Митрополит Антоний (Кротевич): к вопросу о неоднозначности оценок и определений личности
На основании документов в статье показана однобокость и предвзятость оценок, применяемых к личности митрополита Тамбовского и Мичуринского Антония (Кротевича). Открытые в ходе исследования документы свидетельствуют о том, что зачастую действия и поступки митрополита во многом были обусловлены государственно-церковными отношениями того периода и обстоятельствами, сложившимися благодаря историческим реалиям жизни в атеистическом государстве, законодательство которого
Протоиерей Дмитрий САЗОНОВ,
кандидат богословия
Митрополит Антоний (Кротевич):
время и оценки современников
Часть 1
Среди архиереев Русской православной церкви послевоенной эпохи одной из неординарных личностей следует считать митрополита Антония (Кротевича), прожившего довольно большую жизнь – 84 года. Последней епархией, которой он управлял, была Тамбовская и Мичуринская. На его глазах и в его памяти отобразились эпохальные события светской и государственной истории: время правления самодержавных правителей и большевиков, революция, которую он застал, будучи священником в Киеве. Далее он пережил правление диктатуры пролетариата, приходское служение во время «Большого перелома» и годы «безбожной пятилетки», арест, приговор по ст. 58-10 – «по обвинению в контрреволюционной агитации», заключение и пять лет отсидки в лагерях, период «послевоенного возрождения Церкви» и хрущёвские гонения на религию. Умер он уже в брежневскую эпоху, в 1973 году.
На его веку сменились два российских императора, четыре руководителя СССР, правление Святейшего Синода и четыре патриарха. Епископский сан он получил в 1944 году, сменил девять епархий – республиканскую и провинциальные: Минскую и Белорусскую, крепкие Тульскую и Ярославскую, Тамбовскую, бедные – Костромскую, Ивановскую, Орловскую. В каждой из них он задерживался на разное время: от семи лет (Костромская епархия, 1946–1953 гг., и Тульская епархия, 1954–1963 гг.) до двух-семи месяцев (Минская и Белорусская, март – май 1961 г., и вновь Тульская в 1966 г.).
Прежнее, священническое его служение также не позволяет судить об «оседлости». Будучи священником, он сменил восемь мест служения: от нескольких месяцев в г. Перово Московской области в 1937 году до 15 лет в Киеве (с 1917 по 1931 г.). В 1935 году развёлся с женой, прожив в браке 21 год, имел детей. В его жизни было пять увольнений «на покой согласно поданному прошению» – 1953, 1961, 1963, 1966, 1970 годы, – которые также различались по продолжительности: от четырёх месяцев (с ноября 1953 г. по февраль 1954 г.) до трёх лет (1970–1973).
В епископа он был рукоположён через пострижение в монашество из протоиереев в 1944 году.
Образование имел достойное. Окончил классическую гимназию, прервал учёбу в Киевском медицинском институте для поступления в Киевскую духовную академию, которую окончил в 1914 году. В ноябре 1932 года за представленное сочинение на тему «История Страстной седмицы до образования Студийского Устава» он был удостоен степени кандидата богословия. В 1954 году был избран почётным членом МДА.
Одно перечисление мест, где находился митрополит Антоний, а также событий, в которых он принимал участие или которым был свидетелем, позволяет говорить о нём как о человеке неординарном и многогранном.
В упоминаниях о нём и воспоминаниях о его деятельности в современной историографии нет положительных характеристик. Его личность и деятельность оцениваются исследователями советского периода жизни Русской церкви в негативном ключе: способствовал закрытию храмов, вёл соглашательскую линию в отношениях с властью, передавал властям церковное имущество, сжигал консисторские архивы, сотрудничал со спецслужбами, упразднил в Ивановской епархии институт благочинных.
По воспоминаниям епархиального духовенства, в период его управления епархиями поведение его было эпатажным. Часто в неэтичной, грубой и оскорбительной манере он обращался со священнослужителями, что послужило поводом для возникновения гротескных рассказов. Духовенство его боялось, всячески избегало личных с ним встреч.
Именно такая характеристика митрополита Антония, взятая из рассказов и «воспоминаний», кочует из одного электронного ресурса в другой, именно в таком ключе она попала в статью, опубликованную в «Православной энциклопедии» соавторами профессором МДА протоиереем Владиславом Цыпиным и костромским краеведом Н. Зонтиковым. Особым фактом биографии митрополита, всплывшим два года назад, стала публикация на основе открытых исследователем украинских архивов Константином Богуславским материалов 5-го отдела 2-го управления НКГБ СССР, в которой под агентом «Павловским» подразумевался епископ Антоний (Кротевич).
