Похождения John Bull1 на Дальнем Востоке

Глава из романа

Рабочий стол сэра Хью Каллинга Эрдли Чайл­дерса каждое утро переживал интервенцию новостных изданий. Газетные полосы англоязычных средств массовой информации возмутительно пышными стопками покрывали его суконную поверхность, предназначенную исключительно для размещения сверхсекретных докладов и записок лордов-заседателей адмиралтейства. В век пара, железа и электричества гражданский политик двадцать четвёртый раз кряду занял удобное кожаное кресло первого лорда адмиралтейства и, по сути, определял морскую политику Великобритании. Военно-морской министр сэр Хью, председательствующий среди лордов адмиралтейства, с залысинами, которые, подчёркивая высоту его лба, придавали политику вид греческого философа, имел привычку начинать день с просмотра набранных шрифтом «Гротеск Торна» печатных полос. Сегодняшнее утро не было исключением. Отложив лист The London Gazette2, лорд взял в руки более привычное издание The Observer3.
Пробежав глазами передовицу, лорд недовольно наморщил сократовский лоб: «Борзописцы настолько затаскали крылатую фразу сэра Пальмерстона, произнесенную им перед парламентом, что нормального человека от её постоянного цитирования непременно должно пучить! – скомкав непонравившуюся газету, сэр Хью зашвырнул бумажный комок под стол. – А ведь это высказывание не стыдно поместить на щит рыцарского герба любого честного англичанина: “У нас нет вечных союзников и нет постоянных врагов, вечны и постоянны наши интересы”!»
Под патриотические суждения сэра Хью больше подходило чтение The Sunday Times4, тем паче что с редакцией этой газеты у морского ведомства сложились особые отношения. Вот и в сегодняшнем номере на почётном месте красовалась статья с броским заголовком: «Политика владычицы морей на дальневосточных рубежах империи». Читать статью не имело смысла, сэр Хью практически полностью являлся автором новаций, отражённых в ней, да и сама публикация была идеей первого лорда, зачислившего концепцию влияния на умы сограждан через СМИ в арсенал вооружений всемогущего адмиралтейства.
«Дальневосточные воды, – так начиналась передовица в The Sunday Times, – как бы далеко ни плескались их волны от побережья метрополии, не могут оставаться без пристального надзора со стороны флота Её Величества. Крымская война с Россией показала, что, несмотря на свою промышленную силу, Великобритания имеет крайне слабую армию. Империя была вынуждена вступить в военную кампанию, поскольку видела в Оттоманской порте единственное средство противостояния претензиям Петербурга на Балканы. Сейчас, спустя полтора десятка лет, Британия стоит перед новыми вызовами со стороны амбициозного “московского медведя”, протягивающего свои лапы от Балкан на западе до Ляодунского полуострова на востоке. Ещё недавно, в 1856 году, корабль Её Величества “Винчестер” беспрепятственно мочил свой якорь в водах бухты Port May. В нынешних реалиях этот заход повторить будет весьма проблематично. Русские предприняли усилия по обустройству в этой удобной бухте восточной базы своего флота, поименовав сей опорный пункт со свойственной этой нации самоуверенностью: “Владивосток”. В складывающихся обстоятельствах союзником Британской короны может и должен выступить её собственный флот».
«Недурственно получилось! – похвалил сам себя сэр Хью. – Премьер-министру от либеральной партии сэру Уильяму Юарту Гладстону, защищающему планы увеличения ассигнований на нужды флота, подобная передовица прибавит сторонников в парламенте», – старый травленный оппозицией «лис», прикрыв заплывшие глаза, стал грезить наяву. В его мечтах не было места неповоротливым тихоходным броненосным башенным кораблям береговой обороны класса «Монитор». Лорду грезилось будущее Великобритании в солёной пене дальних походов. Он видел океанский флот, могучие линкоры, ведущие в кильватерном строю эскадренные броненосцы, этих закованных в бирмингемскую сталь рыцарей нового века.
Шарканье подошв о дубовый паркет вырвало первого лорда адмиралтейства из объятий сна. Никому не заказано подремать в рабочем кабинете под думы о благе государства. Прикрывая зевающий рот холёной ладонью с масонским перстнем на мизинце, сэр Хью осведомился у секретаря:
– Что там у тебя, Трибли?
