СОРОК ЛЕТ и три года спустя…
Николай МАКАРОВ
Три года назад я впервые за сорок лет посетил своё родное село Ново-Тарбеево.
За пролетевшие одним мигом 40 (!) лет село моего детства преобразилось до неузнаваемости: где‑то – в лучшую сторону, где‑то – в худшую, а где‑то – и в наихудшайшую. Пока не об этом.
Думал, что за эти три года моего очередного отсутствия в селе ничего не изменилось, – глубоко ошибался: был под впечатлением и от увиденного, и от услышанного…
Заросли кусто-травяного разнообразия на всех улицах и проулках стали ещё более непроходимыми, пряча в своей зелени невидимых и невиданных зверушек.
«Автолайн» стал приезжать-уезжать точно по расписанию, мусоровозка – тоже.
С дюжину учеников со всего села как возили, так и продолжают возить за десять километров в ближайшую (!) школу.
…Как и три года назад, долгожданная встреча – вторая встреча после нашего детства – трёх Николаев (по старшинству: Макаров, Грезнев, Климанов, разница по возрасту между Николаями – три года) проходила бурно, весело, с возлияниями и воспоминаниями.
И если возлияния – они и в Африке возлияния, то воспоминания…
…Эти самые воспоминания начались в машине Грезнева, заехавшего в Тулу проездом из Москвы за Макаровым. На вопрос последнего о возможной грозе с ливневыми дождями с простодушной крестьянской бесхитростностью небрежно обронил:
– Не на лошадях же поедем.
– Так‑то оно так. – И сразу вопрос на засыпку, совсем не связанный с предыдущим разговором: – Но почему вы, деревенские пацаны, меня никогда никуда не брали: ни в ночное на колхозных лошадях кататься, ни по соседским садам совершать набеги, ни ходить стенка на стенку, улица на улицу?
– Мой двоюродный брат (тоже Колюха Грезнев, кстати, с тобой в одном классе учился) рассказывал, что в пятом классе к нему подошла твоя мать и попросила (скорее, недвусмысленно предупредила о чреватых последствиях) как главного сельского заводилу и бузотёра, чтобы тебя никуда, ни в какие хулиганско-непотребные мероприятия не таскали. Дескать, не по чину сынку директора школы… и далее по тексту.
Вот когда стали немножко – не совсем, правда, немножко – вырисовываться интриги ново-тарбеевского «Мадридского двора» моего детства.
– Да-а?! – Я ненадолго, километров на пять, задумался. – Хотя от моей матери можно было ожидать что‑то подобное.
Оставшись в сорок третьем старшим ребёнком в многодетной – пять человек – семье, она изо всех сил выбиралась сама и тащила за собой из беспросветной нищеты младший «призыв» (мой дед Серёжа скончался в конце тридцатых, младший Сашка – мой дядя Саня – родился в 1939 году).
И выбралась, выбралась – окончила учительский институт, вышла замуж…
…Вышла замуж за инвалида первой группы (вместо ног – культи) и уехала с мужем в тмутаракань (конец сороковых), в сельскую школу, преподавать математику, дожидаясь своего «звёздного часа» – статуса «Первой леди» Ново-Тарбеевской средней школы. Предварительно пройдя промежуточное состояние – жены завуча школы, затем став женой директора школы.
Директор школы!!!
Директор школы – величина по нашим сельским тогдашним меркам – третий, если и не первый по авторитету среди односельчан: ветеран войны, орденоносец (всего двое в селе имели за боевые заслуги орден Красного Знамени), поплавок на лацкане пиджака (высшее образование), бессменный председатель народного суда. С какими только вопросами к нему не шли – для всех находил нужные слова, в меру сил и своей должности всем помогал, никому не отказывал.
Его за это и любили, и уважали. В каждом доме он желанный гость – мечи, хозяйка, всё самое лучшее на стол: собственной выпечки ржаной каравай, хрустящие на зубах засоленные по семейным рецептам – у каждой хозяйки только свои секреты – рыжики, почти прозрачные кусочки сала от своего до октябрьских праздников хрюкающего кабанчика и, естественно, прозрачней слезинки младенца собственноручно произведённый самогон, куда там белоголовке из местного сельпо.
