ДЕТСТВО ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ

Большевики первыми в мире начали борьбу с детьми. В десяти концлагерях Тамбовщины содержались младенцы.
В 1920–1921 годах на Тамбовщине происходила крестьянская война, более известная как Антоновщина. Это известный факт послеоктябрьской истории не только Тамбовского края, но и нашей страны. Это восстание по своим масштабам, по политическому резонансу и последствиям явилось событием огромной общероссийской значимости. Мощный социальный взрыв вынудил государственную власть к безотлагательному поиску принципиально новых путей выхода из глубокого общественного кризиса, в котором оказалась тогдашняя советская Россия. Об Антоновщине написано немало исследований. А вот о том, как большевики боролись с «цветами жизни», нам поведали документы Тамбовского госархива.


Забывая все секретные предписания

Впервые вопрос о создании концлагерей на Тамбовщине был поднят 10 января 1921 года на президиуме губернской ЧК. Тройка в составе Громова, Гвоздева и Заславского постановила запросить Липецкий увоенком о предоставлении барачного городка для арестованных «в районе восстания в Тамбовской губернии», и было принято решение о создании «комиссии по фильтрации пленных». Для борьбы с повстанцами власти применяли различные «формы». И среди них «изъятие заложников бандитов». Брали не только взрослых, но и детей. 15 мая 1921 года Тухачевский издаёт приказ № 14, в котором повелевалось, что «в случае отсутствия бандита берётся заложником вся его семья для заключения в концентрационный лагерь…». Другой приказ будущего маршала, известный как № 109 опс, повелевал: «…семьи первой и второй категорий (к первой относились члены комитета Союза трудового крестьянства  – от волостного и «выше», организаторы «банд», шпионы, бандитский комсостав, все бандитские политработники; ко второй категории – члены селькомов СТК, комсостав ниже полка, «бандиты», воевавшие не менее месяца «с оружием в руках», «бандитская милиция», главари «местных банд»), взятые в качестве заложников, в случае неявки разыскиваемого подлежали высылке вглубь России на принудительные работы. 11 июня 1921 года Тухачевский вкупе с председателем Полномочной комиссии ВЦИК издают более суровый и беспощадный приказ № 171, относившийся не только к «бандитам», но и к населению. Согласно ему, в селении, где находили оружие, брались заложники и расстреливались в случае несдачи оружия. В случае нахождения оружия расстреливали без суда «старшего работника в семье». Если в доме укрывался «бандит», то члены семьи рассматривались как «бандиты», их имущество конфисковывалось, сами они не только арестовывались, но и высылались. Старшего работника расстреливали. Если семья «бандита» бежала, то дом сжигался или разбирался, а имущество делилось. И власти не церемонились с «бандитами». Сельские сходы «добровольно» исключали из своего состава целые семьи, забывая при этом, что в них маленькие дети. Многих заключали в концлагеря. По данным на 9 июля, в концлагерях находилось «налицо» 1 605 человек. Это были только «бандиты», «шпионы», «дезертиры», «агитаторы».