Звеневшее в словах лорда недовольство не испугало клерка, замершего в двух шагах перед его столом. Трибли, сухой, похожий на мышь невысокий брюнет, служивший уже не первому лорду, в привычно сдержанном полупоклоне согнул поясницу.
– Почта из дальневосточных колоний, ­сэ-эр-р!
Прибытие новостей с окраин империи при­ободрило сэра Хью. Приосанившись в кресле, лорд указал перстом:
– Подай сюда. – На край стола политика легли: пачка писем, телеграфных бланков и блокнот с устными сообщениями. – Это возмутительно, – пробормотал лорд, ознакомившись с содержанием письма губернатора Гонконга сэра Ричарда Грейвса Макдоннелли. – Более пользы короны ирландского пройдоху интересует пополнение собственного банковского счёта. Возможно, Макдоннелли попутал меня с лордом казначейства, которому есть дело до разорившихся банков, пускай их будет в этом году даже одиннадцать!
Трибли согласно кивнул:
– Да, сэ-эр-р!
Несколько успокоившись под протяжное ­«сэ-эр-р», лорд углубился в тексты прочих депеш. Наконец, отложив самое объёмное послание, он предложил секретарю:
– Трибли, срочно пригласи ко мне сэра Эллиота.

* * *

Commodore флота Её Величества сэр Джеймс Чарльз Эллиот, придерживая золочёный кортик, легко вбежал на второй, адмиральский этаж морского ведомства. Стоявшие в почётном карауле у дверей приёмной первого лорда адмиралтейства розовощёкий sublieutenant, перекрещённый шёлковой перевязью со шпагой, и суровый матрос второго класса при палаше, едва увидев коммодора, притопнув ногой, встали по стойке смирно. Путаясь в тяжёлой морской шпаге, юный уорент-офицер поспешил распахнуть перед спешившим моряком массивную дверь морёного английского дуба. В помещении приёмной коммодора уже ожидал адъютант лорда, captain Томас Хилл. Молодцеватый военный моряк состоял при адмиралтействе в качестве личного советника сэра Хью по морским вопросам, в отличие от узкогрудого Трибли – гражданского секретаря первого лорда, отвечающего за связь с парламентскими фракциями и вопросы сугубо конфиденциальные, то есть политические.
С весьма дружелюбной улыбкой коммодор обратился к офицеру:
– Капитан, в чём, собственно, дело? Мой час для доклада милорду наступит ещё не скоро. Может, чем обрадуете меня, милейший друг? Неужто… Боже, храни королеву, нам приказано начать вторжение в Америку?
Капитан Хилл, прямой и сухопарый, как грот-мачта, был известен во флоте тяжёлым нравом. Во всяком случае юмора, привычного английского юмора, этот frock не понимал с рождения. Не улыбнувшись даже из вежливости, службист сухо поинтересовался:
– Сэр Эллиот, документы к докладу при вас?
Вопрос мог означать предложение представить означенные документы первоначально капитану для вычитывания и подготовки пояснительных записок, если бы не одно «но» – рапорты коммодора никогда не попадали в руки как военных, так и штатских клерков адмиралтейства. В адмиралтействе многие годы, да что там годы − десятилетия, а может и столетия, служащие и офицеры флота гадали, строя предположения, какого рода службой заняты чины из кабинета № 39, помещения, где ныне несёт вахту команда весёлого сэра Эллиота. Некий флёр тайны, окружавший этого рослого полнокровного типично рыжего уроженца Альбиона, будил в сдержанных британцах нездоровый интерес. Но не более – потому что понятия государственной тайны никто не отменял и болтаться как изменник в петле (слава королеве, что не на рее), когда твой нос будет обнаружен в «чужом горшке», увольте – желающих не было.
Вышедший из сановного кабинета Трибли объявил:
– Сэр Эллиот, прошу следовать за мной. Капитан! – прежде чем прикрыть двери за коммодором, секретарь обратился к адъютанту. – Лорд предложил вам, сэ-эр-р, пригласить rear admiral Холл-Брука прибыть через четверть часа к его милости для конфиденциальной беседы.
