Василёк

ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ПОВЕСТЬ О ЖИЗНИ ПОЭТА
ВАСИЛИЯ КУБАНЁВА (ОТРЫВОК)

Андрей ОБЪЕДКОВ

Вместо предисловия

1 сентября 1978 года родители ведут меня в школу № 1 города Мичуринска Тамбовской области, которая располагается на улице Советской. Хотя я часто проходил мимо, чувствуется торжественное настроение. Перед школой стоит бюст Надежды Константиновны Крупской – жены вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина, а ещё и бывшего народного комиссара образования. Бюст сияет на солнце, так как покрашен золотистой краской. Меня распирает от любопытства:
– Мама, а почему ей поставили памятник, она выступала здесь?
– Нет, просто пионерская дружина носит её имя. А вот поэт Василий Кубанёв, который погиб во время Великой Отечественной вой­ны, учился здесь: вон, видишь, мемориальная доска перед входом в школу посвящена ему, – отвечает мать.
Я с интересом смотрю на текст, что у него вышло несколько сборников и он героически погиб в борьбе с немецко-­фашистскими захватчиками. А переступив порог школы, вижу бюст Кубанёва. Меня распирает от гордости, что я хожу по тем же самым коридорам, по которым ходил известный человек. Хотя я не читал ещё его стихов, но уже догадываюсь, что памятники кому попало не ставят, а только самым достойным.
А после окончания начальной школы к нам пришла классным руководителем учитель русского языка и литературы Ирина Николаевна Абрамова, которая уже долгое время занималась изучением творчества Василия Кубанева, и наш пионерский отряд стал носить имя поэта. Меня выбрали звеньевым, и я стал заниматься поисковой работой, переписывался с пионерским отрядом из школы № 7 города Уварово, носящим имя Кубанёва. А в шестом классе, уже в 1984 году, меня и ещё трёх членов клуба «Кубанёвец» направили на открытие памятника Кубанёву в его село Орехово Касторенского района Курской области. Там я лично познакомился с сестрой поэта Марией Михайловной Кубанёвой-Калашниковой и Галиной Павловной Крышковец, учительницей русского языка и литературы в уваровской школе № 7. Именно с ней я вёл переписку пару лет. Вот и удалось встретиться со многими людьми, с которыми был знаком заочно.
Меня тогда поразило, что в Орехово чтят память своего земляка: не в каждом селе можно увидеть бюсты, а тут открывают молодому человеку, который умер в 21 год.
С интересом я общался с Марией Михайловной – она пригласила меня в гости в Тамбов. В областном центре она преподавала в Тамбовском государственном педагогическом институте. И я воспользовался приглашением, сразу же на зимних каникулах отправился к ней. Так началась наша дружба, и она несколько раз прихватывала меня с собой в поездки в Воронеж и Курскую область.
Поездка в Касторное

Август 1992 года. Мария Михайловна Кубанёва, с которой я был уже знаком семь с половиной лет, накануне сообщила, что нас пригласили выступить на августовской педагогической конференции в посёлке Касторное Курской области. Мне, студенту пятого курса филологического факультета Мичуринского государственного педагогического института, было интересно поехать вновь на родину поэта Василия Кубанёва, о котором я писал дипломную работу. Я встретил Марию Михайловну на вокзале города Мичуринска, куда она приехала с дизелем из Тамбова, где жила. Пока было время до электрички, отправляющейся в Воронеж, мы зашли ко мне домой на улицу Полтавскую. Мы попили чаю и отправились вновь на вокзал. Когда вышли из подъезда, увидели сидящую на лавочке мою бабушку Дину.
– Удачной поездки вам! – пожелала она.
– Глаза добрые, и видно, что знающая женщина, – сразу определила Мария Михайловна. – Похожа на мою маму.
– Да, бабушка Дина не имела никакого образования, но воспитала троих дочерей, хотя дедушка Кузя умер сразу после вой­ны, и больше не выходила замуж, – ответил я. – А мама получила высшее образование, тётя Нина и тётя Шура, мамины сёстры, окончили техникумы. Я любил в детстве проводить время у бабушки.
– Да, судьба похожа на мамину – Прасковья Васильевна тоже не получила образования, но к ней постоянно тянулись все родственники, – по пути на вокзал рассказывала Мария Михайловна.
Но идти нужно было недалеко – около десяти минут. Сначала нам нужно было ехать на электричке до Воронежа четыре часа. Хотя добираться не как до Владивостока – неделю, но времени много. А как известно, за разговорами время проходит быстро. И Мария Михайловна начала мне рассказывать историю их рода, как её предки очутились в селе Орехово Землянского уезда Воронежской губернии, на границе с Курской – соседнее село располагалось уже в другой губернии, хотя идти до него минут тридцать. Уже потом, в конце 1930‑х годов, когда было новое административное деление, Орехово отошло в Курскую область и вновь оказалось у границы, только с обратной стороны. Речь Марии Михайловны не прерывалась, она была всегда жизнерадостной и улыбающейся женщиной. Плачущей я её видел только один раз – на похоронах её матери, Прасковьи Васильевны, в Тамбове. А во все остальные встречи, которых у нас было достаточно много, улыбка не сходила с её лица. А поскольку и на педагогической конференции в Касторном нам предстояло выступить по творчеству их земляка Василия Кубанёва, Мария Михайловна начала рассказывать все сведения о своём роде, которые сохранились с детства.

