Инна ФРОЛОВА
Инна Николаевна Фролова – поэт, поэт-переводчик. Член Союза писателей Беларуси и России. Родилась 6 августа 1972 года в Минске. Окончила Белорусский педагогический университет имени М. Танка и ВЛК Литературного института имени Максима Горького. Автор семи книг. Лауреат некоторых литературных конкурсов. Печатается в периодических изданиях Беларуси и России.
Журчали ландыши.
Черёмуховый лёд
Упал в траву – весенняя остуда.
Знобило ночь, и в ожиданье чуда
Глаза прищурил в небе рыжий кот.
И вот
случилось –
робкая сирень
Ударила вдруг залпами фонтанов
И залила душистым океаном
Девятый майский
долгожданный
светлый день.
Чудо мученика Трифона о соколе
У князя милость и беда
В одни заходят невода.
Так родилось о чуде с соколом предание.
Гнев князя страшен. Волен меч
Снять голову с широких плеч
Сокольнику за Адрагана – бела кречета.
Пришпорив резвого коня,
Мчит, в сердце Божий страх храня.
Назначил сроку князь для поиска три дня ему.
Пал духом княжеский слуга,
Напрасно стоптана стега.
Лишь небесам по силам огласить благую весть.
«Ты грешного раба призри,
Заступник, милость сотвори», –
Молил сокольник горячо святого Трифона.
Сморил беднягу сладкий сон.
Во сне знакомый видит склон,
На нём высокая сосна стоит, как звонница.
Коня хлыста торопит свист.
Сокольник наш благодарит
Спасителя: «Велик святой, велик воистину!»
Вот склон. И, словно серебро,
Сверкает кречета перо.
Издалека видна сосна на том урочище.
Обет великим князем дан.
Храм поднят на земле славян.
Гласит о соколе чудесное предание.
Рябина
Занесены в лесу дороги.
Метель укрыла полотном
Медведя бурого в берлоге,
В сырой ложбине бурелом.
По пояс намело сугробы,
В буграх увязли деревца,
Лишь светом искрится особым
На ветках снежная пыльца.
Под плотной коркой хвою спрятав,
Стоит стена угрюмых вдов.
Подлесок – малые ребята
Укрылись пологом снегов.
Счёт зимним дням ведёт степенно
Седой февраль – чудной старик.
Спит лес до тёплых дней смиренно –
Под белым саваном поник.
Тряхнёт для смеху старец ветку –
Пугнуть косого прыгуна,
Отправит белку на разведку…
И вновь сомкнётся тишина.
Хозяйство мерит взглядом строгим
Суровый дед из-под бровей.
Усталый, еле тащит ноги
По мёртвой замети полей.
Не устаю дивиться диву:
Там, у пологого холма,
На Божий свет глядит стыдливо
Рябина,
словно жизнь сама.
Последняя декада октября.
В дворах московских мечется ненастье,
А тополя под окнами горят
Таким далёким и понятным счастьем.
Уныния сургучная печать –
Седое солнце в небе восседает.
В одежде с богатырского плеча
Таджикский дворник о тепле вздыхает.
Как листопад к лицу тебе, Москва!
Но отражается в глазах усталость.
Я думаю, ты сотню раз права:
И дождь, и листопад – такая малость!
Ты ждёшь, когда живые небеса
Отверзнет покаянная слеза.
В Саратове минус четыре
Памяти Феликса Маляренко
В Саратове минус четыре.
Зима как жигуль с толкача…
Дней двадцать, как там схоронили
Васильевича.
Решаю, идти ль в синагогу,
На синие пальцы дыша.
По мне, пусть бы к русскому Богу
Его полетела душа.
В Саратове минус четыре.
А небо (мечту оскопя) –
Лоскут, продырявленный в тире,
А с дыр – белым валом крупа.
Поди разберись, где тут небо.
В такую же синь облачась,
Вода разделила бы жребий
Васильевича.
От вторника и до субботы
Одна пустыня пролегла.
Осип Мандельштам
От вторника и до субботы
Одна пустыня пролегла.
У Мандельштама – «перелёты»,
А у меня – плацкарта соты
Да рельсов тонкая игла.
А у меня – водовороты,
Столичных улиц толчея.
От вторника и до субботы
Зияющих тревог пустоты,
Робея, заполняю я.
И как тут сбавишь обороты,
Как отречёшься от родства,
Когда все спектры, все частоты –
Всё заняла – до самой йоты –
Литинститутская Москва.
