История жизни, уходящая с жизнью

Дед умирал. Мой сильный, неугомонный дед. Соседка вызвала нас телеграммой: «Приезжайте, дед отходит».
Он долгие годы – после смерти нашей бабушки – жил один, считая, что старость обременительна, и не хотел никому мешать. Сколько ни упрашивали, отказывался переезжать в город к детям или к нам – своим внукам. Всегда говорил: «Где родился, там и сгодился». За дедом ухаживала соседка – хлеб принести, сигареты, – а с нехитрым домашним хозяйством справлялся сам. Трудно было, но привык. С фронта он вернулся инвалидом, ногу ампутировали в самом конце войны. Уже все вернулись домой, а он всё лежал в госпитале. Бабушке потом пришлось его выхаживать. Так и жил, прыгая по дому на одной ноге, редко нацепляя протез, да и то когда выходил во двор. Отсутствие ноги не мешало ему радоваться жизни.
Хотелось ещё раз увидеть деда, если удастся – поговорить, поэтому мы решили ехать на машине, так будет быстрее. Выехали в ночь, рассчитывая, что к утру будем на месте. Всю дорогу я рассказывал жене, каким был дед.
– Почему был? – поправила меня Ольга.  – Есть! Ты же всегда говорил, что дед бессмертен и пока не увидишь его недвижимым, не поверишь.
– Дед бессмертен, даже если помрёт. Представляешь, у него девять детей, двадцать четыре внука и тридцать шесть правнуков. ­Праправнуки не поддаются подсчёту. – Я говорил, а сам не верил, что дед «отходит», как написала соседка.
– Столько детей! – удивилась жена.
– Да, и это те, которые выжили. Раньше ведь как было – многие умирали в младенчестве, не дожив до года. И эти дети только от моей бабушки.
– Что значит – от твоей, а что, есть ещё и другая бабушка? Я деда совсем не знала, он для меня был немощным, безногим старичком, который вечно сидел на кровати, а ведь за ним целая жизнь… события, люди, да просто история. Уйдёт он – уйдёт его мир.
– Я тебе никогда не говорил… – Мне вдруг захотелось закурить, хотя за рулём, да ещё ночью, я себе такого не позволял. – У нас в семье это была закрытая тема. Но теперь, когда нет бабушки и скоро не станет деда, я могу рассказать. До войны деревня была большая, мужиков много, но дед на их фоне выделялся. Мало того что был самый грамотный – ветеринар, так ещё и самый видный. Гармонист – первый парень на деревне. Добавь сюда косую сажень в плечах, буйный чуб и чувство юмора. От девок отбоя не было.
– Представляю, как твоей бабушке трудно жилось. – Жена примерила ситуацию на себя.
– И в деревне ведь ничего не скроешь. Да он особо и не скрывал – свою вторую семью.
– Что значит вторую?! И бабушка терпела? Ну вы сволочи, мужики. – Возмущение жены было настолько сильным, что она отвернулась от меня и стала смотреть в окно. За стеклом было темно, мы проезжали какую-то деревушку, на улице не было ни одного фонаря. Темень, скука… всё как и много лет назад. Ну вот что делать в такой деревне? Только любить. Я так и сказал Ольге.
– Вот дед и любил. Многих, наверное, любил, но дети были только в двух семьях. Бывало, не придёт он с работы, а они уже знали, где его искать. Анька была старше и отчаяннее. Мать рассказывала, пойдут они к дому Дуськи – её Дуськой звали – смотрят в окно, а там шторкой занавешено, но маленький уголок свободен. Так вот в этот уголок видно, как отец сидит на полу и играет с детьми – мальчиком и девочкой. И такая злость их заберёт, что Анька однажды не выдержала и засветила каменюкой в стекло. Звон! Крик! И с Маруськой – сестра помладше – бегом в ближайший овраг, в бурьян кубарем. Лежат, затаились, трясутся. Отец выйдет на крыльцо и кричит: «Анька, Маруська, выходите, я знаю – это вы!» Но никогда не ругал их за это. А потом началась война. Всех мужиков призвали, а деду дали броню, как единственному специалисту на весь район. Представляешь, что чувствовала бабушка? Всех забрали, только он один живёт в свое удовольствие – на две семьи. И она не выдержала, пошла и заявила, чтоб его забрали на войну. Нечего такому здоровому мужику отлынивать от фронта. И его забрали.
Ольга смотрела в темноту за окном, я видел, по лицу текли слёзы.
– Ты чего? Чего так разволновалась? Это было в другой жизни и не с нами.