ИСТОРИЯ РОДА КУБАНЁВЫХ

В селе Орехово все местные жители занимались земледелием. В центре села была большая изба – школа. Недалеко от неё жила семья Василия Андреевича и Марины Григорьевны Ивановых, которых прозвали по-деревенски Бородычёвыми. И все потому, что в роду все мужчины носили большие бороды. Это сейчас двое детей уже считается роскошью, а с тремя детишками семью называют многодетной. А вот в семье Ивановых родилось 13 детей. Причём десять из них были мальчишки. Отец дорожил ими и, сохраняя надел земли, не отпускал их от себя, даже семейных. А вот дочерей – Анну, Прасковью, Елену – выдал замуж за односельчан, соответственно за Макара Данилова, Михаила Кубанёва и Леонтия Сапелкина.
В большой семье был строгий порядок. Задания на работу с утра получали от отца – Бородыча. Обедали в две смены: в первую садились мужчины, в том числе дети-мальчишки. А вот дочери и снохи обслуживали их. А потом уж за стол садились женщины. Но все были дружными: не только в работе, но и на праздники. Если односельчане устраивали праздничные «кулачки», то бородычёвских победить было невозможно.
Однажды в будни Василию Андреевичу сказали, что Поньку на большаке бьют. Он схватил ремень и с развевающейся на ветру бородой помчался к сыну. Все ждали, что он накажет обидчиков. А он ремнём погнал домой сына, приговаривая:
– Не связывайся с кем не следует!
Все крестьяне смотрели на эту картину и делали для себя выводы.
Но вот Мария Михайловна, родившаяся только в 1927 году, практически не запомнила деда Василия.
– Увидеть его довелось только на фотографии гораздо позже – в 1943 году, когда я жила уже в Тамбове. След Василия Андреевича Кубанёва затерялся в Коми АССР, куда он был сослан в результате раскулачивания в 1930‑е годы, – рассказывает женщина. – Он там работал истопником и умер от угара.
А впервые о нём услышала она десятилетней девочкой, когда с мамой приехали в родное село. С ореховскими ребятишками Маша играла на крыльце дома, а от проходившей женщины донеслось:
– А это что за девочка с ними?
– Так это бородычёвская внучка!
Это так оскорбило девчушку, что слёзы сами по себе хлынули из глаз, и она побежала к маме – Прасковье Васильевне – и выпалила:
– Почему они меня какой‑то бородычёвской внучкой называют?
– Бородычём звали твоего дедушку, – коротко успокоила мама Прасковья. – Ведь дядя Семён – колхозный бригадир, у которого мы остановились, – мой брат. А Бородач – это наш отец, Василий Андреевич.
А ещё была другая ветвь – отцовская: Андрей Кузьмич с Татьяной Яковлевной Кубанёвы явно были не местного происхождения, а с «Кубани». К сожалению, фотография Андрея Кузьмича Кубанёва не сохранилась ни в доме Марии Михайловны, ни у его дочерей, Юлии Андреевны и Александры Андреевны. Но Мария Михайловна отчётливо помнит, как к ней, двухлетней девочке, обращается черноволосый мужчина с бородой, в которой застряли и снежинки, и сосульки-­ледышки. Этот старик подаёт ей конфетку розового цвета с запахом сельской лавки, где рядом в продаже были керосин, мыло и другие товары. Это лицо не имело никакого сходства с фотографией деда Бородыча (Иванова), и явно это был их с