И чтобы ему не тыкали в глаза: «Ваш сын вместе со всеми деревенскими у Ваньки-рыжего мало того что урожай грушовки собрали раньше срока, но и все сучья поломали», или «Ваш сын вместе со всеми перенёс “удобства во дворе” на сто метров от дома учителя математики», или «Ваш сын со своим пятым классом чуть не сорвал уроки, когда почти неделю первой смене отменяли уроки из-за морозов за минус двадцать пять, а второй смене – шиш с маслом, температура, вишь, поднялась до минус двадцати двух», или… Можно продолжать до бесконечности. Мать и предостерегала-предупреждала кого надо – чтобы ни-ни, низя бросать даже малейшую тень, понимаешь. Может быть, она по-своему‑то и права была?..
– Права, права, – Грезнев заворачивает к рынку в селе Доброе. – Возьмём свиную шейку для шашлыка.
…Доброе, село Доброе, – райцентр более чем в сорока километрах от нашего села, туда приезжали в марте на ярмарку за месячными поросятами со всей округи, и из нашего села тоже. Укутав тулупами визжащих будущих кабанчиков и хрюшек, в любой мороз привозили их живыми и здоровыми наши колхозники в свои дома.
– Сейчас мало кто в селе держит, так сказать, свинопоголовье. – После обнимашек, сполна насытившись впечатлениями от долгожданной встречи, забрав свиную шейку, Климанов пошёл готовить полуфабрикат шашлыков.
Ладно «свинопоголовье» – я за три дня пребывания в родном селе не увидел ни одной собаки, не услышал ни одного тявканья, ни одного гавканья…
…Это – трагедия… Какая это была трагедия!
В районе появились бешеные лисы. И вышло директивное указание СВЕРХУ, звучащее, как военный приказ, ясно и недвусмысленно:
«Всех собак. Всех! И бездомных. И имеющих хозяина! И старых. И щенят. И лаек. И волкодавов. Всех!!! Всех уничтожить. Как? А это – ваше дело, но чтобы к утру! К понедельнику!!! Было доложено!!! О выполнении».
Не знаю, как в других сёлах (скорее всего, что‑то было подобное, как и у нас), но в нашем…
Я только что приехал на каникулы после зимней сессии – конец января – начало февраля шестьдесят девятого года. У нас тоже имелась собака, дворняга Жучка, с четырьмя двухнедельными щенятами.
Сёстры – средняя Татьяна, девятиклассница, и младшая Ольга (а как ещё у почитателя, обожателя и знатока Пушкина, в конце концов, учителя русской словесности должны были величаться две дочери?), пятиклассница, – ушли в школу. Мать с отцом тоже. Стоял солнечный морозный день, и вести Жучку с приплодом на экзекуцию пришлось мне (все «за» – за мою кандидатуру). Вести в тот самый вишнёвый сад моего детства, куда мы с Толяном и моей прокусанной ногой спешили от чего‑то спрятаться.
А в саду, да и не только в саду, а по всему селу стоял жутчайший собачий вой, плач детей и взрослых женщин, мычание коров (они‑то здесь при чём?).
А в вишнёвом зимнем саду… слёзы до сих пор на глазах при воспоминании этого действа.
Короче, колхоз закупил энное количество ящиков водки и мешок патронов к охотничьим ружьям. Меняя друг друга после очередной «охоты», по жребию, пьяные (трезвые на такие дела не соглашались), по специально отданному приказу по колхозу (добровольно никто опять же не соглашался) мужики расстреливали своих четвероногих друзей-приятелей, привязанных к стволам вишнёвых деревьев…
Вот, тебе, бабушка, и чеховский «Вишнёвый сад». Вот тебе…
Не было тогда прививок от бешенства на всё поголовье собак. И бешенства среди людей в округе не было. И гриппа птичьего не было…
…Перекусив с дороги тем – нет, не чем Бог послал, – что жена Климанова мухой материализовала на обеденном столе, расслабившись после наваристого борща (все ингредиенты – со своего огорода, за исключением мозговой говяжьей косточки, скорее – кости), Николай-младший (то есть Климанов) вдруг вспомнил про другой борщ.