Следует признать, что многие факты, обозначенные в биографии митрополита Антония (Кротевича), имели место, но при рассмотрении и исследовании документальной базы, при сопоставлении фактов и применении метода критического анализа к изложенным фактам следует сделать вывод, что представленная уважаемыми авторами оценка личности митрополита Антония выглядит однобокой и поверхностной. Поэтому представляется необходимым, беря за основу исследования метод историзма и критического анализа: а) сопоставить имеющиеся факты с реалиями государственно-церковных отношений того времени, в котором жил и трудился митрополит; б) проверить содержание документов, им подписанных, в соответствии не с современной общепринятой, а с объективной оценкой; в) подвергнуть документы критическому и сравнительному осмыслению.
К сожалению, для определения «хороший – плохой архиерей» до сих пор многими исследователями и авторами статей по теме хрущёвских гонений используется известное клише. Хороший архиерей – тот епископ, кто препятствовал закрытию церквей, тот, кто формировал и продвигал молодые кадры духовенства, укрепляя епархии образованными людьми, тот, кто оказывал сопротивление атеистической политике властей церковной активной деятельностью. Плохой – кто чуть ли не сам закрывал храмы, был груб с духовенством и паствой, потворствовал и делал уступки властям в их политике по сокращению церковных структур.
Именно в негативном ключе характеризует и даёт оценку духовенству и его деятельности в советский период известный «правозащитник», священник Георгий Эдельштейн, который делит священнослужителей на группы: одна – истинные пастыри, новомученики и исповедники, и те священники и миряне, кто не молчал, но публично свидетельствовал о гонениях на Церковь; другая – «красные попы – сергианцы», предатели, гонители Церкви, руками которых разлагались церковные структуры. К первой группе, кроме себя самого, новомучеников и исповедников Российских, он приписал архиепископа Ермогена (Голубева) и архимандрита Тавриона (Ботозского), а также «не молчащих» – священников Глеба Якунина и Николая Эшлимана, ко второй группе – всех остальных архиереев и священнослужителей, в том числе, как он пишет, «одного из самых выдающихся самодуров Московской Патриархии Антония (Кротевича), повинного в сотнях, если не в тысячах злохудожеств, включая и закрытие храмов». Такого же мнения о митрополите Антонии, как было указано выше, придерживаются авторы биографической статьи о нём в «Православной энциклопедии» прот. Владислав Цыпин и Н. А. Зонтиков.
Обратимся к документальным источникам. При внимательном их рассмотрении следует наглядный вывод о том, что закрытие храмов было не во власти и желании архиереев. При общем сравнении деятельности и оценки личностей архиереев хрущёвского периода надо сказать, что митрополит Антоний не особенно чем-то выделялся. Он не сделал ничего такого, что не делали в то время и при тех же обстоятельствах другие архиереи.
Разберём тезис о закрытии храмов как свидетельстве 
предательской антицерковной политики сервилизма архиереев Русской православной церкви перед советской безбожной властью. При рассмотрении документов видно, что повсеместное закрытие храмов в советский период было продиктовано государственными постановлениями и инструкциями, постановлениями горсоветов и исполкомов, сельсоветов, но не податливостью или стойкостью архиереев. Протоиерей Владислав Цыпин в написанной им «Истории Русской Церкви в 1917–1997» отмечает, что в 1959 году закрытие приходов Русской церкви на всей территории СССР приобрело «массовый характер, в следующем году оно осуществлялось с ещё большим размахом» – 1437 храмов были закрыты, разрушены или взорваны. Он сравнивает кампанию по закрытию церквей в 1959–1960 годах с подобной кампанией эпохи великого перелома и не отмечает «отличившихся» архиереев, которые в своих епархиях остановили этот процесс. Отметим статистику закрытия храмов на примере нескольких епархий Центральной России. Например, в Костромской епархии, которую возглавлял епископ Антоний с 1946 по 1953 год, за период 1946–1948 годов было открыто пять церквей, а уже в 1948–1953 годах, за пять лет, было закрыто 17 церквей. В Костромской епархии после его перевода, с 1953 по 1963 год, за 10 лет было закрыто девять храмов, т. е. пик закрытия церквей пришёлся на 1948–1953 годы. Открыв данные по закрытию церквей в СССР в довоенное время, отметим, что количество закрытых храмов в конце 1940-х – начале 1950-х годов не сравнимо с периодом после революции, с 1920-го по начало 1940-х годов. С 1917 по 1941 год, например, в Костромской епархии было закрыто 306 церквей, т. е., за 24 года закрывалось почти 12 храмов ежегодно. Особенно много было закрыто церквей с 1929 по 1932 год.