Переведя недовольный взгляд с кичливых «пустых ботинок» на циферблат часового шкафа (время аудиенции выпадало на два с четвертью), капитан Томас Хилл сдержанно кивнул Трибли:
– Без проблем, мистер…

* * *

В кабинете первого лорда царила рабочая атмосфера. Стоя во фронт перед столом-люнетом седовласого политика, коммодор с почтением представлял к его ознакомлению бумаги из своего кожаного портфеля. Извлекая из тайных глубин portfolio документ за документом, коммодор по ходу аудиенции давал пояснения въедливому лорду, от кого и откуда поступило сообщение и каковы дальнейшая судьба особ, отмеченных в секретных донесениях, течение запланированных дел или результаты упомянутых в депешах тайных операций.
– Сообщение из Мадраса, сэр: «Эскадра прошла на восток. В порту при бункеровке углём, водой и погрузке провизии замечено оживление вражеской агентуры. В частности, немецкая резидентура получила указания из своего консульства в Бомбее предпринять попытки вербовки среди матросов и офицеров броненосцев».
– Перлюстрация? – заинтересовался сэр Хью Каллинг Эрдли Чайлдерс.
Кивком головы коммодор подтвердил прозорливость лорда:
– Она самая, сэр! Хочу отметить отличную слаженную работу, организованную таханадаом, в чьём талуке располагается загородный дом прусского посла. Его корреспонденция регулярно подвергается этой самой перлюстрации, и присланный из Лондона в Бомбей криптограф трудится в поте лица над расшифровкой немецкой дипломатической почты.
– Таханадар… талук, – сэр Хью пробовал на язык незнакомые слова.
– Таханадар – это глава районного полицейского участка… − чётко произнесла кабинетная пустота.
– Браво, Трибли! Сэр, ваш секретарь образован выше всяческих похвал, – рассыпался в любезностях коммодор, – и ходит, как кошка, на мягких лапах… его бы, милорд, зачислить по моему ведомству и заслать где пожарче.
Сэр Хью недовольно передёрнул плечами:
– Оставьте свои шуточки, коммодор, для девок из портовых кабаков.
– Прошу прощения, сэр! – острослов с извинениями протянул сэру Хью очередное послание. – Это сообщение от «Летучего голландца»… хотелось бы без свидетелей, а здесь, сэр, негде кошкой помахать!
Лорд оживился:
– Неужели наш «Джон Булл» наконец приступил к выполнению поручений премьер-министра?
– Да, милорд!..
Договорить командующему «кабинета № 39» не позволило прибытие к первому лорду контр-адмирала Холл-Брука, о котором поговаривали, что он «родился с серебряной ложкой во рту». Однако лорд не стал растягивать английский ритуал приветствий джентльменов с обменом любезностями, пересудами о здоровье королевы и критикой погоды. Махнув рукой, чтобы адмирал присел в одно из кресел, хозяин кабинета властно потребовал от коммодора:
– Коммодор, я с дальним прицелом устроил это собрание. Прошу вас, Джеймс, let the cat out of the bag, читайте же наконец! – сэр Эллиот покашлял в кулак и, разводя руками, дал понять, что чтец из него нынче никудышный.
− Прошу простить, милорд, я сегодня не в голосе!
В результате зачитывать вслух длинный, как речь премьер-министра в парламенте, текст поручили терпеливому Трибли. Всё одно плут оказался допущенным в святая святых – «тайну секретной миссии на Дальнем Востоке». Определившись с «вокалистом», чины морского ведомства, удобнее усевшись в чиппендейловских креслах, приготовились выслушать содержание послания тайного эмиссара адмиралтейства.