Васей второй дед. По воспоминаниям родных, дом Андрея Кузьмича Кубанёва был в центре села, недалеко от церкви. Это было на руку его супруге, Татьяне Яковлевне. Она была религиозна и постоянно ходила в храм, не очень много времени уделяла домашним заботам. У них был сын Михаил, окончивший четыре класса церковно-­приходской школы, дочь Юлия Андреевна, сельская учительница, и племянник Фёдор с женой и тремя детьми. Старшая дочь, Александра Андреевна, жила в Воронеже, была замужем за связистом Пантелеймоном Владимировичем Поляковым и работала телеграфисткой.
Уже после Великой Октябрьской социалистической революции, в самом начале 1920 года, произошло сватовство сына Михаила, ему сватали Прасковью Васильевну – дочь Василия Андреевича Иванова.
Вечером перед молебном пришла бабушка Татьяна Яковлевна к подруге Наталье Голиковой и предупредила, что после молебна она придёт к ним переночевать. Просила с ней не разговаривать, так как она просит Бога помочь ей выбрать невесту для сына. В руках у неё был мешочек с бумажками, на которых были записаны имена молодых ореховских девушек из дружных и трудолюбивых семей. После молчаливого ночлега и утренней молитвы в храме Татьяна Яковлевна молча вытащила одну из бумажек. Там было имя Прасковьи Ивановой. Только после такого гадания Андрей Кузьмич Кубанёв послал сватов к Василию Андреевичу Иванову.
Сватовство прошло успешно, скоро – 15 февраля 1920 года – сыграли свадьбу. Но доля Прасковьи Васильевны в новом доме была нелёгкой: там она ухаживала за скотиной – за коровой, которая не была приучена к «порядку», за поросятами. Также она работала в поле, готовила еду в русской печи, борщи, блины, хлеб для мужа, свёкра и свекрови, при этом и заботилась о доме дочери свёкра Юлии Андреевны, жившей по соседству, – убиралась там, также готовила питание для них и выполняла ещё другие необходимые дела.
Но она была готова к таким нагрузкам с детства. Ещё тогда, когда ей было 10 лет, а сестре Лене 2 года, их послали полоскать бельё. Прасковья упала с подмостков в воду, и только по крику её сестрёнки прибежали соседи и вытащили из воды, поймав за волосы. Холст, который потянул её в воду, запомнился ей на всю жизнь. Но она хорошо помнила и то, как в семье Бородычей трудились Лукьяновна, Полифановна, Митрофановна (по отчеству было принято называть жён маминых старших братьев – Михаила, Семёна, Дмитрия, Ивана).
Не очень отличалась трудолюбием семья племянника Фёдора Кубанёва. Возвращаясь каждый день со своего надела, Фёдор по вечерам играл на скрипке и утром спрашивал у жены Матрёны, а потом у своих малолетних детей:
– Витя! Ты не видел, где хомут?
– Толя! А ты не помнишь, куда вчера хомут положил?
– Тома! Ты не знаешь, куда хомут задевался? – А Томе пять лет. – Ну кому-кому, а тебе, Тамара, стыдно не знать, куда девался хомут!
Фёдор в этот момент замечает, что Михаил – его двоюродный брат – вытаскивает хомут из телеги. Так что руки от работы в трещинах были только у Михаила Андреевича и Прасковьи Васильевны. Свекровь не ошиблась в выборе невестки.
