Валентина ОСТАНИНА

РОВЕСНИКАМ

Война подкралась на рассвете.
На пряжках – «Gott mit uns», а стяг
С изображеньем лютой смерти:
Паук и череп на костях.
Поэзии в расчётах не было,
Она для вермахта – зола.
Её Спаситель наш востребовал,
Призвал на правые дела.
Поэзия восстала с войском
На стылом невском берегу,
Под бескозыркою матросской
С Балтфлотом, бившим по врагу.
В тревожном пульсе метронома
Звучала: «Я жива! Жива!»
И Жуков шёл с аэродрома
С приказом: «Город не сдавать!»
Ещё страданьям Ленинграда
Конца и края не видать –
Седьмой симфонии громада
Явилась подвигу под стать.
В госпиталях стихи взывали
К больным, израненным, родным
И врачевали, согревали
Дыханьем трепетным своим.
Они Победу возвещали,
И город был непобедим.
Бомбёжки натиск многотонный
Едва затихнет, и для них
Из репродукторов бессонных
Звучит непокорённый стих.
Так с Ленинградом говорила
Берггольц израненной душой,
Незримым кругом оградила
Свой город в дни беды большой.
Она была сестрою старшей
Для ленинградцев, москвичей.
А для меня нет Музы краше –
Я преклоняюсь перед ней!
Так Слово жизнь нам предвещало,
В моих погодках проросло
И нас воспитывало смалу,
Не превращаясь в ремесло.
А те, что спят на Пискарёвском,
Они ведь с нами жить могли,
Но стали все небесным войском,
Священной памятью земли.
Они страну нам сохранили.
И что сегодня скажем им?
Что, на ветрах не сгинув пылью,
По-русски с миром говорим!

В ЗЕМЛЯНКЕ

Горел фонарь неярко,
Чуть лица освещал,
И самовар в землянке
Согреть всех обещал.
Казалось, лица эти
Войной обожжены.
Их не узнают дети,
Но матери – должны.
В руинах Сталинграда,
По стылости траншей
Шёл кинооператор
Вдоль волжских рубежей.
Предложена цигарка,
И к самовару жест.
Он о бойцах в землянке
Успел отснять сюжет.
Боец письмо читает,
Другой – берёт иглу,
А третий – кошку гладит,
Пришедшую к теплу.
Тревога! Все – наружу.
Вот рухнул первый взрыв.
Кто – ранен, кто – контужен,
Кто в снятых кадрах жив.
Дрожит фонарь забытый,
И самовар забыт.
Солдатский чай непитый
С тех пор бежит, бежит, бежит…