И Трибли забубнил:
– «Вот я и прибыл в открытый порт Нагасаки, – опробовав голосовые связки на первых строках письма, чтец припустил язык бойчей. – Неужели кончился горячечный ад нескончаемых недель моего заточения в тесной и душной клетке клёпаного железа! Неужто в моих несчастных ушах окончательно стих нудный гул паровых двигателей! Ещё рано говорить о завершении поездки, но часть моего пути, от Лонг-Бич до Нагасаки, осталась позади. Схожу на причал и первым делом покупаю свежий номер Bulletin harbor, в котором пересказываются местные сплетни, печатаются сообщения о прибывших в порт грузах и прочие объявления. Здешний вестник куда лучше газетёнки Campan Batavia Shimbun, просмотренной мною в Батавии. Перепечатка бородатых голландских новостей здесь, на другом конце света, не лучшее чтиво для шпиона. В изданной в Нагасаки брошюре куда больше полезной информации для агента Британской короны. Вы требуете привести примеры?
Извольте: местное сообщество горячо спорит о перспективах образования концессии на прокладку подводных телеграфных кабелей между островами и гаванью Владивосток. Даже называют возможных соискателей на выполнение подобных инженерных задач: американскую Атлантическую телеграфную компанию и датчан, грозивших в пику Британии организовать для этих целей Большое Северное телеграфное общество.  Сообщаю эти новости, и душа радуется за вас, достопочтенный сэр. Вам, милорд, будет чем занять старину Трибли, известного специалиста вносить раздор в партнёрские соглашения…»
На этом эпистолярном пассаже со стороны занимаемого коммодором места послышался сдавленный всхлип, но адмирал Холл-Брук грозным взглядом подавил у сэра Эллиота дальнейшее желание к насмешкам. Заминка позволила Трибли перевести дух, откашлявшись, секретарь продолжил читку:
– «Заселившись в скромный отель у храма Оура, в той части города, где селились европейцы и японцы-христиане, я решил для начала попробовать местной экзотики: в качестве ланча отобедал миской пшеничной лапши на рыбном бульоне, вместо доброго старого «Скотч-терьера» испил рисовой браги, а на закуску вместо итальянской оперы отправился в театр кабуки наслаждаться песнями и танцами драмы «Охота за клёнами» драматурга Ёсимуры Ёсисабуро. Этакая обычная лондонская программа на вечер молодого джентльмена, только на японский манер. Следует отметить, что в театре было шумно и порой даже весело, однако к концу пьесы мне показалось, что все главные герои умерли. Возвращаться на грустном рикше в пустой и неуютный номер не хотелось, и я на пальцах принялся объясняться с аналогом лондонского кэбмена. Дзин-рики-ся не сразу, но уразумел, что от него требуется, и откатил меня к источнику сладострастия. Специально для сэра Эллиота: завёрнутые в рулоны мягкой материи дамы Нагасаки с выбеленными до кукольного состояния мордашками внутри штуки сатина оказались ничем не лучше наших девок из закоулков Ист-Энда».
Военно-морской министр медленно повернул голову в сторону представителя кабинета № 39. Чтение прервалось. За сэром Хью Каллингом Эрдли Чайлдерсом и прочие присутствующие пожелали взглянуть на коммодора, будто вовсе не знались с этим джентльменом. Под пристальным вниманием собрания подворотничок сэра Эллиота мгновенно взмок, и, зардевшись, офицер ухватился за рукоять кортика. Ему нестерпимо захотелось погрузить острое длинное лезвие в грудь насмешника… Сэр Хью рассмотрел, что желал, и, опустив окладистую бороду на бант чёрного шейного платка, подал знак секретарю. Трибли продолжил чтение:
– «За меня взялись после визита к прусскому консулу…»

* * *

«– Господин секретарь! – дождавшись, когда освободится чиновник, ведающий вопросами репатриации, я заглянул за его конторку.
– Герр Майер, − широко улыбаясь, отрекомендовался пруссак, − к вашим услугам, господин…
– Ламберт! – спешу представиться клерку консульства. − Томас Теофил Ламберт, господин секретарь. Вот мои бумаги, – улыбаясь в ответ, я подаю чиновнику паспорт. Живо просмотрев мои документы, секретарь криво усмехнулся:
– Так вы, месье Ламберт, подданный французской короны, – сарказм сослуживца заинтересовал немчуру, делящую с герром Майером приёмный зал консульства, и на меня уставилось пять пар истинно арийских голубых глаз.