13 января 1921 года у Михаила и Прасковьи Кубанёвых родился первенец – Василий, затем ещё сын Коля и дочка Оля, которые потом умерли. А 8 июля 1928 года родилась Мария, но почему‑то её записали, что родилась 11-го. Потом был еще один сын, которого также назвали Колей, да и он умер в младенчестве.
Пока Прасковья Васильевна с малолетними детьми старалась поддерживать порядок в доме и ещё успевала кормить поросят, доить коров, помогать супругу в поле, старшенький Вася постоянно обитал в среде учеников тётки – сестры отца Юлии Андреевны, наблюдал за тем, как она их учит грамоте. Нередко она приводила учеников в свою хату, если в школе было холодно. Неожиданно для взрослых в четыре года Вася заявил: «А я умею читать!»
Отец Михаил Андреевич показал ему книги, по которым учились школьники Юлии Андреевны, и сказал: «Читай!» Вася свободно прочитал тексты. Дали незнакомые ему книги. И эти страницы он сумел прочитать.
Вскоре взрослые заметили, что чтение ему понравилось. Начал читать, как говорится, взахлёб. Книги собрали в ящик и спрятали на чердаке, и ему сказали, что ополозень осенний унёс березу и ящик с книгами тоже.
Вскоре Василий обнаружил книги на чердаке, и чтение его продолжилось.
Ему, маленькому непоседливому мальчишке, ближе всего были две семьи в деревне, два дома. В отцовском – немноголюдно, сытно, но мало тепла, сердечности. Каждый в особинку живёт: бабушка – религиозностью, дед – скаредностью пришлого человека, отец – тщетными попытками поддерживать кроме своей семьи двух сестёр, одна из которых учительствовала в селе, а другая работала телеграфисткой в городе. В повиновении у всех Вася видит маму, пришедшую в этот дом из большой семьи, которая мечется по хозяйству с утра до поздней ночи. Тишину дома нарушает только молитвенное бормотание бабушки, любившей рассказывать своему внуку истории из Священного Писания.
Немного интереснее было в семье другого своего деда, Василия Андреевича Иванова, прозванного односельчанами Бородычём не только за окладистую бороду, но и за строгий порядок в патриархальной семье, где из послушания никто не выходил. Если и отделял кого из сыновей отец, то землю обрабатывали вместе, жили дружно, поддерживая общий достаток. В этот многолюдный дом по длинным сельским улицам прибегал Василий, чтобы послушать своих дядьёв, поиграть с ровесниками.
Охотно представлял им в лицах, как они с бабушкой ходили в церковь, как правит службу священник, как молятся старухи, словом, делился впечатлением перед доброжелательной роднёй, впитывая в себя и весёлое добродушие, и трудовую выносливость этой семьи.
В годы коллективизации большая семья деда Иванова распалась. Один из сыновей остался в селе, был бригадиром в колхозе. Остальные разъехались. Давнее жильё без них показалось беспомощным и жалким. Живая боль опустевшего дома прошла через раннее детство Василия Кубанёва.
Михаил Кубанёв, окончивший церковноприходскую школу, книги читать не любил, вся его грамотность уходила на то, чтобы составить бухгалтерские ведомости и отчёты. А его супруга Прасковья была поглощена заботами по хозяйству, и Вася поначалу в детстве в какой‑то мере чувствовал себя дома довольно одиноким. Поэтому большую часть времени проводил в школе.