Сравним статистику закрытия храмов Костромской епархии, руководимой митрополитом Антонием, с другими епархиями Русской церкви центральных областей России. Во Владимирской епархии до 1941 года было закрыто 330 храмов – цифра совпадает с закрытыми храмами Костромской епархии до войны. С 1941 по 1962 год закрыто 12 храмов, из них с 1960 по 1962-й – четыре храма. В Ивановской епархии количество церквей в 1960 году сократилось на шесть единиц, а с 1961 по 1962 год – ещё на семь храмов, в 1963 году – ещё на два. Примерно такое же соотношение закрытия церквей можно привести по любой епархии Русской православной церкви. Таким образом, равное количество закрытых храмов до и после войны является свидетельством того, что храмы закрывали власти во время антирелигиозных кампаний, имевших государственный заказной характер, и что их закрытие не зависело от личности архиерея. Вот, например, в письме Кинешемского горисполкома от 25.01.1964 говорится, что Успенская община г. Кинешмы нарушает инструкцию законодательства о культах, где указано, что религиозной общине разрешено пользоваться лишь одним молитвенным зданием, а община с 1946 года пользуется двумя зданиями: Успенским и Троицким соборами, – поэтому по ходатайству исполкома горсовета облисполкому от 31 октября 1963 года здание Троицкого собора изымается из ведения религиозной общины и передаётся городскому краеведческому музею. Вот письмо Совета по делам РПЦ уполномоченному Совета по Ивановской области от 7 июля 1949 года, в котором Совет указывает, что недействующие церковные здания объявляются национализированным государственным имуществом, находящимся в ведении местных советских органов, которые несут ответственность за сохранность этих зданий и культового имущества. В случае совершения в этих зданиях богослужений зарегистрированными служителями культа либо другими лицами райисполкому или сельсовету следует прекратить их и изъять ключи от церковных зданий. Из вышеприведённых свидетельств видно, что церкви, согласно законодательству о культах 1918 и 1929 годов, находились в собственности государства, которое распоряжалось своей собственностью согласно своим представлениям: либо передавало их в аренду приходским общинам, либо расторгало с ними договор и передавало здание в ведение других организаций, либо здание оставалось закрытым, впоследствии уничтожалось.
Знакомясь с архивными материалами, отметим тот факт, что в годы управления митрополитом Антонием Ивановской епархией с 1964 по 1966 год не был закрыт ни один храм. Данное свидетельство ставит под сомнение утверждение о. Георгия о «тысячах злохудожеств» митрополита. Мнение о том, что при управлении епархиями митрополитом Антонием храмов закрывалось больше, чем в других епархиях в то же самое время, не представляется достоверным. Достаточно взглянуть на данные статистики. Например, с 1948 по 1953 год в Костромской епархии было закрыто 17 храмов, в Калининской епархии – 17, в Ярославской – шесть, в Смоленской – шесть. Причём к 1953 году количество храмов по епархиям Центральной России выравнялось и было примерно одинаковым. Однако, если сравнивать с соседними областями, в Костромской епархии храмов было больше, чем в других областях Центральной России – Владимирской, Калужской, Рязанской, Смоленской, Тульской. Костромская епархия в этом отношении уступала лишь Московской (211) и Ярославской (149). Количество на протяжении двух лет управления Ивановской епархией митрополитом Антонием, в 1964–1966 годах, оставалось стабильным – 44 церкви. Из чего следует, что обвинять его в злонамеренном желании закрыть большее количество храмов, чем в других епархиях, вряд ли представляется возможным. Отметим, что в двадцатипятилетний период управлении епархией архиепископа Кассиана (Ярославского) также закрывались церкви, как они закрывались и ранее. Так, в 1960 году в Костромской епархии было 74 действующие церкви, а в 1970-м осталось 68, т. е. количество церквей сократилось на шесть единиц. Но вопреки очевидным фактам, о. Георгий Эдельштейн не вписывает архиепископа Кассиана в «разрушители» церковных устоев и враги Церкви.