– Это не только моя беда! – подпускаю “слезу” в елей своих речей. – Видите ли, милейший, я из немецкой семьи, испокон века проживающей в городе Мерлебак. Это в департаменте Мозель… − Притормаживаю, чтобы господа немцы смогли правильно воспринять мои слова. − …И от земель Fahterland родительский дом отделяет такая малость, что господам и чиниться по этому поводу не стоит. – Консульские бумагомараки, пристыжённые моим решительным отпором, уткнули орлиные носы в свои гроссбухи, а герр Майер не без участия в голосе осведомился, чего же я добиваюсь от него.
– Самой малости, любезный, разрешения присоединиться к жителям Deutsch-Ostasien. Хочу своим трудом внести посильную лепту в дело возрождения Фатерлянда там, на материке, герр секретарь, в провинции Шаньдун.
Чеша за ухом кончиком мраморного держателя пера, секретарь задумался.
– Это весьма сложный вопрос, герр Ламберт, – чиновник даже вздохнул, давая понять просителю о своём горячем желании услужить его мечтам. – Запретить или разрешить вашей милости селиться на территории Китая прусское консульство не может.
– Разве… − мычу с потерянным видом. Меня успокаивают:
– К нашему огромному сожалению, любезный соотечественник, эти вопросы не входят в прерогативу консула Прусского королевства. – Видя моё горячее желание вернуться к пояснению мотивов обращения, герр Майер испуганно всплеснул руками: – Нет-нет, месье, не нужно лишних слов! Лично я разделяю все устремления вашей благородной души – “предоставить вам возможность влиться в дружную семью немецких колонистов, строящих Новую Германию с той стороны Жёлтого моря!”
Соглашаясь с подобной формулировкой моего запроса, ваш покорный слуга радостно закивал головой:
– Пуще всего на свете желаю служить отчизне и памяти предков!
– Ну хорошо! – сдался герр Майер. – Герр Ламберт, оставьте документы и дипломы… – наплевав на сомнения в его голосе, в довесок к паспорту кладу на стойку пузатую пачку бумаг.
– О-о-о! – видя патент на офицерский чин (его я умышленно положил поверх прочих документов), восторгается секретарь консульства. − Вижу, вы, молодой человек, окончили морскую академию.
Под одобрительный шепоток сухопутных крыс я выпрямляю спину и, как подобает военному моряку, гордо задирая подбородок, расправляю широкие плечи.
– Перед вами, господин секретарь, – с наклоном головы щёлкаю каблуками (пузатым бюргерам это нравится), – младший лейтенант императорского флота! – Ворошу на широкой стойке потрёпанные патенты. – Извольте убедиться сами, герр Майер! Вот грамота – подтверждение представления к званию, собственноручно заверенная подписью морского префекта в Шербурге адмирала Абеля-Бергасса Дюпри-Туара.
God helps those who help themselves! Отдавая должное fake, изготовленной умельцами адмиралтейства, секретарь консульства даже привстал.
– Герр Ламберт, это обстоятельство в значительной мере упрощает ваш вопрос! Не скрою, колонии, управляемой Морским ведомством, нужны особые кадры… − делая серьёзную мину, чиновник, закусивши губу, задумался, подбирая нужное определение, − вашей подготовки, герр младший лейтенант. Если это не составит для вас труда, я рекомендовал бы заглянуть вашей милости к нам завтра, – консульский клерк сверился с настенными часами, – скажем, к трём часам пополудни. − При этом улыбка мелкой сошки от дипломатии сделалась весьма приветливой. − Полагаю, к тому часу я смогу доложить ваше дело, герр младший лейтенант, господину консулу. – И, подводя черту под моим визитом, герр Майер решительно смахнул с конторской загородки мои “верительные грамоты”.
Однако человек предполагает, а Господь Бог располагает. Ни завтра, ни послезавтра мне не представился случай навестить участливого секретаря консульства. Причина была банальна – женщина. Вернее, её труп, который утром следующего дня я обнаружил в своей постели. Сэр Эллиот осведомлён о моей выдержке…»
В который раз за читку слушатели дружно отыскали глазами сэра Джеймса Чарльза Эллиота, и ненужная его особе популярность не понравилась коммодору. Добавить к прочитанному подвижнику «плаща и кинжала» было нечего, и коммодор с виноватым видом пожал крутыми плечами.