Учёба в школе

В первый класс Кубанёв пришёл учиться в селе Орехово в сентябре 1928 года. Жили Кубанёвы через дорогу от школы – метрах в 150–200. Наталья Яхлакова и её подружка Соня в школу приходили всегда рано, боялись опоздать, так как у них часов дома не было. Занятия начинались с девяти часов утра. В классе до уроков никогда не сидели. Если на улице хорошая погода, устраивали игры в снежки, «кошки-­мышки», «гуси-лебеди». Поэтому приход Васи в школу мы всегда видели. Когда не было мороза и выпадал мягкий снег, на переменах Вася лепил снежную бабу. Любил Вася шутить с ребятами. И они бегали его встречать. По дороге устроят соревнование. Часто Вася брал яблоко из своей сумки и бросал в сторону. Ребята бегут, кто быстрее, толкают друг друга, нападают один на другого. Получается куча-мала. Девочки хохочут, Вася тоже. Очень внимателен он был к круглому сироте Фоме Головину. Ему отдельно совал что‑нибудь в карманы пиджачка. И вообще по своей доброте всё, что давала ему мама на завтрак в школу, он раздавал ребятам.
Первой учительницей была Анна Алексеевна. В 3‑м классе учились в школе, которая стояла рядом с церковью, а класс, в котором сидели дети, выходил окнами на восток. Учился Вася очень хорошо. Но за партой он был непоседой. Всё время поворачивался к девчонкам. Но учительница мало делала ему замечаний, понимая, что он не был хулиганом, а просто мальчишечку распирало любопытство. Сидел он во втором ряду, на второй парте, а Наташа с Соней – сзади него. По-детски девчонки приложили его женихом Соне. Но Вася об этом не догадывался. А почему приложили именно к Соне – скорее всего потому, что он часто поворачивался к ней и подсказывал.
– Делай, как у меня, – и в мгновенье подсовывал ей свою тетрадь по арифметике, чтобы не заметила учительница.
А педагог тоже выделяла тетрадки Васи и показывала всем как примерные. К праздникам Кубанёву давали наказ писать плакаты, лозунги. Девчонки не отводили глаз от его больших, раскрашенных, как мы называли жукастых букв. Он, например, буквы «ж» и «к» писал с длинными усиками, получалось очень красиво. Наташа и Соня долго не верили, что писал он сам, думали, кто‑либо из взрослых помогает ему дома. Чтобы подружки не сомневались, он взял мел и начал писать на доске точно такие же буквы, как на лозунге. Росточком Вася был мал, но у ребят пользовался огромным уважением. Он знал много интересных сказок и скороговорок. Смех и хохот стояли когда Вася находился среди товарищей. Он в своей сумочке, как и все, носил не только книги, но и столовые принадлежности – маленькую мисочку, ложку и кусочек хлеба. В то время нас на перемене кормили в школе завтраком, давали кулеш из пшена. Вася очень быстро съедал свою порцию и поворачивался к Наташе и Соне, упрекая:
– Что же вы до сих пор не можете управиться?

Родители на Соловках

Вскоре, в 1930 году, родителей Кубаневых выслали на Соловки: туда отправились Прасковья Васильевна с двухлетней Машей, полугодовалым Колей, который позже помер, и супругом Михаилом Андреевичем. А вот 10‑летний Вася остался с тётей Юлей, которая вынуждена была учительствовать в соседней Кантемировке, а затем переехала в Воронеж к старшей сестре, Александре Андреевне. Там же находилась их мама – Татьяна Яковлевна.
Как‑то десятилетний Вася Кубанёв услышал от односельчан, что, возможно, мама его скоро вернётся, так как пошёл разговор, что женщин с малышами будут возвращать. И Вася тогда ответил: «Если бы мама приехала, я бы голым по деревне пробежал».
Отец Васи Кубанёва, Михаил Андреевич, на Соловках был назначен писарем, так как окончил несколько классов школы и был грамотным. Используя свои служебные обязанности по оформлению документов тем, кто приезжал из разных мест за детьми, он составил документ для отъезда своей супруги с дочкой. Прасковья Васильевна вспоминала, как в товарном вагоне ехали человек тридцать. В их распоряжении было ведро с водой и ведро для туалета. Её бумаги в общей пачке лежали внизу, чтобы при проверке не обнаружили подделки.
Отец не мог оставить семью на произвол судьбы. Оформив себе документы, он покинул вскоре Соловки и добрался до Воронежа, но жить там было негде. А тут ещё во время посещения рынка кто‑то из ореховцев окликнул отца:
– Здоров, Михал Андреев!
– Вы ошиблись, – ответил быстро Кубанёв, поднял воротник и пошёл дальше. Такая реакция была в связи с тем, чтобы никто из сельчан не заподозрил, почему он так рано вернулся с Соловков, а то могли быть серьёзные последствия. Этим и были вызваны частые переезды семьи Кубанёвых.