Из приведённых статистических данных, сравнительного анализа роста и уменьшения количества храмов, а также исследования общецерковных документов конца 1940-х – начала 1950-х годов следует также вывод о том, что после провала политического государственного проекта Москвы как альтернативы Ватикану – «Русского Ватикана» – в 1948 году наметилась тенденция к отказу государственных органов в ходатайствах об открытии новых храмов и сокращению количества существующих, о чём имелось соответствующее правительственное постановление. Поэтому отказ в ходатайствах и закрытие храмов находились вне компетенции архиереев Русской православной церкви, они находились в ведении сначала местных советов, а затем в ведении Совета Министров.
К утверждению о несправедливости устоявшегося в современной историографии обвинения архиереев в закрытии храмов добавим, что расторжение договора с церковной общиной и закрытие церкви было не во власти архиерея, а во власти госорганов. Также и регистрация того или иного священнослужителя находилась в компетенции областного уполномоченного, который мог дать регистрационную справку священнослужителю, назначенному архиереем на приход, а мог её не дать. Так, например, в 1949 году была закрыта Иоанно-Богословская церковь в Костроме. Её закрытию предшествовали раздоры, склоки в приходской общине, частая смена священников, отказ уполномоченного по делам РПЦ в регистрации священнослужителей, отказ властей в разрешении на проведение ремонтов храма и в дальнейшем, как следствие, постановление исполкома Костромского горсовета за № 187 от 14.04.1949 «О расторжении договора на пользование церковным зданием церкви Иоанна Богослова за р. Костромой». На основании рассмотренных документов видно, что закрытие церкви явилось не столько своеволием уполномоченного по делам РПЦ, сколько следствием антирелигиозной кампании 1949–1950 годов, спровоцированной проектами постановлений ЦК ВКП(б) «О мерах по усилению антирелигиозной пропаганды» и «О мерах по усилению пропаганды научно-атеистических знаний». Обращения и ходатайства приходской общины о незаконности и предвзятости требований исполкома в решении о закрытии храма Председателю Верховного Совета СССР Н. М. Швернику и к Председателю Совета Министров тов. И. В. Сталину остались безрезультатными. Отметим, что за 1949 год в РСФСР было закрыто около 600 храмов.
В числе распоряжений митрополита Антония настоятелям храмов Костромской епархии в 1949 году – обращение к приходскому совету и прихожанам церкви, которая вскоре будет закрыта. 18 июня 1949 года митрополит вместе с облуполномоченным по делам РПЦ М. И. Галкиным и секретарём прот. А. Е. Сперанским посетил Успенскую церковь с. Качалова Костромского р-на, богослужения в которой возобновились по ходатайству прихожан в 1943 году после её закрытия в 1941 году. Посещение прихода оставило тягостное впечатление у епископа. «Храм в полном упадке, разорении – священник, 82-летний старец, уважаемый мною, в забытом и эксплуатируемом положении, – пишет он. – Квартира священника – сторожка, совершенно непригодна к жительству (грязь, темнота, зимой мороз)». Митрополит возлагает ответственность за состояние церкви и священника на приход и указывает церковному совету на недопустимость «эксплуатации священника», который вынужден думать, как заработать на пропитание, а не о духовном возрастании паствы. В обращении он указывает, что приходской храм «отдан общине не для того, чтобы он пришёл в упадок, в полную негодность, а для того, чтобы не только сохранён был, но и благоукрашен, как подобает дому – жилищу Божию». «Там, где храмы не будут приведены в надлежащий вид, они могут быть закрыты (и закроются), – предупредил митрополит настоятелей, – там, где священник забыт и голодный – он будет отозван».
Последствия посещения храма в Качалово были печальными. Уже через месяц, 28 августа 1949 года, по решению облисполкома церковь в Качалово, открытая по ходатайству прихожан, была закрыта спустя шесть лет после её открытия. В 1951 году она была передана под зерносклад колхозу им. В. М. Молотова. В 1969 году Костромской райисполком просил у облисполкома разрешения на слом качаловской церкви, как указывалось, «на стройматериалы». Два наглядных примера закрытия храма в бытность управляющим Костромской епархией митрополита Антония (в Костромской слободе и в с. Качалово) позволяют сделать вывод о том, что закрывались в основном храмы, находившиеся в запущенном состоянии, храмы, где приходская община не могла либо была не в состоянии содержать храм и священника. В связи с угрозой расторжения с общинами договора и закрытия таких храмов митрополит Антоний обращался к благочинным и настоятелям храмов епархии с призывом делать ремонты в храмах и содержать их в достойном виде. «Имейте главной заботой благоустройство храма – дома Божия, имейте больше заботы о храме, нежели о своем доме, в котором вы живете, – писал он. – Ремонтируйте храмы, делайте им вид вашей приходской святыни <…> Помните, что храмы закрываются только по вине прихода – не доводите храм до полного упадка. Ремонтируйте!»