− Милорд, полагаю, в том была необходимость…
Между тем Трибли, войдя во вкус, с каждой прочитанной страницей рокотал всё уверенней:
– «…Однако объятья “слепленной из посмертного воска” гейши, холодной, как статуя Тюссо из музея на Мэрилебон-роуд, могли напугать даже самого отважного воина. Ещё не стих мой крик, а комнатушка уже трещала по швам от толпы полицейских. Островные “бобби” были похожи друг на друга как горошины в стручке, и вся эта мелюзга одинаково энергично горланила что-то на своём птичьем языке. Одеться мне не позволили, и, завернув в покрывало, “маленький народец” выволок мою спелёнатую особу вон из комнаты. Пересчитывая ступени моими спутанными ногами, желтокожие носильщики стащили меня по лестнице вниз, вынося прочь из гостиницы. Прямиком под магниевые вспышки работающего фотографа и вопли озлобленных раскосых обывателей. Сэр, я пытался придать лицу подобающее джентльмену благообразное выражение, но злобные “порождения больной фантазии преподобного Доджсона” забросили вашего верного слугу макушкой прямиком в полицейскую карету. В участке европейского обличья переводчик обратился ко мне на окс­фордском английском:
– Мистер Ламберт?
Я, небритый, голый и злой, с раскалывающейся после вчерашнего головой, не стал обременять себя ответом на это утверждение. Зато, буркнув: “Je ne comprends pas!” – внёс некую сумятицу, отказавшись понимать английскую речь.
Не дождавшись моего согласия “плясать под японскую дудку”, полицейский переводчик принял на себя труд огласить моё полное имя и родословную на хорошем французском:
– Ламберт, Томас Теофил, второй сын буржуа, торгующего углём в Мерлебаке, департамент Мозель, согласно документам, гражданин Франции. – Знакомый паспорт, выправленный на эту фамилию, лежал на видном месте среди прочих бумаг полицейского комиссара. Моё молчание затягивалось, соответственно, и терпение господ, ведущих следствие, истощалось. – Следуя из Батавии в Нагасаки на пароходе Leviathan, наш месье с членами команды общался на сносном английском… − нарочито громко объявил один узкоглазый полицейский другому. Пока я молча радовался их осведомлённости, допрос продолжился. – Вчера, в восьмом часу вечера, вы изволили посетить заведение мадам Мизуки Саито, где провели,  – дознаватель глянул для верности в блокнот,  – два часа двадцать минут.
Возразить на это было нечего – что правда, то правда, − приходилось сознаваться:
– Каюсь! Был грех. – К тому же страшно хотелось пить, и подачкой следствию, мне подумалось, я заслужу чашку крепкого чая. Или глоток-другой водички. – Господа, позвольте воды… − Наивная простота.
Полицейский с азиатской непреклонностью продолжал вещать о моих мнимых грехах:
– Вызвав рикшу, ваша милость в сопровож­дении воспитанницы вышеозначенной мадам, девицы Кимико, отбыли на вечернюю прогулку и больше в добропорядочный дом госпожи Мизуки не возвращались. – Полицейский чин выдержал драматическую паузу. – Сегодня утром взволнованная patronesse прибыла сюда, в полицейский участок, чтобы сделать официальное заявление о пропаже находящейся под её покровительством госпожи Кимико Иноэ.
Я невольно громко икнул и вновь попросил воды, но жестокосердные японские ищейки не спешили облегчить мои страдания. В две глотки они принялись терзать вашего покорного слугу, требуя сознаться в злодеянии, но я стоял на своём:
– Ничего не помню, требую французского консула! − И это, милорд, была истинная правда! Я действительно ничего не помнил с того момента, как мы с глупышкой Иноэ прикатили к ресторану господина Хаджимо Кобаяси и заняли отдельный кабинет. Я ещё спросил спутницу: “Что ты будешь пить, милая?” – и, желая поскорей отпустить застрявшего у нас официанта, я протянул винную карту разряженной в шелка девице. Кокетка, как и все прочие дамы этой варварской страны, жеманничала, и я на свой вкус, безусловно немецкий, заказал фруктовый шнапс из летних яблок. Да и особого выбора у меня не было. Моего “любимого” шнапса из дикой сливы на этих богом забытых островах, сэр, днём с огнём не сыскать. Пригубив напиток далёкого Отечества, я заскучал и очнулся всё с той же дамой, но уже “украшенной” меж лопаток ножом для мяса… что было утром, я описывал выше. И теперь за свою дырявую память я вынужден расплачиваться здоровьем.