Колодезная

И они уезжают на станцию Колодезная, расположенную недалеко от Воронежа. Там семья Михаила Андреевича снимала комнату с русской печкой, на которой размещались дети: Мария с Василием. Были ещё сенцы и часть сарая во дворе, где «поселили» любимца ребятишек – поросёнка. Отец устроился работать в контору «Заготзерно» на должность счетовода. Так они дожили до голодного 1933 года. Как‑то весной Машу хозяйские ребятишки позвали в сад к соседу:
– Пошли к Михеичу! Там укроп вырос.
А у самих в кулачке соль зажата. Хлеба не было. Схватив «жменьку» соли, Мария побежала за ними. Пучки укропа они макали в соль и ели. Долго девушка помнила этот аромат.
А брат Вася с ровесниками убегал в поле мимо цветущих подсолнухов, и догнать их младшей четырёхлетней сестре не удавалось. Другом раннего детства Марии был Игорь Иванов, сын бывшего священника Дмитрия Васильевича Иванова и его жены. Они жили в одном доме с Кубанёвыми, тоже квартирантами. Дверь в их комнату перегораживала кровать Михаила Андреевича и Прасковьи Васильевны. Но Игорь ухитрялся приоткрывать дверь, и дети Кубанёвых оказывались в обществе отца Игоря и его старшей сестрёнки Лины. В более поздние годы эти семьи вновь оказались рядом в Острогожске.
О том, что был голодный год, напоминали разговоры об умерших. Маша чётко запомнила, как делили в одной миске кашу между Марией и соседским Алёшкой, а он просил, мол, не надо делить, надеясь на то, что управится с едой быстрее девочки, а значит, ему достанется большая доля.
Вася много времени читал, подружившись с библиотекарями и продавцами в книжном магазине. Младшей сестре он принёс оттуда азбуку, начал учить буквам, рядом с которыми были рисунки: А – арбуз, Б – барабан, и так далее. Ошиблась Мария только на букве Д, где был нарисован дом, а она говорила «почта», так как этот рисунок напоминал почту на станции Колодезная. Обучение чтению было продолжено на станции Лиски, куда Кубанёвы переехали летом. Первая книга, которую юноша дал читать сестре, называлась «Три палатки».
В девять-­десять лет Василёк становится заядлым книголюбом, пробует сам сочинять стихи.
Отец старался поддерживать эту склонность к стихосложению и два конверта стихов помог отослать в редакцию газеты «Будь готов!» и в журнал «Мурзилка». Центральный журнал никак не откликнулся на творчество Васи Кубанёва, а вот в воронежской пионерской газете стали активно появляться публикации Василия – он стал детским корреспондентом, и публикации подписывали «Вас. Кубанев, деткор». При этом он активно участвует в общественной жизни школы и пишет об активностях одноклассников в пионерской газете. Так, уже 2 сентября 1933 года была опубликована первая заметочка Васи Кубанева «Начало дружной учёбы»: «На нашем школьном огороде уже созревает просо. Для того, чтобы уберечь свой урожай от птиц, мы установили дежурства. Я и мои товарищи Шубин и Рыбачеев ежедневно выходим на свой школьный участок и отгоняем птиц от своего проса».
Уже через десять дней – 12 сентября 1933 года, Вася Кубанёв, рассказывает, как был выбран в пионерском отряде вожатым звена: «Я в первый раз после перевыборов пионерского актива провёл сбор своего звена. Обсудив вопрос о социалистическом соревновании в группах, ребята высказали своё мнение о первых днях учёбы. Решено всем звеньям незамедлительно включиться в индивидуальные соревнования и вовлечь других ребят. Лучшие ударники моего звена – Ульянов Лёня и Коля Кочергин – выступили организаторами перемен в школе».
А уже через месяц у Кубанёва появляется отчёт, что ребята из колодезянской школы создали пост по сбережению школьного имущества. 17 октября 1933 года Василий Кубанёв пишет отчёт в газете: «Постом проверено состояние учебников, тетрадей, выявлены парты, столы, испачканные чернилами, изрезанные ножами. На групповых собраниях мы обсуждаем поступки тех ребят, которые небрежно относятся к школьному имуществу. Мы добиваемся того, чтобы каждый ученик нашей школы бережно и добровольно относился к школьному имуществу».
И, кстати, самое ранее стихотворение Васи Кубанева называется «Пример Мити Гордиенко». Наверняка оно не самое первое из написанных, но самое ранее из сохранившихся. И всё благодаря газете «Будь готов!», где было опубликовано:
Пионер. Сирота. Двенадцать лет.
Он – потомок социализма.
Ничего в нём особого нет,
Кроме бодрости, героизма.
Он, колхозные посевы охраняя,
Смотрит, как на желтеющей ржи,
Две крестьянки спеша выбегают.
Митя крикнул: «Стой! Не беги!»
На плечах у крестьянки мешочки.
Мчится Митя навстречу к ним.
  «Что в мешках?» – «Трава да цветочки» –
 «Покажи!» – «Нет, не хотим».
Но увидел бойкий Митя:
Не трава, – рожь набита в мешках.
За рукав взял. «За мною идите,
пусть все знают о ваших делах».
О Мите слыхали теперь все ребята.
По краю был издан приказ:
«За героизм Гордиенко Митю
Премирует рабочий класс».
Пионер, береги урожай от хищений,
Бери пример с Гордиенко Мити.
Организуй посты, охраняй посевы,
Не давай кулаку распустить свои нити.