…Первенство Тамбовской области по лёгкой атлетике общества «Урожай». «Комбайнёр» колхоза имени Ленина Макаров (студент Рязанского медицинского института), «тракторист» того же колхоза Климанов (курсант военного училища) и другие члены команды Мичуринского района живут в палаточном городке на берегу Цны. Столовая, естественно, самообслуживания.
Первым берёт себе полную тарелку борща Макаров. И, зыркнув по сторонам, неуловимым движением фокусника – Кио и Акопян отдыхают – шницель из общего блюда оказывается на дне тарелки с борщом. Затем – второе блюдо: гречневая каша – барабанная дробь – со шницелем. Официальным, так сказать, шницелем. Климанов – раззява, – взяв полупрозрачный вермишелевый суп, только моргает глазами, дожидаясь завтрашнего обеда, повторяет «фокус» Макарова, правда, «отдыхает» только Кио.
…Смеёмся до икоты.
– Честно – не помню этого момента. Но если всё так и происходило – не отрицаю, моя студенческая наука. Я даже не помню, как мы выступили на тех соревнованиях.
– Первое место эстафеты 4 х 100: старт – Макаров (как всегда, первый), второй этап – Климанов, третий, четвёртый этапы – «колхозники» с Дальнего Востока, приехавшие в Мичуринск в гости к родственникам.
– Ничего не помню про эти соревнования…
…По приезде на летние каникулы в родное село спорткомитет Мичуринского района трижды приглашал меня выступать на первенстве области по лёгкой атлетике за спортобщество «Урожай». Естественно, в документах я значился комбайнёром колхоза имени Ленина, куда входило и село Ново-Тарбеево.
Так как в мичуринской школе № 8 и Рязанском мединституте я тренировался у профессиональных тренеров, то тренировки бегунов на соревнования в Тамбове входили в мои обязанности. И в Мичуринске, и в Рязани в самой престижной эстафете четыре по сто метров мне всегда доверяли первый этап – у всех выигрывал стартовый рывок.
В Тамбове мне тоже пришлось бежать первый этап, но в этой эстафете первый и третий этапы бежали мужчины, а второй и четвёртый – девушки. На тренировках самым сложным элементом оказалась передача эстафетной палочки от первого этапа, то есть от меня, второму этапу, то есть девушке из соседнего колхоза «Рассвет».
И в очередном тренировочном забеге, как обычно, на максимально возможной скорости передаю палочку правой рукой в её левую руку, и она…
Она, получив палочку, резко берёт вправо и левой стопой попадает под мою шиповку на правой ноге. Стопа пропорота насквозь в трёх местах, кровищи – ужас. От девчушки – не помню её имени-фамилии – ни слёз, ни стонов. К счастью, ни сухожилия, ни кости не задеты.
Срочно четвёртый этап переставляем на второй, а на четвёртый этап ставится спортсменка из запаса.
Финальный забег даже в таком ослабленном составе мы выигрываем с рекордом области. Меня приглашают войти в сборную области на первенство России ДСО «Урожай» в Волгограде. Я скромно отказываюсь, не называя причины, – числился в то время в рязанском «Буревестнике».
…Болтали так до темноты, до поздней ночи то есть (В. В. Маяковский), а утром следующего дня я пошёл на другой край села к своей однокласснице до седьмого класса Ниночке Ткачёвой.
…Первый класс сельской школы.
Белоснежная рубашка, только вчера купленная матерью в сельпо, опрометчиво оставленная без защиты снятого пиджачка; гвалт большой перемены, напоминающей многократно ускоренное броуновское движение и…
И столкновение с Нинкой Ткачёвой, моей соседкой по парте; вернее – не с ней, а с её огромной пластмассовой чернильницей.
Результат, ясное дело, оказался до безобразия предсказуем: рубашка от ворота до ремешка брюк – вся фиолетовая; слёзы на лице Нинки, размазанные испачканными ладонями, тоже фиолетовые.