– Ты будешь говорить, французское отребье! – крик и хороший хук слева привели меня в чувство. Лежу на полу, наслаждаюсь ситуацией: экивоки закончились, и сейчас мне скажут, зачем я понадобился этим желтокожим образинам. – Говори, с каким заданием тебя прислал адмирал Такэаки? – Пинок по рёбрам, по мнению вопрошавшего, должен был освежить мне память. – Вы, лягушатники, – дознаватель явно учился в Англии, – помогли изменникам спрятаться на Хоккайдо, но мы доберёмся до их так называемой республики! – Каждый вопрос дознаватель подкреплял пинком или ударом. – Говори, носатая харя, а то повесим тебя за убийство!
Очнулся я от холодной воды, попавшей в рот, залившей нос, затёкшей в уши. Оказывается, я вишу на бамбуковой гряде, медленно покачиваясь на вывернутых руках. За ненадобностью следствию болтаюсь над земляным полом, притрушенным рисовой соломой. Качаюсь себе в гордом одиночестве, размышляя на досуге: “Вот это влип так влип! Умники из Уайтхолла, не учтя местных распрей, наделили такой легендой, что придётся расплачиваться за чьё-то головотяпство”. Глаза заплыли от побоев, из носа сочится кровь, одно здорово – головная боль прошла! Решаюсь покрутить шеей. Зря: звенящая боль никуда не делась. Просто на фоне свежих очагов боли такой пустяк, как ломоту в висках, сразу не заметишь.
Прохлаждаюсь себе в тиши и покое, и тут сквозь перезвон в ушах откуда-то снизу мне слышится слабый окрик:
– Герр Ламберт!
Меня можно извинить. От сотни оплеух слух вашего покорного слуги, подсев, едва разобрал слова моего “доброго” визави из комнаты допросов. Вишу, молчу, будто фазан на верёвке в графской кухне. Размышляю, нужно ли подать голос. Полагаю, нужно, а то ещё потеряют! К тому же воспитание берёт верх над обидчивым характером, и я тихонечко окликаю полицейского:
– Не ищите меня, месье, я здесь, наверху.
– Вы ещё шутите! – подивился полицейский. Грубиян жестом отдал приказ подручным. Заскрипел шкивной блок, и без особых церемоний меня уронили на мной же загаженную соломенную подстилку. Определённо, джентльмены в этом полицейском участке не служили. – Почему вы не сообщили на дознании, что вы немец? Это счастье, что герр секретарь консула, потеряв вас, обратился к комиссару полиции. Они вас ждут…
– Извинитесь за меня, − я всегда помнил о приличиях, − не припомню вашего имени…
– Такеши! Лейтенант Акаси Такеши к вашим услугам. – Японец склонился в глубоком поклоне перед моим онемевшим телом, валяющимся бревном посередь нечистот. Пытаясь подняться – когда с тобой знакомятся, полагается вставать, – я порыпался на скользкой соломе. Подняться не получилось. Лейтенант шевельнул пальцем, и два молодца, подхватив меня под руки, замерли перед ним, удерживая меня, арестанта, от нового падения.
Отметив, что мне тоже приятно его общество, я был вынужден заметить лейтенанту:
– Увольте, мистер Такеши! Сегодня о визитах в консульство не может быть и речи. Моя милость, тут отдыхая, – глядя на свисающую с потолка толстую мохнатую верёвку, продолжаю из последних сил изображать шута, – слегка обделалась. Мне, как всякому приличному бюргеру, нужно отмыться и надеть на себя хоть что-нибудь. – К тому времени я всё ещё щеголял в костюме Адама, или скорее Арлекина, поскольку мою шутовскую шкуру сплошь покрывали чёрные пятна кровоподтёков».

Виктор УСОВ