Историческая идеология

Несколько лет назад в российском эфире зазвучали мантры о формировании новой общности «российский народ», и я, знаете ли, ощутил некое тревожное дежавю. Когда провозгласили торжество новой исторической общности «советский народ», я, как помнит читатель, служил в армии. В нашей 9-й батарее самоходных гаубиц 45-го гвардейского Померанского артполка было 70 бойцов 16 национальностей. «Советским народом» мы были только в строю или на занятиях в ленинской комнате. В остальное время каждый оставался сыном своего народа. Чеченец Муса Мазаев, к примеру, в военном билете носил портрет бородача в папахе.
– Кто это? – спросил во время досмотра личных вещей наш взводный лейтенант Мамай.
– Прадедушка… – свысока процедил Муса.
Прадедушка подозрительно смахивал на имама Шамиля, а при внимательном взгляде им и оказался.
В тени ветвистого советского пантеона тихо, но неискоренимо прозябали и казались тогда сорняками кумиры местной племенной истории. В момент «Ч» они, словно политые чудесным суперфосфатом, очнулись, вымахали, раскинулись и заглушили то, чем нас учили в СССР гордиться. Но, заметьте, осмеянию и осуждению подверглись почему-то в основном русские герои, подвижники и страстотерпцы. Павлик Морозов гнусно сдал папу чекистам, Василий Чапаев дрался с Фурмановым из-за Анки, Зоя Космодемьянская сожгла, будучи пироманкой, под зиму избы колхозников, Александр Матросов спьяну упал на амбразуру, маршал Жуков лил солдатскую кровь цистернами без всякой жалости, нарком Молотов был «железной задницей» и т. д…
А вот глумлений над «нацменскими» знаменитостями и героями я не припомню. Ругали за свирепость Емельку Пугачёва, но Салавата Юлаева – ни-ни. Не трогали Марата Казея, Автандила Кантарию, бакинских комиссаров, маршала Баграмяна, наркома Микояна, даже Лазаря Кагановича, который прямо-таки просился под розги мстительного сарказма, не задевали. Ну играет 90-летний дедок в домино возле своего дома на Фрунзенской набережной – и пусть себе играет. В России подвиг 28 панфиловцев пытались и пытаются оспорить или перепроверить. А в Казахстане, где формировалась знаменитая дивизия, защитившая столицу, героизм бойцов, в значительной степени казахов, никогда не подвергался сомнению. Почему? Давайте разбираться.
В книге Султана Акимбекова «История степей. Феномен государства Чингисхана» (Алма-Ата, 2011) можно прочесть: «В образовавшихся на месте СССР новых независимых (всё-таки самостоятельных. – Ю. П.) государствах по-прежнему идут активные процессы государственного строительства, предъявляющие повышенный спрос на идеологию, составной частью которой является история. Соответственно формируется необходимость в историческом знании, которая связана не столько с получением какой-либо новой, ранее скрытой информации, сколько с интерпретацией истории в интересах национально-государственного строительства и самоидентификации общества… По большому счёту любые обычные для идеологии государства оценки современного состояния общества наряду с чётко очерченными планами на будущее должны опираться, как на базис, на приемлемую историческую версию происхождения государства и общества. Этот базис условно можно назвать исторической идеологией…»
Если этот наукообразный текст переложить на обычный язык, то у нас выйдет следующее: надо независимо от реальных фактов писать такую национальную историю, чтобы она будила у людей гордость за свой народ и желание идти вперёд. В самом деле, в Европе под дежурное кремлёвское «ай-ай-ай» рушат памятники советским воинам-освободителям, из топонимики, особенно в Прибалтике и Польше, изгоняют всё, связанное с Россией и нашей общей историей. В Риге, например, запретили вешать доску на доме, где жил Валентин Пикуль: оккупант, понимаешь ли! Про вековое немецкое присутствие там тоже стараются забыть. Между тем в бывших республиках СССР появляются монументы местночтимым героям, улицы и проспекты, названные в их честь. Чингисхан стал грандиозным брендом сразу нескольких молодых государств. А у нас в столице до сих пор нет улицы Ивана Калиты, сделавшего Москву центром Руси. Да и вообще имена исторических деятелей Московского царства и императорской России представлены в топонимике крайне скупо. Где в Москве улица полководца Скопина-Шуйского, проспект Алексея Михайловича Тишайшего, переулок Дионисия? Нету…
Почему в «новой России» в 1990-е всё делалось не для того, чтобы укрепить дух народа, а совсем наоборот? Невский объявлялся ордынским прихвостнем, Грозный – садистом и психопатом, Кутузов – трусливым старым маразматиком, Александр Третий – антисемитом, Сталин – кровавым параноиком… Почему полки библиотек ломились от книг типа: «Кто победил на Прохоровском поле?», «Кто начал Вторую мировую?», «Было ли татарское иго?» Почему в книжных магазинах на самом видном месте теснились флотилии «ледоколов» перебежчика Резуна? Совсем не случайно, а, думаю, по совету кураторов и соавторов взявшего себе псевдоним «Суворов». Это как если бы человек с фамилией Христолюбов стал доказывать, будто Спаситель был внебрачным сыном римского легионера и фокусником.