Десять концлагерей

На первое августа 1921 года на Тамбовщине насчитывалось десять концлагерей: Тамбовский № 1, Тамбовский № 2, Борисоглебский № 1, Борисоглебский № 2, Моршанский № 1, Моршанский № 2, Козловский, Кирсановский, Инжавинский, и Сампурский. Только в одном Кирсановском концлагере на 21 июня 1921 года находилось 1 013 человек. Среди них семьи заложников «бандитов» и «родственников». Таких насчитывалось 318 человек.
Власти, проводя репрессии, не предвидели такого большого скопления народа в концлагерях. Уже 22 июня 1921 года забил тревогу заведующий губернским управлением принудительных работ В. Г. Белугин. Василий Григорьевич был не только заведующим, но и членом Комиссии по содержанию детей заложников в концлагерях. Все концентрационные лагеря были схожи между собой: «солдатские палатки, обнесенные вокруг проволочными заграждениями». Все, кто поступал сюда, содержались непродолжительный промежуток времени, после чего их эшелонами отправляли вглубь страны. «Бандитов» отправляли по «мере накопления», заложников  – после двухнедельного пребывания. За этот срок, если «бандит» являлся с повинной, то семья освобождалась. В качестве заложников брались «ближайшие родственники», причём «целиком, семьями, без различия пола и возраста». В концлагеря, согласно документам, «поступает большое количество детей» начиная «с самого раннего возраста, даже грудные». Содержание малолетних детей ставило «администрацию лагерей в самое затруднительное положение», ибо палатки располагались на «голой земле» и последствия могли быть печальные. Среди детей вскоре начали свирепствовать массовые заболевания. На 22 июня 1921 года в семи конц­лагерях насчитывалось 13 тысяч человек. Общая их вместимость предполагала 13 500 человек. Только 20 июня в концлагеря поступило до шести тысяч заключённых. В лагерях было немало осуждённых за «преступления по должности, воровство, спекуляцию…» – лиц, отбывавших наказания «за преступления общего характера». Междуведомственная губернская комиссия по содержанию детей-заложников в концлагерях, конечно, была не на шутку обеспокоена «наплывом» детей. 27 июня 1921 года состоялось её заседание. Ввиду «большого наплыва в концентрационно-полевые лагеря малолетних, начиная с грудных детей, и неприспособленности этих лагерей к длительному содержанию детей, последствием чего явились заболевания желудочного и простудного характера», комиссия пришла к «выводу», что детей-заложников до 15-летнего возраста «включительно» необходимо содержать отдельно от взрослых в особых помещениях, жилых домах или бараках, «…отнюдь не в палатках – по возможности в черте лагеря…». В «крайних случаях» и только с согласия местных органов особого отдела дети могли содержаться в прилегающих к лагерю строениях. Но при этом все строения должны были «охраняться стражей». Комиссия поступила «гуманно», порекомендовав, чтобы при детях-заложниках до трёхлетнего возраста включительно имели право находиться и их матери-заложницы. Комиссия решила, что дети-заложники должны «удовлетворяться пищевым довольствием… по нормам, установленным соответственно возрасту детей в домах матери и ребенка, в детских домах…». Продовольствие должны были отпускать местные продорганы по нормам здравотделов и отделов детского питания. На завотсовхозов была возложена обязанность выделения «определенного количества коров» для снабжения молоком детей и кормящих матерей. Губздравотдел «обязывали» выделить «достаточное количество» медицинского персонала и медикаментов и принять «самые срочные и энергичные меры предохранительного характера по борьбе с заболеваниями…». Всем учреждениям на местах было предписано оказывать всемерное содействие «в деле борьбы с заболеваниями в лагерях». А наполняемость в лагерях была такой, что Полномочная комиссия ВЦИК во главе с В. А. Антоновым-Овсеенко 11 июля 1921 года «совершенно секретно» решила детей «устроить в домах, если можно  – использовать для этого церкви…». «Секретный порядок» предписывал «избегать брать детей заложниками».
Страшась массовых эпидемий тифа, холеры, дизентерии, власти продолжали «разгружать» лагеря. 28 июля 1921 года в них насчитывалось 3 567 заключённых. Этот контингент делился по нескольким категориям: «бандиты и дезертиры» – 1 999 человек, «трудоспособные мужчины» – 257 душ, трудоспособные женщины – 242 человека. Кроме того, в лагерях насчитывалась 241 мать. Но самый большой костяк заключённых по-прежнему составляли дети, которых насчитывалось 457 человек в возрасте от 1 года до 10 лет. Власти уже побаивались брать заложниками грудных детей. Взрослых «бандитов» отправляли вглубь страны, а матерей с детьми в возрасте от 1 года до 10 лет решено было освободить, оставляя заложниками на месте, сообщив об этом ревкомам, которые взяли бы их на учёт.
В концлагерях начались вспышки эпидемий. Особенно страдали дети. 30 июля 1921 года на своё заседание в экстренном порядке собралась Кирсановская уездная комиссия по борьбе с холерой. Выступающий врач Берлин поведал собравшимся «о положении» в концлагере, особенно во 2-м заразном бараке. Уезд в любую минуту мог быть охвачен холерой. Поэтому «ввиду того, что положение с детьми создаётся крайне катастрофическое, признать самой радикальной мерой удаление детей из уезда…». 31 июля 1921 года вновь на заседание собрались члены Междуведомственной комиссии, где решался вопрос о содержании детей-заложников в концлагерях. Было решено ходатайствовать перед особым отделом об освобождении беременных женщин и малолетних детей, хотя уже была секретная инструкция Полномочной комиссии ВЦИК об их освобождении. По данным на 1 августа 1921 года, в девяти концлагерях (Моршанский концлагерь № 6 сведения не представил. – Авт.) содержалось 397  детей в возрасте до трёх лет, 758 детей в возрасте до пяти лет. При этом следует отметить, что по семи лагерям «сведения не абсолютно точные, так как представляются с большим опозданием, тогда как в лагерях происходят постоянные перегруппировки, к числу которых относятся и дети». Дети продолжали томиться за колючей проволокой, несмотря на то, что Антоновщина была подавлена в крови, многие из родителей детей-заложников добровольно, а кто-то и по амнистии вернулся к мирной жизни. Другие сами спешили угодить в концлагерь с той целью, чтобы их близких быстрее выпустили из узилища.

Крик души

Женщины, старики, дети продолжали томиться в лагерях. Многие из них находились уже не на территории Тамбовщины. 14 сентября 1921 года заключённые Кожуховского лагеря (станция Кожухово Московской губернии. – Авт.) обратились к наркому юстиции Д. И.  Курскому с письмом-прошением. Оказывается, в этом лагере находились заложники из трёх уездов губернии – Кирсановского, Козловского и Тамбовского. Они были арестованы ещё в июне 1921 года, в письме говорилось: «…уже четвертый месяц, как мы, старики, беременные женщины, малые дети, находимся в непривычно тяжелых для нас условиях: голодаем, болеем, и среди детей были уже смертные случаи…». По словам заключённых, они не ведали, за что арестованы: «Мы совершенно тёмные люди, не можем понять, также понятно для нас и то, что более здоровые члены наших и других семей находятся на свободе, а мы, больные старики, дети и их матери, находимся в лагерях…» Наступали холода, и тамбовские узники были без одежды, обуви: «…При аресте нам не дали возможности взять с собой что либо, да мы, откровенно сознаемся, как не виновные, думали, что наш арест будет очень непродолжительным…» Трудно сейчас сказать, какова судьба этих горемык, которых «…делают паразитами, заставляя сидеть без пользы и вины…».

Виктор ЕЛИСЕЕВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.