В современной историографии отмечается ряд архиереев, сопротивлявшихся политике закрытия храмов, архиереев, активизировавших церковную жизнь в возглавляемой ими епархии. Однако, как следует из дальнейших наблюдений за их участью, их либо переводили в глухие епархии, либо отправляли за штат, либо они сами уходили за штат с формулировкой «по состоянию здоровья», таким образом выражая свой протест против насилия властей над религией и верой.
Отметим, например, что архиепископ Ермоген (кстати, приверженец митр. Сергия Страгородского, записанный как истинный пастырь и борец за Церковь), в 1960 году был освобождён от управления Ташкентской епархией и жил в белорусском Жировицком монастыре и Одессе два года за штатом, «почисленным на покой», до назначения своего в 1962 году в Омскую епархию. До его назначения в Калужскую епархию в 1963 году в ней, при архиепископе Леониде (Лобачёве), с января 1960 по июнь 1961 года из 38 церквей было закрыто семь. К 1963 году было закрыто ещё две, в итоге осталось 28 храмов. Т. е. пик гонений и сопровождавших их закрытий храмов архиепископ Ермоген провёл вне активной церковной жизни, вне активных антицерковных гонений. Поэтому говорить о нём как о «борце против атеистической политики властей», как об архиерее, при котором церкви не закрывались, было бы явным несоответствием фактам. Данные статистики свидетельствуют, что уже с 1963 по 1964 год в целом положение характеризовалось спадом антирелигиозной кампании. В 1965 году, т. е. после двух лет управления епархией, архиепископ Ермоген был уволен на покой в Жировицкий монастырь. Митрополит Ленинградский и Новгородский Антоний (Мельников) дал оценку жизни и личности архиепископа Ермогена и его «борьбы» с атеистической политикой властей, назвав его утопистом, не желавшим понять, что только со сменой государственного строя возможно изменение положения Церкви. Священный Синод своим определением оценил деятельность архиепископа Ермогена как неполезную Церкви.
Укажем на другой пример. При таком церковном радетеле, как архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), в его Крымской епархии, несмотря на мировую известность личности и решительную позицию по недопущению закрытия храмов, храмы закрывались, уполномоченный не регистрировал духовенство, которое архиепископ приглашал из других епархий для служения в Крыму. Желая спасти неблагополучные приходы, архиепископ Лука переводил туда (из городов в сёла) священников, некоторые из них были недовольны его переводами и открыто выражали своё мнение. 22 ноября 1995 года архиепископ Крымский Лука был причислен к лику местночтимых святых, а в 2000 году – как исповедник для общецерковного почитания. В данном случае видно, как работает клише «хорошего епископа»: негативные стороны его деятельности замалчиваются, предпочтение отдаётся позитивным оценкам, удобно встраивающимся в светлый образ заранее определённого формата.
Другими аргументами, выдвигаемыми обличителями митрополита Антония и служащими, по их мнению, свидетельством его «разрушительной» для Церкви деятельности, являются упразднение в Ивановской епархии института благочинных и передача здания епархиального управления государственным властям. Отметим, что, по данным Совета по делам религий при Минюсте СССР, в 1967 году из 67 епархий только в пяти были епархиальные советы – большинство архиереев управляло епархиями единолично. В 47 епархиях Русской церкви был институт благочинных, в основном в западных епархиях страны – на Украине, в Молдавии, Белоруссии. На основании вышеприведённых данных, заявленных чиновником высокого ранга Совета по делам религий при СМ СССР, следует сделать вывод, что отмена института благочинных не являлась фактом из ряда вон выходящим – в 20 епархиях Русской церкви благочинных не было. Своё решение об упразднении благочинных в Ивановской епархии (в других епархиях у него были благочинные) митрополит Антоний мотивировал тем, что благочинные являлись «кураторами над приходскими священниками, посредниками между ними и архиереем». По его мнению, упразднением благочинных «улучшено и усилено было личное и непосредственное руководство митрополита пастырской деятельностью духовенства». Предыдущий опыт работы с благочинными дал ему повод неоднократно обращаться к ним с напоминанием об их прямых служебных обязанностях и требованиях к их исполнению. «Духовенство нравственно разложилось и своим поведением разлагает верующих, – писал епископ Антоний, обращаясь к благочинным. – Благочинные должны зорко следить за поведением духовенства, неурядицами в приходах, вообще за всем происходящим в приходской жизни по данному благочинию, но на деле нередко существуют для того, чтобы уведомить батюшку о своём посещении прихода – получить за полугодие 100–150 руб. на своё содержание с церкви и уйти».