В соросовских учебниках истории, словно написанных вставшим из гроба академиком Покровским, Сталинградская битва терялась где-то между восстанием в Варшавском гетто и операциями англичан в Африке против Роммеля, а количество жертв ГУЛАГа на круг превышало население СССР, включая абортированных младенцев. После «исторических хроник» какого-нибудь Николая Сванидзе хотелось выбежать на балкон и заорать: «Как радостно Отчизну ненавидеть и сладко ждать её уничтоженья!» Я хорошо помню тот антирусский пафос 1990-х, гнусно сочившийся из каждой информационной щели. Да, ему пытались, и не без успеха, противостоять патриоты и заботники России. Тут надо вспомнить добрым словом покойных Вадима Кожинова, Александра Панарина, Ростислава Шафаревича, Дмитрия Жукова, Эдуарда Володина… Я тоже пытался бороться словом с этой напастью и отсылаю интересующихся к моей тогдашней публицистике, собранной в книгах «От империи лжи – к республике вранья», «Порнократия», «Россия в откате».
Но вернёмся к вопросу «почему?». Думаю, это связано прежде всего с тем, что развал СССР задумывался как начало далеко идущих геополитических пертурбаций, потом последовал «парад суверенитетов», и вёл он прямой дорогой к расчленению Российской Федерации на пару дюжин уютных самостоятельных государств, о которых так сладко грезил атомный подкаблучник академик Сахаров. Организаторы и вдохновители наших поражений прекрасно понимали: главным препятствием для проекта «Мир без России» являются не наши спецслужбы, прошляпившие беловежский сговор, не номенклатура, охотно променявшая общесоюзную власть на счета и собственность за рубежом. Не представляла опасности и компартия, слившая выборы 1996 года, а тем более новая либеральная элита, которая уже заговорила об уральской республике и отдалённой бессмысленности Курил. Нет, главная опасность заключалась в русском народе, в его имперском инстинкте, в том мистическом завете с государством, о чём мы уже не раз говорили в этих заметках.
Да, наш народ надорвался под тяжкой державной ношей (её я бы назвал, переиначивая Киплинга, «бременем русских»), он обескровел от войн, репрессий, социальных и экономических экспериментов, донорства, ослабел духом от постоянного осаживания во имя единства и без того сникшей «гордости великороссов». Но его историческая энергия и вера в себя ещё не иссякли окончательно. Против этой остаточной пассионарности и был направлен главный удар. Тщательно и настырно в информационном пространстве выстраивался гнусный образ русского народа, исторические факты просеивались на решете ненависти, ТВ работало, как кривое зеркало, внушая автохтонному зрителю сомнения в себе и комплекс неполноценности. В сущности, это была та же «историческая идеология» Акимбекова, но с отрицательным знаком, ибо по отношению к России преследовались совсем иные цели – не помочь выстроить новую государственность, а, напротив, разрушить тысячелетнюю державу, не поспособствовать футурологическому прорыву, а, наоборот, лишить самый большой народ страны будущего.
Напомню, кстати, что иные из бывших советских республик упрочились и поднялись как самостоятельные государства на почти дармовом российском сырье, а также транзите. Прибалтийские лимитрофы стали крупными экспортёрами металлов, которые там никогда не добывались. Видимо, Запад пообещал, что независимость не отменит традиционной подмоги «старшего брата», а Ельцин это обещание старательно выполнял. Так было в течение десяти лет, но когда в начале нулевых экономические связи стали переводить на обычную взаимовыгодную основу, это вызвало сначала оторопь, а потом новый всплеск русофобии. Заметьте, украинский национализм из ритуально-бытового «антикацапства» стал превращаться в оголтелую политическую силу после того, как «москали» перешли в расчётах с «ненькой» за нефть и газ на общемировые цены, пусть даже и с большой скидкой.