– Бабку твою жалко… сильная женщина. Столько лет терпела, а тут не выдержала. Да не доставайся ты никому! И он тоже… ведь вернулся к ней после войны. Наверное, всё-таки любил. Мог и в другую семью уйти… или вообще не вернуться. Так многие делали – пропадали без вести. Находили новые семьи, в старые не возвращались. – Она всё ещё смотрела в окно, но уже начала успокаиваться.
И я вспомнил… Как-то в горячке ссоры бабушка в сердцах сказала: «И зачем вернулся? Один раз отрыдала бы, и всё». Только теперь я понял её слова.
– Дальше-то что было? – Ольга опять развернулась ко мне. Ехать было ещё далеко, чтобы не заснуть за рулём, надо разговаривать. И я стал вспоминать обрывками, что рассказывала мне мама про эту семейную историю.
– Дальше? Броню с деда сняли, забрали в армию… Сколько-то дней он был на станции, что в двух десятках километров от деревни. Бабушка ходила туда к нему пешком, носила еду. Потом он воевал… она с детьми пыталась выжить. Детей было четверо, это те, что родились до войны. Вторая семья жила на соседней улице, на другом краю деревни, и тоже бедствовала. Там было двое детей, ещё маленькие. И вот как-то бабушка заболела и лежала на печи. Раньше все хвори выгоняли баней и теплом. Лежит, охает, тут является соседка, пришла проведать и принесла новости.
Слышь, говорит, Матрёна, а Дуська-то с малыми ребятишками – бедствует. С голоду дети-то пухнут. И расписывает бедственное положение соперницы. Бабушка молчала, крепилась, крепилась, а потом кричит: «Маруська! Возьми в погребе ведро картошки… отнеси этим-то».
Она их даже никогда по имени не называла. А Маруська как бы и не слышит. Тут бабушка осерчала – а она могла и матом разговаривать, резкая была – да как закричит: «Глухая, что ль, а ну неси картошку этим супостатам!»
Представляешь, сами голодные, а соперницу пожалела. Не её, конечно, а детей его.
– Что дальше было? – Жена уже не смотрела в окно, а внимательно слушала.
– А ничего. Так и жили по разные стороны деревни. Каждая своей жизнью. Ждали конца войны и мужа. Одна ждала законного, другая – любимого. Но уже в самом конце войны та, вторая семья уехала из деревни. Погрузили узлы на подводу и уехали. Бабушка не видела, это опять соседка пришла, рассказала. Наверное, ей какое-то время стало легче жить, но когда дед не вернулся ни в мае, ни в сентябре – он в это время в госпитале лежал, – бабушка решила, что муж выбрал вторую семью. Не знаю, как она это пережила…
– Думаю, для женщины это страшный удар. Лучше бы убили, – тихо сказала Ольга.
– Не знаю. Про это никто не говорил в нашей семье. А бабушка надеялась, даже ходила к гадалке. Та ей сказала: «Жди. Он на пороге». И ночью стук в окно. Пришёл! Не обманула гадалка. – Я замолчал, вспоминая, как бабушка с особым чувством рассказывала именно этот эпизод. Наверное, чувство победы над соперницей радовало. Вернулся! К ней!
– А дальше! Что было дальше? – Жена с таким интересом слушала эту историю, как будто смотрела кино.
– Ну что дальше? Стали жить-поживать и детей наживать. И нажили ещё пять человек. Дед с войны хоть и пришёл инвалидом, но сила мужская в нём осталась. Уже совсем старым, телом старый, но не душой, он просил жену: «Ну Мотя, ну покажи сисечку». Представляешь, сидит такой старенький дед, одна нога свешивается с кровати, рядом стоит ведро для ночных нужд, но он всё ещё мужчина. И всю жизнь от Матрёны ни на шаг не отходил. Наверное, в благодарность, что выходила его после тяжёлого ранения. А ведь он и правда не хотел возвращаться… Зачем в семье калека? Привык быть сильным, а тут выходило, что ещё одним нахлебником сядет на шею жены.
За окном уже светало, ехать оставалось чуть больше часа. Когда мы вошли в комнату, дед не выглядел «отходящим», соседка переборщила в телеграмме. Сидел на кровати в чистой рубашке – по случаю ожидания гостей на его похороны – и улыбался.
– Привет, Санёк! Ты будешь первым, кто сильнее всех огорчился моей кончиной. Проходи, обними деда, – сказал он, протянув руки мне навстречу.

Наталья БАРАНОВА