В классе мгновенно устанавливается зловеще-звенящая тишина, нарушаемая всхлипываниями виновницы «торжества». Как же – испорчена рубашка сына самого директора школы. В ещё несмышлёных головах первоклашек возникают кошмарные видения наказания моей соседки – вплоть до исключения из школы.
Вместе со звонком на третий урок в класс входит моя мать – учитель математики старших классов, награждает меня увесистым подзатыльником – сам, мол, виноват, смотри куда летишь, – успокаивает уже рыдающую навзрыд Нинку, уводит её из класса.
Через долгих десяток минут в класс, спросив разрешения, входит улыбающаяся, умытая, причёсанная, с большой конфетой в руке моя соседка.
Со мной «разбор полётов» продолжался дома, в узком кругу. Впоследствии, что бы ни происходило в классе, что бы ни случилось – всегда оказывался виноватым сын самого директора школы – никакого спуска мне родители не давали…
…Встретились, обнялись, расцеловались.
Тогда почему у неё глаза печальные?
– Через три дня – ровно полгода… – Она тяжко, почти навзрыд вздохнула. – Как он ждал тебя, как ждал, как хотел с тобой поговорить. Твою книгу «Воспоминания батальонного врача» перечитывал постоянно, раз за разом. Что‑то хотел рассказать, поделиться с тобой.
Дальше… дальше – её слова вогнали меня в шок, и это – двадцать первый век!
– Три года назад Виктор очень удивился, даже не удивился, а был поражён тем, что к колхознице (пусть и с «верхним» бухгалтерским образованием) приедет в гости – внимание! – сын директора школы…
– Нинка, ты чего?
– Правда, правда. И нынче младший брат тоже поразился этому: сын директора школы и…
Какой же надо иметь авторитет, чтобы через полвека отца так благоговейно почитали, помнили, вспоминали только добрыми, светлыми словами. А сын‑то тут при чём?
– Ты – из особого мира, из сверхинтеллигентной семьи, а я, а другие дети колхозников… Ты для сельских девчонок – запретный плод, низя…
– Так, стоп! Ты хочешь сказать, что, когда мы с тобой встречались на третьем курсе в зимние каникулы и после кино целовались на крыльце, ты тоже так думала?
– Конечно, – с какой‑то глубинной, женской, скорее, крестьянской безысходностью прошептала она.
Эх, Нинка, Нинка – полгода обмена письмами после тех зимних поцелуев и… дальше на десяток моих писем – ни ответа, ни привета.
– Ты правда думаешь, что у нас ничего бы не получилось? Да, пусть – сын директора, но душа, душа‑то у меня крестьянская, я же с пелёнок в нашем (НАШЕМ!!!) селе в отличие от родителей, городских…
– Зачем сослагательные наклонения: ты – сын дир…
Я закрыл её рот долгим поцелуем, она не отстранилась, только всхлипнула. Мы простояли, обнявшись, минут пять, переживая то – далёкое, к сожалению, так и не сбывшиеся…
…В одиннадцатом классе к Ткачёвой стал клеиться Хмыров, учитель химии, не давал ей проходу. Обещал одной левой устроить её на первый курс Мичуринского плодоовощного института (на мичуринском жаргоне – «вуз»), о котором с детства она мечтала. Чуть не бросила школу из-за него после второй четверти одиннадцатого класса. Предлагал ей жить в его мичуринском доме на «полном обеспечении». На выпускной вечер, сугубо учительский вечер на следующий день после основного, предлагал пойти с ним. Но мой отец, директор школы, вставил ему по первое число.
А жена‑то – рядом, тоже учитель – биологии.
Одним словом, скользкий, мерзкий тип.
– …Поэтому и поступила в институт в Липецке. – Сидим на веранде её дома, оставшегося от родителей, пьём чай с тульским пряником (вернее, она с пряником, я – с её пирогами). – Ребята предлагали набить ему морду на выпускном вечере, но Алексей Дмитриевич (куда без него!) предупредил, чтобы эту мразь не трогали. Сам, дескать, с ним разберётся.