Тем, кто решил «перезагрузить», «перепрошить» и утилизировать российскую государственность, важно было представить упёртый русский народ «вечным рабом», «агрессором» и «должником», а лучше вообще историческим фантомом, чье родовое имя в приличном обществе и произносить-то неловко. Кто же станет считаться с мнением и интересами призрака? Я хорошо помню, с каким сладострастием эфирная тусовка повторяла сакраментальную фразу: «Поскреби русского – найдёшь татарина». А ведь генетика, наука, вроде бы возлюбленная либералами, уже обнародовала к тому времени результаты исследований, из которых явствовало: русские не этнический фантом, наоборот, это один из самых гомогенных народов Европы. Носители маркеров, характерных именно для русских (белорусов, украинцев), ­составляют более 80 процентов. Для сравнения: у немцев, итальянцев, французов показатели гораздо ниже. Доля угро-финнов и тюрков в иноэтническом замесе русских составляет, по мнению учёных, не более 12–13 процентов. Я не поборник чистоты крови и с иронией отношусь к тем, кто повёрнут на поисках расовой девственности, но вынужден ссылаться на данные ДНК-анализа, чтобы поставить на место тех, кто упорно считает русский народ угро-татарской химерой.
Как-то в середине девяностых меня позвали на НТВ, и ведущий по фамилии Лобков аж передёрнулся, когда в разговоре под камеру я произнёс слово «русский». Оно в тогдашнем информационном пространстве воспринималось как антоним к понятию «интеллигентный». Слыть русским было неприлично. А ведь как раз со стеснения или боязни назвать своё племенное имя и начинается исчезновение народа. Многочисленные славяне в Греции, которой Россия помогла освободиться от османского ига, сгинули в течение двух поколений, так как с них взяли письменные обязательства: именоваться впредь «греками» и не говорить по-славянски даже в семье. Вам это не напоминает сегодняшнюю Украину? Если ты боишься или стесняешься вслух назвать себя русским, ты почти уже перестать быть им.
Я не случайно вспомнил Лобкова. Спустя лет десять, когда ДНК-анализ вошёл в моду и люди с помощью защёчного соскоба стали выяснять свою родословную чуть ли не от Ноева ковчега, на НТВ запустили интересную передачу. Известные персонажи, в том числе телеведущие, сдавали в лабораторию биоматериал, а потом, с трепетом вскрыв конверт, объявляли аудитории, так сказать, племенную формулу своей крови, ведь этническая, а тем более расовая принадлежность каждого нашего предка оставляет след в геноме в результате мутации. Многие участники эксперимента были позабавлены или ошарашены результатами, ибо, как я уже говорил: наше национальное самосознание и этнический «коктейль Молотова», текущий в венах, совсем не одно и то же. Но больше всех меня удивил как раз Лобков, он вскрыл конверт, осунулся и мрачно сообщил, что его предки пришли в Россию из Венгрии. Что это значило и почему так расстроило ведущего, занимает меня до сих пор.
Тем временем в бывших республиках СССР шло спешное строительство национальных государств. Ударно формировалась новая элита, по преимуществу этнически однородная, в отличие от прежней, советской, состоявшей, как правило, из местной интеллигенции, созданной в процессе «коренизации», а также из тех, кого в своё время прислали на подмогу «запоздавшим народам». О том, что стало с нетитульным населением на местах, говорить у нас не принято, об этом не рыдают по телевизору, как об отказниках, просидевших два года на чемоданах, прежде чем отлететь в Вену. Об исходе «оккупантов» из построенных ими городов не снимают кино. В литературе об этом тоже мало пишут, на памяти лишь горькая проза Андрея Волоса про Хурмабад. Зря! Судьба тех, кто в одночасье из сливок общества превратился в беженцев, принимаемых Россией без особого фанатизма, заставляет задуматься о цене навязанного бескорыстия. Но не будем о грустном: СНГ – территория политкорректности. И, наверное, так правильнее. Да и быстро построить национальное государство по-другому, видимо, невозможно, а благодарность в геополитике – это что-то вроде денежной компенсации за объятия былой любви.
О качестве имперской элиты, прежде всего столичной, у нас тоже говорить и писать не принято. А мы поговорим и начнём с того, что она оказалась чрезвычайно охоча «к перемене мест». Как-то я встретил на Сицилии бывшего секретаря горкома комсомола, в 1990-х занявшегося бизнесом.
– Ты чего здесь делаешь?
– Живу.
– А как ты сюда попал? – обалдел я.
– Стреляли… – усмехнулся он.
Подробнее об этом можно прочесть в моей статье «Перелётная элита».

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.