Отметим, что без благочинных управлял Ивановской епархией его преемник – архиепископ Поликарп (Приймак). Восстановил институт благочинных в Иваново епископ Феодосий (Погорский) в 1968 году, сославшись в своём решении на соответствие института благочинных структуре управления епархией, прописанной в «Положении управления РПЦ» 1945 года. Он также привёл аргумент в пользу восстановления благочинных как помощников архиерея в связи с невозможностью ему составить объективную картину «в случае конфликтных дел и жалоб на священнослужителей, не было кого послать на место для ознакомления с истинным положением дела». Результатом невозможности посещения епископом приходов для ознакомления с ситуацией на месте, по его мнению, и стала необходимость восстановления благочинных, т. к. он не имел твёрдых оснований для решения спорных вопросов. Заметим, что, например, в Костромской епархии при управлении архиепископом Кассианом (Ярославским) в течение почти 10 лет и. о. секретаря епархии была женщина – А. М. Лисицына. В статусе и. о. секретаря епархии она была не в грозные годы хрущёвских гонений, а в относительно спокойные 1970-е годы. Несмотря на сложившиеся явно неканонические обстоятельства управления священниками женщиной, в отношении управляющего епархией архиепископа Кассиана не было нареканий со стороны священноначалия и последующего осуждения нашими современниками. Исходя из приведённых свидетельств неоднозначной картины епархиального управления в 1960-е годы, следует прийти к выводу, что в годы государственного натиска на Церковь не было строгого подхода к методам управления епархиальной жизнью, и в управлении епархиями архиереи пользовались правилом целесообразной осторожности, дабы избежать критики со стороны советской печати и административно-уголовной ответственности со стороны проверяющих органов.
В свете осуществляемой в 1950–1960-е годы государственной политики по ограничению владения церковными организациями недвижимым имуществом нецерковного назначения и решение митрополита о передаче здания Ивановского епархиального управления не кажется странным. В биографической статье о митрополите Антонии в ПЭ говорится о добровольной передаче митрополитом Антонием горсовету здания епархиального управления. Однако документальная база говорит об обратном, а именно о принудительном характере передачи здания. В заявлении Ивановского епархиального управления от ноября 1964 года говорится, что Ивановский механический завод обратился в епархиальное управление с заявлением о том, что завод имеет перспективный план застройки жилыми домами и детскими учреждениями квартала, где находится здание епархиального управления. «В связи с застройкой квартала ваше учреждение отчуждается в пользу завода, – сообщается в документе. – На основании вышеизложенного вам необходимо принять меры к переносу или же безвозмездной передаче учреждения и о принятых мерах сообщить заводу». В характеристике митрополита Антония, составленной облуполномоченным по делам религий Ивановской области, говорится, что взамен здания епархиального управления епархия получила другой дом, меньшего размера, который был отремонтирован. Однако, как следует из письма митрополита уполномоченному, оказалось, что отремонтирован дом был не властями, а на епархиальные средства, причём при начислении оплаты рабочим была вменена ст. 19 налогообложения подоходным налогом, т. е. по наивысшей ставке, что вызвало резонное возмущение митрополита, который считал такой подход недопустимым и просил вмешательства облуполномоченного. На основании открытых архивных документов следует сделать вывод, что передача здания горсовету была не актом доброй воли митрополита, а совершена была в «добровольно-принудительном» порядке, поэтому доверять мнению уполномоченного по делам религий в Ивановской области о добровольной передаче вряд ли возможно.
Касаясь епархиального имущества в 1950–1960-х годах, следует отметить, что при сравнении с положением дел в других епархиях РПЦ мы встретим не лучшее состояние зданий, в которых находились епархиальные управления. Например, Костромское епархиальное управление (канцелярия, склад, архив) и правящий архиерей с 1946 по конец 1980-х годов ютились в небольшом домике, который в настоящее время занимает одна семья. Дом был приобретён в те годы епископом Антонием, т. к. к тому времени здания епархиального управления не было.
