Анатолий ПОБАЧЕНКО
Анатолий Побаченко
Анатолий Николаевич Побаченко родился в 1944 году в деревне Казанцево Барабинского района Новосибирской области в семье крестьян. Окончил АГАО им. В. М. Шукшина (филфак, пединститут, Бийск), факультет журналистики (Новосибирск). Живёт в Новосибирске.
Автор семи сборников стихов, многих статей, рецензий, 10 венков сонетов.
Главный редактор литературного журнала «Сибирский Парнас».
Член Союза писателей России, Союза журналистов России, Союза писателей XXI века.
* * *
Я позвонить тебе хочу
и говорить века,
по белому шнуру-лучу
взобраться к облакам.
На диске солнца наберу
счастливый номер твой
и только, может быть, к утру
поникну головой.
Наговорюсь на все года,
что будут впереди.
Нельзя оплату угадать
и просто – запретить.
Когда же время выйдет прочь,
с тобой прервётся связь,
я постараюсь превозмочь
земли холодной вязь.
Сквозь толщу одиноких лет
у Леты у реки
тебе скажу, что смерти нет,
есть длинные гудки.
* * *
Да не свет в нас, а блат.
Л. Губанов
Нами правит не судьба, а блат.
Лихо вьётся по дорогам мат.
Сизый дым из новеньких машин
затмевает слово от души.
Разве кто узнает нас, когда
вычистит история года?
Глубоко на сердце спрятан клад.
Да не свет ищите там, а блат.
* * *
Что ж не спит по ночам коростель?
Н. Рубцов
О чём ты плачешь, коростель,
о чём горюешь одиноко?
Вот разберу свою постель,
достану с полки томик Блока.
И углублюсь – в туман ночной,
в ковыльные седые космы,
всплакну над жалкою мошной,
над собственною жизнью постной.
«…Фонарь, аптека…» Мэтр хмельной
плетётся к дому тенью бледной…
Не коростель тому виной,
а мир скупой, нелепый, бренный.
Но свет слезой не испугать.
Есть Гамлет! Требуя отмщенья,
идёт он в русские луга
искать слезам исток свеченья.
Холодной шпагой отражать
удары ненависти лютой,
коварству честью угрожать
и не искать себе уюта…
Не плачь, родимый коростель,
лечись со мной строкою Блока.
Полна, густа ещё кудель
у парки медленной, жестокой.
* * *
Будет жажда и мне
превратиться в цветок полевой,
воздух рвать на куски
безымянным упругим крылом,
в корневища земли
попытаться уйти с головой,
опрокинув дожди
и мечты о земном, о былом.
Нескончаема – песнь
у планет, белых звёзд круговерть,
в беге бешеных лет
не теряется в терниях твердь.
Так и сердце моё
всё торопится к свету лететь,
и любви не страшна
Аполлона жестокая плеть.
* * *
Если б меня любили,
как эту картошку,
стал бы я
на её месте
таким вкусным,
рассыпчатым,
розовым?
Когда из земли выдернут,
корни оборвут,
срежут кожу,
сварят в кипятке
и радостно подадут на стол!
* * *
Не глаза твои, а малахит
дымными ресницами укрыт.
Сосны корабельные стоят,
небо держат сотни лет подряд.
Вечер, удивительный такой,
движет время медленной рекой.
Обливаясь тенью от ракит,
я целую чудо-малахит.
* * *
За всё люблю: за тонкий шелест листьев
в твоей одежде, скромной и сухой,
за беспричинность, нрав неистов,
за звук измученный, глухой.
За сумрак вечера, несхожесть линий,
за тёплое течение бедра,
за прядь, в которой затаился иней
и завиток гусиного пера.
* * *
То взлёт бровей,
то всплеск руками,
то мимолётный взгляд – до дна,
то вновь беседуешь с богами
и в ореоле не видна.
То брызнешь смехом искромётным,
то удивишься тишине,
возьмёшь за руку неприметно,
пробудишь доброе во мне.
И я молю, чтоб это длилось
до бесконечности земной,
твои глаза, как Божья милость,
всегда б светились надо мной.