В семье гордились тем, что сын подаёт большие надежды, собирали газеты с публикациями. Приятно, что сын в двенадцать лет стал получать первый заработок – гонорар за свои заметки и стихи. Родители не брали с него денег, зная, что он их потратит на дело – на книги. Именно на свои гонорары он и купил сестрёнке азбуку.
Писал он и сатирические стихи, одно из них опубликовано в пионерской газете «Будь готов!»:

Придя из школы, наш Серёжа
Принялся змея мастерить.
Урок был мал и так ничтожен,
Что он его не стал учить.
Спустя два дня к тому уроку
Урок прибавился ещё…
Но тут Серёжа на сороку
С утра охотился с пращом.
…А к испытательному сроку
Величиной до потолка –
Из ста невыученных уроков
Огромный вырос великан.
Причём эти стихи были проиллюстрированы карикатурами самого Кубанёва.

Лиски

Вскоре Кубаневы перебираются в Лиски, где отец стал работать бухгалтером конторы «Заготзерно». Жила семья Кубанёвых на окраине, где Вася дружил с сыном врача Стокиева, а ещё с Федей Кондратковым.
Запомнилось, как они поставили спектакль. Одну девочку уговорили участвовать, хотя она была дочкой какого‑то начальника (может быть, директора конторы «Заготзерно») и жила ближе к городу.
Как‑то летом прихватил сестру в книжный магазин, причём она была босиком и было больно идти по горячему песку. Но тут же вся усталость и боль пропали, как они переступили порог книжного магазин в центре Лисок: очень удивило девочку уважительное отношение продавцов к брату. Он свободно прошёл за прилавок и немало пересмотрел книг на различных полках.
Среди взрослых и детей самыми постоянными «спортивными» занятиями были городки и лапта. Но это после рабочего дня и после уроков. После домашних дел у одного из домов собирались женщины с вязанием или вышивкой. Около них постоянно были мои ровесницы и ровесники.
Юный поэт не оставлял сестру без внимания, так как знал, что часто из-за беготни босиком ей соседка иголкой вытаскивала занозы и заливала йодом шрамы от гвоздей. Однажды у железнодорожного полотна, расположенного недалеко от дома, ребятишки собрались смотреть, как из цистерны вытащили задохнувшегося там мужчину. Но Вася среди ребятни нашёл сестрёнку, взял за руку и увёл подальше от трагического зрелища.
Защищал он и маму, когда отец, легко впадавший в гнев по домашним неурядицам, бросил в маму скалку. Услышав громкий голос отца и стук пролетавшего мимо мамы предмета, Вася вышел из комнаты в кухню, прикрыл дверь и чётко сказал:
– Папа! Чтобы я больше этого не видел!
Отец не первый раз в гневе бросал предметы в любом направлении – на станции Колодезная во время ссоры за столом он выбросил в окно солонку, а соседка, шедшая мимо дома, принесла тут же со словами:
– Ты что это, Михаил Андреевич, соль рассыпаешь?
Но там Вася не вмешивался в эти вспышки. А в Лисках, видимо, повзрослел до понимания, что он может стать защитником.
В Лисках Кубанёвы перезимовали. Вася с Федей и Севкой (сын Асеевых) играл в снежки, иногда в «слова», когда из одного слова надо было, сочетая по разному буквы, набрать несколько производных слов. Например: «клевер» – «лев», «веер», «век». Кто больше?
И ещё Мария Михайловна часто вспоминала картонные игрушки, склеенные Василием и Федей из нарисованных «заготовок».