Насчёт имущества, принадлежащего епархии, в частности транспорта, следует сказать, что в 1960-е годы имеется свидетельство о ряде уголовных дел, которые возбуждены по поводу неправильно оформленного транспорта. Приходское имущество оформляли на частных лиц, что имело последствием судебные разбирательства и фельетонные публикации в печати. О жёстком, «страшном», как выражался митрополит Волоколамский Питирим (Нечаев) в своих воспоминаниях, контроле фининспекции свидетельствовал он как о явлении церковной жизни тех лет. Ещё пример: «В г. Нерехте бывший староста Чернов, используя тот факт, что купленная на средства религиозного общества машина “Волга” была зарегистрирована на его имя, пытался через суд получить машину в личную собственность». Из церковной жизни 1960-х годов и документальной базы видно, что имущество нецерковного предназначения доставляло много хлопот епархиальным управлениям и приходам. В связи с остротой проблемы и нарушениями советского законодательства Церковь была вынуждена в 1961 году отстранить священнослужителей от управления приходами, передав управление финансово-хозяйственной частью церковному совету. Никакой протест в данных обстоятельствах, даже в случаях невиновности священнослужителей, не принимался. Налицо была проводимая целенаправленно кампания по дискредитации духовенства. Отметим в качестве примера протест архиепископа Павла (Голышева), который напрасно пытался заставить редакцию газеты написать опровержение на клевету – обвинение в финансовой нечистоплотности, опубликованное в газете.
В связи с утверждениями авторов биографии митрополита Антония о передаче им городским властям епархиальной библиотеки следует заметить, что передана была не литература духовного содержания, а 186 художественных книг, т. к. новое здание епархиального управления не располагало помещением для большой библиотеки. Об этом имеется документальное свидетельство. Как видно, налицо некоторое искажение фактов. Уполномоченный пишет, что митрополит передал библиотеку, подразумевая большое количество книг, а в письме митрополита значится конкретика – передал художественную литературу, которая вполне могла представляться чиновнику библиотекой. Отметим, что для верующего человека художественная литература ценности не имела, поэтому и была передана в горсовет. Уничтожение документов дореволюционных консисторий и епархиального архива, которое инкриминируют митрополиту, также следует понимать с учётом обстановки, в которой он находился. В советский период истории нашего государства к литературе запрещённого содержания могли отнести любой подозрительный документ: поминовение императорской семьи, молитву о заключённых священнослужителях и т. д. Поэтому ликвидацию дореволюционных документов следует понимать не как «злую волю» митрополита – предателя интересов Церкви, а как меры предосторожности. Годы, когда было совершено уничтожение консисторской документации дореволюционного времени, были временем незалеченных ран от репрессий, когда священнослужители получали сроки за «контрреволюционную деятельность» и «антисоветскую агитацию», за хранение «контрреволюционной литературы», когда повсеместно в Псалтыри и другой богослужебной литературе было зачёркнуто слово «царь», «помазанник», каждое такое слово могло спровоцировать дело о дискредитации власти либо деятельности против неё. Так, найденная при обыске у архиепископа Костромского Никодима (Кроткова) поздравительная открытка от находящегося в ссылке в Семипалатинске бывшего ивановского митрополита Павла (Гальковского) была вменена ему как «связь с контрреволюционным элементом», а бланки о денежных переводах из-за границы с материальной помощью – как «шпионская деятельность».
Следует добавить, что церковная среда не была исключением из общей среды советских граждан, где повсеместным явлением было доносительство и кляузничество.
Библиографический список
Александр (Могилев), архиеп. Священномученик Никодим. Жизнь, отданная Богу и людям. – Кострома, 2001. – 350 с.
Александрова Т. Л., Суздальцева Т. В. Русь уходящая. Рассказы митрополита Питирима. – СПб., 2007. – 639 с.
Амвросий // Православная энциклопедия. Т. II. – М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2001. – С. 628–629.
Архив Ивановского епархиального управления. Годовой отчет за 1961 год. 15 с.
Архив Ивановского епархиального управления. Годовой отчет за 1964 год. 16 с.
Архив Ивановского епархиального управления (АИЕУ). Отчет за 1965 год. 23 с.
Архив Ивановского епархиального управления (АЕИУ). Отчет за 1968 год. 24 с.
Архив Костромского епархиального управления (далее – АКЕУ). Дело А. М. Лисициной. 35 с.
АКЕУ. Дело № 8. Переписка с Московской Патриархией с 1946 по 1953 год. 326 с.