Нина вдобавок к моей привезённой фотографии нашего четвёртого класса достаёт из своего альбома фотографии восьми-одиннадцатиклассников. Перейдя в восьмой класс восьмой школы Мичуринска, я мало общался с моими сельскими одноклассниками. И многих на фотографиях старшеклассников не узнал, практически – никого.
– Толька Краденов, друг детства, считай – сосед, – ткнул пальцем на высокого паренька.
– Он, он, – подтвердила Ткачёва. – Как‑то раз он вздумал меня провожать после консультаций к экзаменам по математике, затянувшихся допоздна.
– И…
– И наши, «барские», накостыляли ему по первое число. Ты же помнишь, какие «высокие отношения» существовали тогда между тремя частями села.
…Наше село, село Ново-Тарбеево (ныне – Новое Тарбеево), подразделялось негласно на три части.
Восточная часть – Хутора (Хтара), бывший колхоз имени 13‑летия Октября (здесь находился и мой дом, и дом Кольки Грезнева; и сейчас стоят в добром здравии с новыми хозяевами).
Западная часть – Барские, бывший колхоз «Авангард» (здесь при «загнивающем» царизме располагались резиденция помещика, церковь, мельница, сельпо), дом Ткачёвой на самой окраине, дальше – поле.
Средняя часть – Село, бывший колхоз «Свободный труд» с деревянной двухэтажной школой.
Естественно, чужаков из других «колхозов», мягко говоря, местные не привечали. Хотя и мелкие колхозы давно объединились в один большой – колхоз имени Ленина, и в школу одну и ту же ходили, сидели порой за соседними партами, но случались, случались стычки, особенно между «восточными» и «западными». Хотя, надо справедливо отметить, до кровавого мордобития и «смертоубийств» дело не доходило.
На мой вопрос, как бы испить парного деревенского молока, вспомнить детство, моя одноклассница ответила:
– Перевелись коровы. Практически исчезли…
– Вымерли как класс, как динозавры и мамонты, – добавляю с ностальгической грустью. – Помнишь, сколько стад коров и овец гоняли по селу: по утрам – на пастбища, вечером – по дворам?
– Добавь сюда большие колхозные стада.
…В мае пятьдесят второго родилась сестра Танюшка – не в этом суть. Суть заключалась в том, что, в силу объективных причин, мы в своём хозяйстве никогда не держали никакой живности (правда, через несколько лет завели кур и кроликов). Поэтому молоко брали у соседей, имевших коров. К зиме же отец стал выписывать молоко в колхозе.
Доставка молока – два литра в алюминиевом бидоне – лежала на мне. Если осенью, то к вечерней дойке доходил – почти полтора километра – ещё в светлое время суток. А зимой…
Зимой, особенно в новолуние и особенно в метель, ходить за молоком было… как бы точнее сформулировать – боязно, что ли. Нет, бояться собак не приходилось – они знали меня; бояться волков – в детскую голову такие мысли совсем не приходили; тогда чего же бояться‑то?
Половина пути лежала по деревенской улице, половина – по полевой дороге, пустынной в это время суток. Если полевая дорога не вызывала у меня опасений, то преодоление деревенской улицы наводило на меня суеверный ужас – за полутёмными окнами домов могли обитать всякие оборотни, ведьмы, другая нечистая сила, только и ждущая, чтобы украсть несмышлёного беззащитного мальчишку.
Так меня пугали старшие ребята, к слову сказать, часто провожавшие меня до коровника и обратно.
…Утром следующего – третьего – дня Ниночка наконец улыбнулась, не стесняясь «младших» Николаев и соседей, крепко поцеловала меня в губы.
– Спасибо за всё! Приезжай на следующий год…
– Куда он, то есть мы денемся, – загружая в машину пакеты с картошкой (три ведра), помидорами (полтора ведра), огурцами (ведро), чесноком (большой пучок), выкопанными и собранными только вчера моей подругой детства с собственного огорода, Грезнев продолжил: – Климанов тоже собирался одарить Колюху-старшего, но я его остановил: дескать, Нинка его просто так не отпустит…
6–8 августа 2024 года.
Тула – Новое Тарбеево – Тула