Острогожск

К сожалению, и в Лисках Кубанёвы надолго не задержались, вскоре переехали в ­Острогожск, жили на улице Карла Маркса – напротив городского сада. Прасковья Васильевна впервые была освобождена от обязанностей ухаживать за скотиной, так как в городских условиях выращивать её было сложнее. Поэтому она больше времени уделяла детям. Шестилетняя Мария ходила летом в детсад, а Вася поступил в школу № 2. Если отец задерживался на работе, а работал он опять в конторе «Заготзерно», то Вася читал книги, его активными слушателями были сестра с мамой. Как‑то они расплакались, слушая историю бабушки из горьковских «Детства» и «В людях». Василий менял книжное чтение в зависимости от произведения. И над выразительным чтением повести Демьяна Бедного «Как четырнадцатая дивизия в рай шла» Маша с мамой уже смеялись, тоже до слёз. Прасковья Васильевна приговаривала:
– Вася! Ну хватит!
После таких посиделок в семье Кубанё­вых крепла любовь к литературе. Появлялись новые книги. Прасковья Васильевна помогала супругу поддерживать семью материально: они с Михаилом Андреевичем по выходным делали фанерные чемоданчики, которые отец раскрашивал, чтобы привлечь покупателей на рынке.
Из вырученных средств Прасковья Васильевна тайно «выкраивала» для сына деньги, чтобы он имел возможность приобретать книжки. Ведь Василий даже в туалет бежал с книжками в руках. Вскоре к ним приехала бабушка Марина Григорьевна. Ей приходилось спать в коридоре, настолько тесно было жильё. Отец выхлопотал квартиру в конторе, где он был уже главным бухгалтером. Кубанёвы переехали на улицу Медведовского. Маше с Васей выделили маленькую комнату, где была этажерка для книг, стол для занятий и две кровати. Родители жили в большой проходной комнате, а кухня тоже была небольшая. Был ещё коридор. Всё это на первом этаже, с окнами на улицу Медведовского. Рядом на первом этаже жила семья Антиповых с подростками Василием и Мишей. На втором этаже в доме тоже были соседи, но менее доступные. Появившееся тогда в печати стихотворение «Мишка-трус» было отчасти посвящено Мише Антипову, который во время грозы прятался в шкафу у себя дома. Когда Василий принёс домой газету с опубликованным стихотворением и начал читать, то Прасковья Васильевна и Маша вначале затихли. С выражением доносились строки:

В нашем доме жил мальчишка
По прозванью Мишка-трус.
Даже знойным летом Мишка
Не снимал с себя картуз:
Чтобы солнечный удар
Не случился никогда.
По лицу у Мишки пот
В сто ручьев горячий льёт.
Ничего не замечая,
Мишка улицей идёт.
Если вдруг найдёт гроза,
Закрывает он глаза,
И, пыхтя, нахмурив лоб,
Залезает в гардероб.
Он один сидеть боится,
Если в комнате темно:
«Вдруг в углу сидит волчица!
Или, может, постучится
Ведьма старая в окно».
Как‑то осенью под вечер
Мишка вышел на порог.
Вдруг бежит ему навстречу
Чёрный маленький щенок.
Взмокла Мишкина рубаха,
Под собой не чуя ног,
Мишка, съёжившись от страха,
Припустился наутёк.
А щеночек завизжал
И с испугу убежал.
Выпал снег.
Шумят мальчишки,
Мчат на саночках с горы.
Не обидно разве Мишке
Быть в сторонке от игры?
И хотел бы прокатиться
Вниз на санках – да боится.
Взяли раз ребята наши
Мишку в лес с собой весной.
Каждый шорох Мишке страшен,
Каждый крик и шум лесной.
Он бледнеет, и дрожит,
И скорее прочь бежит.
С этих пор никто с трусишкой
Не играет, не дружит…
Мы – весёлая семья,
Мы – отважная семья.
Тот, кто с глупым страхом дружит,
Не годится нам в друзья.

Постепенно на лицах женщины и девочки появлялись улыбки, они догадывались, о ком идет речь, и, когда Вася закончил, Маша выкрикнула:
– Да это же про нашего соседа Мишку!
– Всё ты знаешь, стрекоза, – щёлкнул её по носу парень.