Архив Костромского епархиального управления. Распоряжения по епархии за 1945–1953 гг. 354 с.
Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. – М.: Издание Московской Патриархии, 1992. – 1371 с.
Василий (Кривошеин), архиеп. Воспоминания. Письма. – Нижний Новгород, 1998. – 498 с.
Волков О. Погружение во тьму. Из пережитого. – М., 2009. – 429 с.
Государственный архив Владимирской области (ГАВО). Ф. р-632. Оп. 8. Д. 3. 47 л.
Государственный архив Ивановской области (ГАИО). Ф. р-2953. Оп. 1. Д. 367. 54 л.
Государственный архив Ивановской области (ГАИО). Ф. р-2953. Оп. 4. Д. 12. Л. 60–61.
Государственный архив Ивановской области (ГАИО). Ф. р-2953. Оп. 4. Д. 36. 52 л.
Государственный архив Ивановской области (ГАИО). Ф. р-2953. Оп. 6. Д. 3. 41 л.
Государственный архив Ивановской области (ГАИО). Ф. р-2953. Оп. 6. Д. 6. 56 л.
Государственный архив Калужской области (ГАКО). Ф. р-3501. Оп. 1. Д. 57. Л. 10–11.
Государственный архив Костромской области (ГАКО). Ф. р-1435. Оп. 2. Д. 57. 43 л.
Государственный архив Костромской области (ГАКО). Ф. р-2102. Оп. 1. Д. 35. 44 л.
Государственный архив Костромской области (ГАКО). Ф. р-2102. Оп. 5. Д. 44. 32 л.
Государственный архив Костромской области (ГАКО). Ф. р-2102. Оп. 5. Д. 51. 47 л.
Государственный архив Костромской области (ГАКО). Ф-2102. Оп. 6. Д. 330. 36 л.
Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. р-6991. Оп. 2. Д. 167. 194 л.
Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. р-6991. Оп. 2. Д. 486. 186 л.
Государственный архив Ярославской области (ГАЯО). Ф. р-1033. Оп. 1. Д. 55. 42 л.
Зонтиков Н. А. Храмы Костромского района // Памятники архитектуры Костромской области. Каталог. – Вып. 2. – С. 68–71.
Крутов М. Епископы на службе Лубянки // https://www.svoboda.org/a/28989881.html [Электронный ресурс]. Дата обращения 21.07.2020.
Лавринов В., протоиерей. Обновленческий раскол в портретах его деятелей. – М.: Общество любителей церковной истории, 2016. – 736 с.
Личный архив прот. Дмитрия Сазонова (ЛАДС). Воспоминания монахини Лидии (Карпинской). – 2019. – 2 с.
Патриарх Алексий II: жизнь и служение на переломе тысячелетий / Коновалов В., Сердюков М. – М.: Эксмо, 2012. – 317 с.
Румянцев В. Из воспоминаний // Костромская земля. Краеведческий альманах. Приложение к серии «Костромская библиотека». – Вып. 6. – 128 с.
Русская Православная Церковь. ХХ век / Беглов А. Л., Васильева О. Ю., Журавский А. В. и др. – М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2015. – 800 с.
Свенцицкий А. Б. Невидимые нити: Церковь, события, люди. – М.: Издательство Московской Патриархии, 2009. – 432 с.
Синодик священнослужителей и мирян Ярославской епархии, пострадавших в годы гонений. – Романов-Борисоглебск (г. Тутаев): Изд-во «Соборъ», 2003. – 103 с.
Сухоруков А. Н. Ермоген (Голубев Алексей Степанович) // Православная энциклопедия. Т. XVIII. – М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2009. – С. 648–653.
Федотов А. А. Русская Православная Церковь в 1943–2000 гг.: внутрицерковная жизнь, взаимоотношения с государством и обществом (по материалам Центральной России). – Иваново, 2009. – 999 с.
Филиппов Б. А. Очерки по истории России. ХХ век: учеб. пособие. – М.: Изд-во ПСТГУ, 2009. – 719 с.
Фуров В. Из отчета Совета по делам религии члена Центрального Комитета КПСС. – Нью-Йорк – Монреаль, 1991. – 80 с.
Цыпин В., прот. История Русской Церкви в 1917–1997. – М.: Изд-во Спасо-Преображ. Валаам. монастыря, 1997. – 830 с.
«…Я возжелал заповедей Твоих». Памяти архиепископа Амвросия (Щурова). – Иваново, 2017. – 474 с.
