я провёл обследование пострадавшей. К моему счастью, показатели были обнадёживающими. Для стабилизации дыхания и сердечно-сосудистой деятельности я сделал назначение, которое Мария Васильевна исполнила. После чего, как говорится, Раиса «пришла в себя». Слабым голосом она промямлила: «Что случилось? Почему я здесь?» Мы попросили её не волноваться и сказали, что всё хорошо, обошлось. Я спросил, что у неё болит, хорошо ли она видит всех вокруг, узнаёт ли кого. Она медлительно сообщила, что болей не ощущает, только слабость. «Вижу хорошо всех вас. А почему мой Ванечка плачет?» – спросила Раиса. Ванюха обнимал её, и слёзы радости крупными каплями падали на её лицо. Мы все были счастливы, что сознание вернулось к ней и Божья душа не улетучилась из тела. Очередная набежавшая тучка, как бы в подтверждение Божьей милости, внезапно оросила всех нас тёплым редким дождиком. Из-за тучки выглянуло солнышко, и разноцветная радуга изогнулась над лугом. Не мешкая, дружки подняли матрас с невестой и перенесли в дом. Переодев невесту в сухую тёплую одежду, уложили в кровать. Свадьба, естественно, расстроилась, гости расходились. Мы с Марией Васильевной снова провели тщательный осмотр пострадавшей. Она замедленно, но адекватно отвечала на мои вопросы. Хрипы в лёгких не выслушивались. Артериальное давление было компенсированным, аритмия не определялась. При осмотре грудной клетки было обнаружено на коже спины тёмно-красное пятно. Это был ожог от разряда молнии. Мария Васильевна обработала рану и закрыла её стерильной повязкой. Поражение от молнии Раиса получила через розетку, к которой она сидела спиной. И действительно, розетка и провода, идущие к счётчику и далее на улицу, к столбу, стоящему рядом с домом, были обуглены. Даже Божьи иконы, висевшие над головами молодых (на «куту»), не отвели от них беду. Как говорится в народе, «на Бога надейся, а сам не плошай». Техникой безопасности во время грозы пренебрегать никогда не следует. Так как пострадавшая нуждалась в дальнейшем наблюдении и лечении, мы предложили ей госпитализацию. Раису быстренько перенесли в автомобиль, и Ванюха на своей «ласточке» доставил её в районную больницу.
Через полторы недели её выписали. Я навещал её уже после выписки. Исходом я был доволен, так как в таких необычных условиях мне удалось справиться с бедой, свалившейся с небес на голову невесты. Она благодарила меня, как она выразилась, за своё спасение. Последствий от грозовой травмы для её беременности и родов не было. Она родила здоровую девочку в срок. Однако отпечаток перенесённой травмы оставил следы. Она оставалась несколько медлительной, с растянутой речью и чуть заторможенной реакцией.
Это было моё крещение как врача-реаниматолога.